Даже самый разумный в повседневной жизни должен приноравливать свой ум к насущному мигу и поэтому не может постичь целое. Редко удается знать наверняка, к чему обратиться в последующий миг и что следует делать.

К счастью, ваша жизнь, запятая непрестанным трудом, дала ответ и на этот, и на сотню других мудреных вопросов. Неукоснительно выполняйте и впредь тот долг, что налагается злобою дня, и при этом следите, чтобы сердце было чисто и дух тверд. А если в свободный от трудов час вы найдете время перевести дыханье и поднять взор к небу, то уж точно отыщете, как правильно чтить то высшее начало, коему мы непременно должны предаться, благоговейно глядя на все происходящее в жизни и прозревая направляющий ее свыше промысел».

Суббота, 20.

Встав с рассветом, я бродил взад-вперед над озером, погруженный в раздумья, в лабиринт которых охотно углубилась бы со мною всякая чувствительная и участливая душа; хозяйка дома, — я был весьма доволен, что могу не считать ее вдовой, — словно вызванная моим желаньем, показалась сперва в окне, потом в дверях, она сказала мне, что батюшка хорошо почивал, проснулся веселым и вполне внятно сказал, что останется в постели и хотел бы меня увидеть не нынче, а завтра, после богослужения, когда сил у него наверняка прибудет. После этого она сказала, что сегодня будет подолгу оставлять меня одного, потому что день у нее занятой, и, спустившись ко мне, дала мне отчет о своих делах.

Я слушал ее только для того, чтобы слушать, но при этом убедился, что, судя по всему, она предана делу, которое ее привлекает как исконный долг, и занимается им со всей охотой.

— Так у нас принято и заведено, — говорила она, — кончать тканье к концу недели, а в субботу после полудня относить работу к хозяину, который просматривает на просвет, мерит и весит ткань, чтобы проверить, все ли сделано как надо, без изъянов, и сдан ли товар полным весом и мерой, а если он найдет, что все правильно, то платит ткачам, сколько условлено. Потом уж он сам старается очистить каждый кусок от приставших ниток и узелков, поудачней сложить его, выставить напоказ красивую, без изъянов, сторону, чтобы товар выглядел привлекательней.

Тем временем с гор спустилось множество ткачих, принесших свой товар на дом, среди них я заметил ту, что дала работу нашему наладчику. Она очень мило поблагодарила меня за оставленный для нее подарок и рассказала, что господин наладчик сегодня чинил у нее станок, благо тот стоит пустой, а на прощанье заверил, что госпожа Сусанна наверняка увидит по работе, как он его отладил. После этого она вошла в дом вместе с другими, а я не удержался и спросил милую хозяйку:

— Скажите, ради бога, откуда у вас это странное имя?

— Это уже третье, — отвечала она, — которым меня награждают; я ничего не имела против, потому что так хотели свекор со свекровью: этим именем звалась их покойная дочь, на чье место они меня приняли, а ведь имя есть лучшее и живейшее напоминание о том, кто его носил.

Я отозвался на это:

— А вот вам и четвертое: будь моя воля, я назвал бы вас «Добрая и Прекрасная».

Она смиренно и вместе изящно поклонилась мне и сумела так сплести воедино свой восторг по поводу выздоровления родителя и радость по случаю свидания со мной, увеличив одно другим, что я, пожалуй, в жизни не слышал более лестных слов и не питал таких отрадных чувств.

Добрая и Прекрасная, которую уже дважды или трижды окликнули из дому, препоручила меня одному разумному и сведущему человеку, с тем чтобы он показал мне достопримечательности здешних гор. Погода была прекрасная, ландшафты разнообразны. Однако, идя вместе с ним, я убеждался, что внимание мое не могут занять ни скалы, ни леса, ни водопады, ни мельницы и кузни, ни даже семейства искусных резчиков по дереву. Между тем наша прогулка была рассчитана на весь день, мой провожатый нес в сумке вкусный завтрак, неплохой обед нам удалось получить в трактире на руднике, где никто не мог разобраться, кто я и что я, так как я выказал самое обидное для трудящихся людей лицемерие, пряча под личиной участия пустое безучастие.

Больше всех был сбит с толку мой провожатый, которому указал на меня скупщик пряжи, с большой похвалой отозвавшись о моей осведомленности во всяческих промыслах и любопытстве к таким вещам. Добрый человек рассказал и о том, как много я пишу и беру на заметку, и мой спутник рассчитывал на то же самое, однако ему пришлось долго ждать, прежде чем я вытащил записную книжку, да и то после его нетерпеливого вопроса о ней.

Воскресенье, 21.

Мне удалось вновь увидеть мою подругу только ближе к полудню. В доме уже окончилось богослужение, на которое она не пожелала меня допустить, зато ее отец присутствовал на нем и даже внятно и отчетливо произнес назидательное слово, тронув до слез и ее, и всех остальных.

— Это были, — сказала она, — всем известные изречения и стихи, выраженья и обороты речи, я сотни раз их слышала и досадовала на них как на пустой звук, но теперь они текли, как горячий металл по желобу, сплавленные сердечным чувством, полные тихого жара, очищенные от шлака. Мне стало страшно, как бы эти излияния не отняли у него все силы, но он был бодр, велел уложить себя в постель и сказал, что хочет собраться с силами, а потом позвать к себе гостя.

После обеда разговор у нас пошел живее и откровеннее, но это как раз и позволило мне лучше почувствовать и заметить, что она чего-то не договаривает, старается подавить тревожные мысли и лицо ее, вопреки этим усилиям, остается печальным. Сначала я так и сяк пытался заставить ее высказаться, потом прямо объявил, что по ее озабоченному лицу догадываюсь о каких-то гнетущих ей душу трудностях, о которых она должна откровенно мне поведать, чего бы они ни касались — домашних ли обстоятельств или торговых дел; я достаточно богат, чтобы так или иначе сквитаться с нею по старым долгам.

Она с улыбкой заверила меня, что дело совсем не в этом:

— Сначала, когда вы к нам явились, я приняла вас за одного из тех господ из Триеста, у которых мне открыт кредит, и про себя порадовалась, что деньги у меня уже припасены, пусть даже с меня потребовали бы не только часть, но и всю сумму. То, что меня мучит, и вправду касается торговли, но тревожусь я не за сегодняшний день, нет, мне страшно за будущее. Машина побеждает ручной станок! Опасность надвигается медленно, как туча, но уж если дело повернулось в эту сторону, то гроза придет и настигнет нас. Еще мой покойный муж с грустью предчувствовал ее. Об этом говорят и думают, но, сколько ни думай и ни говори, помочь теперь нельзя. И кому охота заранее воображать себе весь этот ужас! Подумайте сами, сколько в здешних горах долин вроде той, откуда вы к нам спустились; у вас еще стоит перед глазами уютная и веселая жизнь, которую вы там видели в эти дни, которой отрадным свидетельством стала для вас нарядная толпа, что вчера сошлась сюда. Подумайте сами, все это захиреет, заглохнет, и пустыня, уже много столетий обитаемая и оживляемая людьми, станет, как встарь, безлюдной и дикой.

Есть только два пути, и оба тяжки: самим обратиться к новому и ускорить общее разорение либо сняться с места и искать счастья за морем, взяв с собою лучших и достойнейших. И то и другое опасно, но кто поможет нам взвесить все доводы и принять решение? Мне известно, что некоторые из соседей замышляют завести у себя машины и присвоить себе то, чем кормятся многие. Я не могу винить тех, кому своя рубаха ближе к телу, но себя бы я стала презирать, если бы должна была ограбить добрых людей и видеть, как они, беспомощные, идут по миру. Однако пойти по миру их рано или поздно заставят, они об этом догадываются, знают и говорят — и никто не решается сделать шаг к спасению. Но кто будет за них решать? Разве мне это легче, чем любому из них?

Мы с женихом решили переселиться отсюда и часто обсуждали, как развязаться со здешними делами. Он искал самых лучших, которых можно было бы собрать вокруг себя для общего дела, привлечь к себе и увлечь за собой; мы мечтали, быть может, по-юношески простодушно, добраться до таких мест, где то, что считается тут преступлением, было бы нашим долгом и правом. А теперь все наоборот: тот честный человек, который после смерти мужа остался моим помощником, всем сердцем мне преданный и во всех смыслах превосходный, держится противоположного мнения.