* Далее идет стихотворение "На лицо твое солнечный свет упадал...". См. в настоящем издании, с. 285. (Ред.)

** И стихи плохие, да что ж такое? - будем живы, напишем и лучше.

Видите ли: я, наконец, ударился в стихи. Плохой признак!..** Может быть, мне и не следовало бы говорить таким языком, но что ж делать? Эти стихи вырвались невольно. Простите моему увлечению. Здесь нет по крайней мере притворства. И виноват ли я, что мое воображение не дает мне покоя? Позднею ночью, когда я лежал с книгою в руках, мне все еще вспоминался ясный солнечный день. Между строками этой книги я читал другие строки, и они-то были для меня полны смысла, - увы! грустного смысла! Я содрогаюсь, когда оглядываюсь на пройденный мною безотрадный длинный, длинный путь. Сколько на нем я положил силы! А для чего? К чему вела эта борьба?

Что я выиграл в продолжение многих годов, убив свое лучшее время, свою золотую молодость? Что я выиграл? Ведь я не сложил, я не мог сложить ни одной беззаботной, веселой песни во всю мою жизнь! Неужели в душе моей не нашлось бы для нее животрепещущих струн? Неужели в лице моем только забота должна проводить морщины? Неужели оно должно окаменеть с своим холодным, суровым выражением и. остаться навсегда чуждым улыбке счастья? Кажется, это так и будет. С разбитою грудью как-то неловко, неблагоразумно мечтать о красных днях. А как будто, назло всему, с мечтами трудно расстаться. Так колодник до последней минуты казни не покидает надежды на свободу; так умирающий в чахотке верит в свое выздоровление. Тот и другой ждут чуда, но чудеса в наше время невозможны. Жизнь не изменяет своего естественного хода, и если кому случится попасть под ее тяжелый жернов, она спокойно закончит свое дело, обратив в порошок плоть и кости своей жертвы. Теперь вопрос: зачем я написал Вам эти строки? Мало ли кому грустно, да Вам что за дело до всех скорбящих и чающих движения воды? Но будьте немножко внимательны: у меня нет любимой сестры, на колени которой я мог бы склонить свою голову, милые руки которой я мог бы покрыть, в тяжелую для меня минуту, своими поцелуями и облить слезами. Что ж, представьте себе, что Вы моя нежная, моя дорогая сестра, и Вы меня поймете. Не то назовите все это пустяками, увлечением впечатлительной, но не совсем развитой натуры и тому подобное... Cela dependra de vous. Je serai tout ce que vous m'ordonnerez...1 - так сказано, не помню, в каком-то романе. Не правда ли, ведь я не последний мастер заканчивать печальный рассказ нелепою шуткой? Что за глупое настроение души! Вероятно, это зависит от скверной погоды, от холодного, серого дня и великопостного выражения окружающих меня лиц?..

Мне хотелось бы долго, долго с Вами говорить, но... вот беда: я боюсь навести на Вас тоску и скуку. Мне кажется, что, пробегая эти строки, Вы теряете терпение и притоптываете Вашей прекрасной ножкой, восклицая: "Несносный человек!" Вот уж и несносный... А я думаю, Вы не выходите из терпения, когда несетесь в галопе с каким-нибудь раздушенным господином, рассыпающим перед Вами яркие цветы восточного красноречия. Вот Вы устали и сели отдыхать. Дыхание Ваше горячо, щеки покрыты румянцем, неровно поднимается rpyflbj - а этот

господин стоит за Вашим стулом и, картинно изгибая свою спину, снова сыплет перед Вами цветы восточного красноречия и дышит на Ваше полуоткрытое плечо. Позвольте же Вам сказать, только не вслух, а на ушко: "теперь уже не Вы, а я теряю терпение; я постараюсь найти случай пробить насквозь медный лоб этого полотера неотразимой эпиграммой"... Ух, каким холодом вдруг пахнуло от Вашего лица! Понимаю, понимаю...* [* Далее идет стихотворение, посвященное Матвеевой, "Я вас не смею раздражать.,". См. в настоящем издании, с. 286. (Peд)]

Угадайте, что я здесь хотел сказать? Держу пари, что не угадаете. Ну-с, а я не докончу стиха ни за что на свете, из опасения навлечь на себя Ваше нерасположение, что было бы для меня слишком грустно.

Я думаю, по случаю наступающего праздника Вы находитесь теперь в страшных хлопотах: отдаете разные приказания Вашей прислуге, торопливо переходите из комнаты в комнату, гремя связками ключей, как хозяйка, серьезно озабоченная своим делом, и так далее. То ли дело вот я: по мне хоть травушка не расти: как себе там знают, так и делают; я решительно ни в чем не принимаю участия, только время от времени раскрываю бумажник при докладах: вот то-то нужно купить да вот этого недостает.

Сейчас получил от Гагена свой портрет и укупорил его с тем, чтобы к Вам отправить. Портрет вышел очень удачен: мое обыкновенное выражение лица схвачено совершенно (первый портрет не удался и брошен); как видите, личность печальная и весьма некрасивая. Положите ее куда-нибудь подалее, в уголок, чтобы она не всем бросалась в глаза и не наводила на добрых людей тоски задумчивым выражением своих глаз. Но с Вашей стороны эта грустная личность, право, заслуживает некоторой симпатии. На этой бумаге, в этих неподвижных чертах, мне кажется, должно бы быть что-нибудь живое, быть может лучшая часть моей души, по весьма простой причине: в то время, когда снимали с меня портрет, я думал о Вас; поймите, что я хочу сказать, и поверьте моему слову, только об одних Вас. Мне будет очень больно, если, по прошествии некоторого времени, он будет Вами заброшен и окончательно забыт, как забываются все старые, бесполезные вещи. Неужели это может случиться так скоро?.. Почему же и не так! - отвечает мне какой-то насмешливый голос. Но когда же Ваш портрет я буду иметь счастие получить? Когда еж? Он хранился бы всегда около моего изголовья. Первая моя мысль, при наступлении дняг была бы о нем. Он глядел бы на меня во время поздней ночи, когда в доме замирает малейший шорох и я остаюсь совершенно один с моею неразлучною книгой. Доставите ли Вы мне это наслаждение? Если нет, - бог с Вами!

Заметьте: это письмо писано до получения Вашего: я не мог утерпеть, чтобы не взяться за перо, и теперь снова берусь за него еще с большим удовольствием, когда прочитал написанные ко мне Вами строки. А то, которое Вы писали в Землянске, - где оно, это бедное милое письмо? Не делайте этого в другой раз и, пожалуйста, не подозревайте меня в том, на что я вовсе не способен. Если когда-нибудь и почему бы то ни было взгляд Ваш на меня совершенно изменится, если, наконец, Вы просто захотите это сделать для другой, известной Вам цели, - скажите мне слово, сделайте один намек, и всякий клочок, к которому прикоснулось Ваше перо, будет Вам возвращен немедленно и в целости. Довольны ли Вы? Более этого, может быть, грубее этого я ничего не мог сказать. Но разве в лицо друзей бросают такие горькие обвинения?.. Мир! мир! Да мимо идет от Вашего милого лица всякое облачко досады. Если бы, провожая Вас от Гагена, я знал, что Вы еще не так скоро оставите наш город, я зашел бы непременно к Вам на квартиру, но я боялся помешать Вашему отъезду, не смел Вас удержать,- и, как ни было мне грустно, - поплелся домой.

Что-то теперь, именно в эту секунду, когда я спрашиваю Вас( Вы поделываете? Теперь 11 часов утра. На-берное, Вы уже отслушали литургию. Позвольте же поздравить Вас с принятием святых тайн. Будьте здоровы й счастливы на всю Вашу жизнь. Это мое самое задушевное, самое пламенное желание. Что до меня - я йредчувствую, что праздник будет проведен мною невесело. Я просижу дома в четырех стенах. Куда мне идти? Знакомых у меня, пожалуй, чуть не половина города, да что мне за дело до них и что им за дело до меня? Сходиться с кем-нибудь для того только, чтобы поболтать, чтобы провести как-нибудь время, - к этому я не привык... Зачем я не имею Вашего портрета? Тогда на первый день Пасхи, после заутрени, я положил бы его перед собою и долго с любовью... как видите, голова моя немножко расстроена. Простите меня за это длинное бестолковое, написанное в разное время письмо. Мне не хочется от него оторваться, но нужно же когда-нибудь кончать, и уже пора. Нет, еще два слова. Если я буду у Бас, Вы не обращайте внимания... Позвольте, совсем не то... Я знаю только одно, что Вы окружены такою атмосферой, которая веет жизнью и счастьем на всякого к ней приближающегося. Я говорю это потому, что испытал на самом себе... За последнее Ваше письмо я благодарен Вам до слез. Какая у Вас должна быть прекрасная душа! Каким теплом веет от Ваших слов, идущих прямо к сердцу! Ей-ей, у меня теперь страшный хаос в голове, иначе я написал бы еще много, много... Впрочем, что ж такое? ведь мы увидимся, не так ли? Да хранит Вас бог. Всею душою преданный Вам