Кротким отцам остается только сожалеть о сыновних промахах и, если они имели печальные последствия, пытаться поправить дело, а если сошли глаже, чем можно было думать, — прощать и забывать. Подумали и посовещались немного, и Флавио тотчас же отправился в недавно приобретенные имения заместителем отца, чтобы присмотреть за ними до конца своего отпуска, а потом вернуться в полк, тем временем расквартированный в другом гарнизоне.

Несколько дней все время майора занимали письма и пакеты, накопившиеся у сестры за долгий срок его отсутствия. Вскрывая их, он обнаружил послание своего косметического приятеля, вечно молодого актера, который, узнав от вернувшегося к нему камердинера о состоянии майора и о его намерении жениться, благодушно перечислял опасности, которые следует иметь в виду при таком случае; он трактовал дело на свой лад и давал понять, что в определенном возрасте лучшее косметическое средство для мужчины — воздерживаться от прекрасного пола и наслаждаться похвальной и удобной вольностью. Майор показал листок сестре, хотя и с улыбкой и с шуткой, но все же серьезно обратив ее внимание на важность сказанного в нем. Одновременно в голове его сложилось стихотворение, которого размер и форму мы не можем припомнить, содержание же его было примечательно благодаря изяществу сравнений и прелести оборотов речи:

«Поздняя луна, чей свет пристоен ночью, бледнеет пред восходящим солнцем; любовное наважденье старости рассеивается рядом со страстной младостью; ель среди зимы кажется свежей и крепкой, а весной ее цвет темен и некрасив рядом со светлой листвою зеленеющей березы».

Однако мы не намерены восхвалять философию либо поэзию за то, что они будто бы преимущественно и помогают прийти к окончательному решению; нет, мелкое событие, подобно тому как оно имеет порой серьезнейшие последствия, может все решить, и если чаша весов колеблется, склонить их в ту или другую сторону. У майора незадолго перед тем выпал передний зуб, и была опасность потерять также второй. При нынешнем умонастроении майора нельзя было и думать о том, чтобы прикрыть изъян искусственными зубами, а скататься с таким изъяном к молодой возлюбленной было, на его взгляд, совсем уж унизительно, особенно теперь, когда она находилась с ним под одним кровом. Немного раньше или позже такое происшествие не оказало бы никакого влияния, но сейчас наступил как раз такой момент, который всегда крайне неприятен любому человеку, привыкшему постоянно быть здоровым. Он чувствует себя так, словно его организм — это свод, из которого вынут ключевой камень и который должен постепенно обрушиться.

Как бы то ни было, уже очень скоро майор разумно и трезво беседовал с сестрой обо всей этой кажущейся путанице, и оба не могли не признать, что окольным путем пришли к цели, то есть приблизились к тому, от чего неосмотрительно отошли, введенные в соблазн случаем, внешним поводом и заблуждением неискушенного ребенка; потому они сочли наиболее естественным не уклоняться впредь с этого пути, связать детей узами брака и затем с верностью и постоянством посвящать им всю родительскую заботу, благо средства для этого уже сумели добыть. Придя к полному согласию с братом, баронесса отправилась в комнату к Гиларии. Она сидела за роялем и пела, сама себе аккомпанируя, а на приветствие вошедшей ответила веселым взглядом и кивком головы пригласила ее слушать. В красивой, умиротворяющей песне выражалось настроение певицы, лучше которого нельзя было и желать. Окончив петь, она встала и, прежде чем старшая и более разумная успела начать, заговорила сама:

— Милая матушка! Как хорошо, что мы так долго молчали о столь важных делах! Спасибо вам за то, что вы покуда не задевали этой струны. А теперь самое время объясниться, если вам будет угодно. Что вы обо всем этом думаете?

Баронесса, радуясь спокойному и кроткому настроению дочери, тотчас же стала вразумительно объяснять минувшие события: описав характер брата и его заслуги, она согласилась, что на никем не занятое сердце девушки не мог не произвести впечатления единственный знакомый ей мужчина таких достоинств и что отсюда вместо детского почтения и доверия могла развиться склонность, которую легко было принять за любовь и страсть. Гилария слушала мать внимательно, знаками и выражением лица давая понять, что вполне согласна с нею; та заговорила о сыне, и дочь опустила длинные ресницы; хотя баронессе не хватило красноречия привести столь же хвалебные доводы в пользу сына, как в пользу отца, она указывала прежде всего на сходство обоих, на преимущества, которые дает сыну молодость, и на то, что, избранный супругом и спутником жизни, он со временем обещает стать совершенным воплощением отцовского образа. Судя по всему, Гилария и об этом мыслила одинаково с матерью, хотя омрачившийся и много раз потупляемый взгляд выдавал естественное в этом случае внутреннее волнение. Далее речь пошла о внешних обстоятельствах, весьма благоприятных, но налагающих известные обязательства. Завершенный раздел имущества, немалая выгода в настоящем и еще большая в будущем — все было представлено Гиларии в полном соответствии с истиной; не обошлось без намека на то, что и сама Гилария должна была помнить, — ведь она, пусть даже в шутку, с детства была помолвлена с подрастающим рядом кузеном. Из всего вышесказанного мать сделала сам собой разумеющийся вывод, что с согласия ее и дядюшки брак между молодыми людьми должен быть заключен безотлагательно.

Гилария, с полным спокойствием во взоре и в речах, возразила, что она не может тотчас же признать правильным такое заключение, и с присущим ей очарованием стала приводить противные доводы; а поскольку все нежные души, без сомнения, способны на такие же чувства, мы не возьмемся облечь эти чувства в слова.

Люди рассудительные, когда придумают разумное средство устранить затруднение либо достигнуть цели и в должном порядке изложат все мыслимые аргументы в его пользу, чувствуют себя прямо-таки оскорбленными, если те, чьему счастью они хотят содействовать, вдруг оказываются совсем другого мнения и по причинам, кроющимся в глубине их сердца, противятся столь же необходимым, сколь и похвальным советам. Речи, произнесенные каждой, не убедили другую; та, что руководствовалась разумом, не желала вникать в чувства собеседницы, та, что руководствовалась чувством, не желала покоряться соображениям пользы и необходимости. Разговор стал горяч, острый разум вонзился в сердце, и без того раненное, и оно, отбросив сдержанность, со всей страстью обнаружило свои горести, так что мать в конце концов удалилась, изумленная высотою духа и достоинством девушки столь юной, но с такой убедительной энергией настаивавшей на неуместности и даже преступности предлагаемого брака.

Читатель легко представит себе, в каком замешательстве баронесса воротилась к брату, а быть может, и почувствует, хотя бы отчасти, то же, что испытал с глазу на глаз с сестрой майор, который был в глубине души польщен и утешен столь решительным отказом и хотя не питал надежд, но ощущал себя избавленным от унижения и получившим возмещение в деле, успевшем стать для него деликатнейшим вопросом чести. Однако покамест он спрятал эти чувства от сестры, скрыв свое горестное удовлетворение словами, вполне естественными при таком случае: не следует, дескать, торопить события, надо дать милой девочке срок самой вступить на путь, который теперь самоочевидно перед нею открылся.

Нам трудно потребовать от читателя, чтобы от таких захватывающих внутренних переживаний он перешел ко внешним обстоятельствам, которые между тем приобрели важнейшее значение. Той порой как баронесса предоставила дочери свободу целыми днями с приятностью заниматься музыкой и пением, вышиванием и рисованием, а также проводить время в одиночестве или с матерью, за чтением про себя или вслух, майор озаботился тем, чтобы к наступлению весны привести семейные дела в порядок. Его сын, в будущем видевший себя богатым землевладельцем и, в чем он не сомневался, счастливым супругом Гиларии, впервые преисполнился воинским пылом и жаждой славы и чинов, — на тот случай, если грозившая разразиться война действительно начнется. И среди этого наступившего покамест успокоения все с уверенностью предвидели, что необъяснимое затруднение, вызванное, судя по всему, лишь прихотью, скоро разъяснится и разрешится.