— И чего ты этим бредом добьёшься, Жень? — тихо спросила Ирина.

— Равновесия душевного… У тебя ведь оно есть? И я хочу, — весело оглядевшись по сторонам, признался Кочетков. — Бабуля напишет заявление, что ты украла её внука, и ей его вернут, если не поможешь мне, поняла?.. Без твоей помощи мне не выплыть, дорогуша.

В кафе толпился народ, многие подходили и здоровались с Ириной.

— Ну, допустим, я тебя познакомлю с кем-нибудь из нового руководства, и что ты будешь делать? — спросила Ирина.

— Мне есть, что предложить, или ты сомневаешься? — подумав, шмыгнул носом Кочетков.

— Ну, хорошо, сегодня я могу познакомить тебя с режиссёром ток-шоу, которое веду, — приняла решение Ирина.

— А с кем ещё можешь? — заволновался Кочетков.

— С генеральным продюсером развлекательных программ, но имей в виду, Жень, что это мой потолок, — Ирина на мгновение задумалась, глядя на лужицу мутной воды под столом, рядом с грязными ботинками бывшего.

«Почему я не вызываю охрану, чтобы его вышвырнули отсюда за шантаж? Неужели, причина лишь в неудачной истории усыновления Павлика?.. Или я всё ещё помню, как он стоял у роддома, и я показывала ему Яшку в синем „конвертике“ из окна второго этажа?»

— Ну? — нервничал Кочетков. — Чего мы ждём?..

— Не спеши, они рано или поздно спустятся в кафе, и я познакомлю тебя, как бы случайно, договорились? — Ирина оглянулась по сторонам и у бара увидела Мамутова. — А вот, кстати, режиссёр.

Кочетков поправил галстук и, деловито оттопырив губу, направился следом за Ириной. На его розовом лице появилась добродушнейшая улыбка.

Бренная реальность

Утро началось с неприятной новости.

— Труп не криминальный?.. Нет, ну как такое может быть? Я же с ним выпивал неделю назад… И закусывал! — схватился за голову Лев Тимофеевич и, не удержав равновесия, наступил зазевавшейся Белоснежке на хвост.

Улица Большие Каменщики. Всё тот же старый купеческий дом с просевшими потолками, из двери которого нещадно воняло бродячими котами.

— Вы к Бубсу?.. А это я его обнаружил, — буркнул дворник, стоящий у подъезда, как часовой — с лопатой для чистки снега вместо ружья.

— Когда ты говорил с ним в последний раз? — повернулся к нему старший следователь.

— Вчера вечером, я к нему сто рублей приходил занять, — дворник как-то блёкло улыбнулся. — А старый скряга так и не дал!

— Почему не дал? — удивился Лев Тимофеевич, вытаскивая бумажник.

— Говорит, иди, Леонид!.. Ну, я ведь Леонид… — Дворник мрачно взял купюру и сунул её в карман. — Чувствую, говорит, себя как старый пёс, которого переехал трамвай! Сегодня-то он не дышал уже, когда я утром к нему в открытую дверь зашёл… Такие вот дела.

Комната, в которой навзничь на диване лежал одетый, словно для приема во французском посольстве, Бубс, была той самой, где они пили виски на днях.

— Похоже, пришёл усталый, и лёг, не раздеваясь, — следом в комнату вошла дознаватель — хмурая носатая дама в расстёгнутой мутоновой шубе.

Рогаткин открыл шторку на окне и свет ворвался в комнату, как будто только этого и ждал, хоронясь за ближним деревом. Лев Тимофеевич покосился на туго завязанный галстук мертвеца и инстинктивно отступил подальше.

— Была бы жена — раздела, — закурив, проворчала дознаватель. — И скорую бы вызвала, не старый ведь ещё мужик!

— Врач подтвердил, что причина смерти была естественной? — поинтересовался Рогаткин. — Наследникам уже позвонили?..

Дознаватель кивнула, внимательно разглядывая лицо покойника.

В гостиной вдруг стало душно, словно внезапно сам собой открылся люк в какой-то вонючий подвал запределья, и Льва Тимофеевича немилосердно замутило. Не говоря ни слова, старший следователь зажал рукой нос и выскочил из квартиры. По дороге ему встретился знакомый пудель, который потихоньку куда-то хромал без хозяина. Пудель вздохнул, как человек, подслеповато щурясь на Рогаткина снизу вверх, поднял лапу и сделал своё дело у колеса джипа прокурора Евтакиева.

Лев Тимофеевич погрозил пуделю портфелем и вошёл в прокуратуру одновременно с каким-то бледным юношей в ботинках без шнурков, который едва слышно декламировал поэму Блока «Двенадцать».

— Следователя Рогаткина срочно к начальству! — услышал Лев Тимофеевич голос секретаря прокурора ещё на лестнице.

В утренней дымке, которая образовалась из-за перехлёста солнечных лучей из открытых дверей, Льву Тимофеевичу вдруг показалось, что он увидел, как из кабинета прокурора Евтакиева вышел сеньор Сильвио Кристальди и, сделав несколько шагов в сторону туалета, растворился в воздухе, наподобие сигаретного дыма.

— Клинок Македонского, видите? Подарок, Лев Тимофеевич, — прокурор Евтакиев убрал клинок в сейф, закрыл его, и сказал: — Сеньор Кристальди только что вернулся из Италии и пришёл узнать, как идёт расследование по поводу священной швабры.

— Это не его я видел только что? — полюбопытствовал старший следователь.

— Его… А где были вы, милейший Лев Тимофеевич? На работу ведь к девяти положено приходить, — Евтакиев покосился на часы. — Где вас черти носили, позвольте узнать?

Лев Тимофеевич кратко пояснил причину своего опоздания.

— Ну, что же, царствие небесное коллекционеру Бубсу, — помрачнел Евтакиев. — Сходите, поговорите с сеньором Кристальди, его выставка чудес скоро съезжает из галереи Карнауховой.

— А что я ему скажу? — оторопел Лев Тимофеевич. — Ведь успокоить сеньора Кристальди можно только шваброй? А швабры я не нашел, Пётр Никодимыч. Нужно ждать, и швабра где-нибудь обязательно всплывет…

— И где она, по-вашему, всплывет, уважаемый Лев Тимофеевич? — язвительно перебил следователя прокурор.

— К примеру, на аукционах Кристи и Сотбис, Петр Никодимыч, — Рогаткин слово в слово повторил пророчество Бубса.

— Чтобы я не слышал этого больше никогда, Лев Тимофеевич! Какие аукционы? — возмутился Евтакиев. — Что вы мне обещали?

— Найти швабру.

— Именно! Ну, и что вы тут стоите, как красна девица, и ушами хлопаете?..

Лев Тимофеевич быстро придержал уши руками.

— Глазами, то есть! — поправился Евтакиев.

Лев Тимофеевич на всякий случай прикрыл глаза и молча попятился из кабинета прокурора. Настроение было окончательно испорчено. Быстро одевшись и купив пару пирожков в буфете, чтобы всухомятку заморить червячка, Лев Тимофеевич поехал в галерею Фирюзы Карнауховой.

— Ну, я, я… Рогаткин, Рогаткин… — жуя, ответил старший следователь на звонок. — Нет, я занят… Правда занят! Хотите, побожусь? Что значит, чем? — возмутился Лев Тимофеевич. — Работой занят! Какое ещё шоу? Ничего я вам не обещал… Ну, ладно, ладно, хорошо, завтра я приеду к вам! Честное комсомольское…

И пока шел до переулка Всадников к галерее, передумал многое… Уже через полчаса старший следователь приступил к тщательному осмотру галереи. На первый взгляд, он просто быстро ходил, но на самом деле Рогаткин искал пути беспрепятственного выхода из галереи, кроме центрального и служебного. И он их нашёл практически сразу, две стальные двери — на чердак и в подвал. Но, полазав там с фонарём, в паутине и пыли ничего интересного не обнаружил.

— Сеньор Кристальди, подождите, я решил остаться в галерее после закрытия, — увидев Кристальди, обратился к нему Лев Тимофеевич.

— Оставайтесь, хоть на всю ночь! — насмешливо воскликнул толстяк. — Только убедительно прошу, не подходите к изумрудам ближе, чем на метр, там… током бьёт! Я вас предупредил, сеньор Рогаткин.

«Зачем подходить к изумрудам впритирку, если их можно достать палкой или, к примеру, удочкой?» — фыркнул про себя Лев Тимофеевич, но виду не подал.

Галерея уже полчаса была закрыта для посетителей, и Лев Тимофеевич снова, в который раз, проверил центральный и служебный выходы.

«Нет, проникнуть в галерею, когда она закрыта, невозможно», — окончательно убедился он, и решил понаблюдать за уборщицами.

Так вот, та, что постарше, мыла пол, громыхая ведром, в правом секторе и на Льва Тимофеевича принципиально не смотрела. Вторая же уборщица усердно пылесосила в левом секторе и несколько раз с неподдельным интересом взглянула на следователя и даже попыталась с ним пококетничать.