Так вот, ни в одном из вышеперечисленных мест намёка на швабру не было и в помине, более того, коллекционеры, к которым он обратился признались, что про священные швабры слышат в первый раз. Рогаткин был немало этим озадачен и экстренно позвонил Натану Фридиевичу Бубсу.

Тот успокоил следователя.

— Лев Тимофеевич, если вы спросите у папуаса, к примеру, о лаптях? Или о валенках с галошами? Что папуасы на это ответят?..

— Ага-ага… — старший следователь межрайонной прокуратуры залился краской. — Я с вами согласен, Натан Фридиевич, бесполезная затея у папуаса про галоши выспрашивать.

— Именно, разлюбезный мой! Звоните, если что… Всегда вам рад, Лев Тимофеевич! Приезжайте в гости, — жизнерадостно пробубнил Бубс.

Ближе к вечеру Рогаткин зашёл в универмаг и, среди прочего, купил баночку сметаны для Белоснежки.

— Кошачьи бисквиты всухомятку, всё-таки, неправильная еда, — громко ворчал старший следователь, поднимаясь с пакетами вегетарианской еды на свой этаж. — Пусть сами едят кошачьи бисквиты всухомятку, пусть!..

Всего какую-то минуту назад Лев Тимофеевич встретил свою соседку по дому — Галю Зотову. Она выходила ему навстречу из подъезда с коляской, в которой попискивала её новорождённая внучка.

— Здравствуй, Лёва, — неодобрительно, как ему показалось, покосилась на следователя Галя. — Подержишь дверь, пока я выйду? Спасибо.

— Куда так поздно, Галя? — кашлянул в сторонку Рогаткин. — Там фонари не горят и скользко. Я чуть ногу не сломал у второго подъезда.

— Дочке внучку в соседний дом отвезу и обратно, — улыбнулась Галя. — Пока, Лёва! Ты на домре все еще играешь или уже нет?..

«Я любил девушку с нашей улицы, а на ней женился мой друг… У них родилась дочка, а теперь вот внучка. Я думал, что найду ещё десять Галь! И не нашел почему-то… Галя оказалась единственной в своём роде, выходит, так?» — сердито размышлял Лев Тимофеевич, пока открывал ключом дверь; ведь только черноглазая Галя Зотова ещё помнила, что он играл на домре.

Оставив все скверные мысли за порогом, он вошёл и подмигнул Белоснежке. Кошка сидела в прихожей и ждала следователя.

«Почему я чужой жизнью интересуюсь, больше чем своей? — с удивлением глядя, как Белоснежка лапой черпает и ест сметану, думал следователь. — У меня нет личной жизни. У всех есть, а у меня нет!.. Надо позвонить Свете».

Но телефон Светы не отвечал.

«Мне дышать трудно без неё!» — Лев Тимофеевич постоял, укоризненно глядя на старый чёрный телефон на стене, и пошёл готовить ужин.

В честь скорого выходного дня ужин был парадный — грибы, запечённые в сметане, и чай с шоколадным тортом.

Способна на роман

Через Тихорецкий тракт ехали машины. Света стояла у дороги, крепко держа за руку сына. Они шли из поликлиники.

Вчера в ток-шоу она случайно увидела Рогаткина. Лев Тимофеевич, каким он был в свой приезд в Тихорецк, и вчерашний — разительно отличались. Вчерашний был в бабочке, вместо галстука. Света хмуро улыбнулась.

— На, грызи морковку, зайчик, — она протянула сыну кусочек морковки из пакета.

— Не грызется, — Ваня отдал морковку обратно и чихнул.

Было тепло, снег на солнце быстро таял. Над Тихорецком уже второй день пролетал антициклон.

— Пошли, — сворачивая к дому, поторопила она сына.

«Не звонит, — Света затопила печку и покосилась на телефон. — Наверное, у него есть кто-нибудь! Какая-нибудь женщина. А может быть, мне позвонить самой? А смысл?»

— Спокойной ночи, сладких снов, — Света уложила сына и снова взглянула на телефон.

— Здравствуй, Лев! — уже через минуту звонила старший следователь старшему следователю. — А я ждала твоего звонка.

— Правда?.. А я звонил, — Лев Тимофеевич поперхнулся, он как раз ужинал жареной картошкой с грибами. Початая бутылка портвейна стояла в центре стола.

— Я с сыном на больничном, — вздохнула Света, поглядывая кипящий чайник. — Ты теперь артист?..

— Света, запиши-ка мой адрес, — прожевав, сказал Лев Тимофеевич. — И имей в виду, я — мужчина с серьёзными намерениями. Приезжай в гости, хорошо?

«В гости пригласил… Что бы это значило?» — хмуро подумала Света, положив телефон на стол.

— Света?.. Вас не слышно! — ещё с минуту тщетно взывал к Светлане Рогаткин.

Над Тихорецком блуждал антициклон. Сосульки таяли даже ночью.

Даша

Следственный изолятор.

— Я вас только что освободил под залог! Правда, я молодец?.. Даша, согласитесь, две подписки о невыезде для ваших семнадцати с половиной лет — это всё-таки перебор! — адвокат только что не прыгал.

— Вы от папы? — Даша, щурясь и зевая, стояла у дверей СИЗО вместе со своим спасителем адвокатом Лыжиным.

— От папы вашего, а от кого же еще? Михаил Васильевич, как с Урала прилетел, так всё и узнал. Говорит, иди, Лыжин, освобождай мою дочь!

Даша смерила Лыжина презрительным взглядом, а тот залился довольным смехом.

— Ну, вот… Куда вас везти? Вы такая нервная, Дарья Михайловна…

— На Моховую. Нет, везите меня на Радужную, к папе! — покачала головой Даша, садясь на заднее сиденье джипа.

В Москве сияло солнце, и вовсю таял снег. В лужах торопливо мылись воробьи, а оккупировавшие заборы вороны, неодобрительно каркали.

Грусть

Офисный центр, семнадцатый этаж, кабинет председателя совета директоров холдинга «Курицы России».

Игорь Дудкин курил у окна и смотрел на Кремль. Под столом дремал пудель и громко, по-собачьи, храпел.

«Когда я ездил в метро, мне нравилась одна „колючка“… Однажды я видел эту „колючку“ в клубе „Эврибади“, она сопровождала одну раскрученную телеведущую», — Дудкин отошёл от окна и неожиданно для самого себя кукарекнул.

Пудель всхлипнул во сне, очнулся и долго смотрел на своего хозяина, пытаясь узнать — кто это?.. Узнал, вскочил и отряхнулся.

«Увидеться бы с колючкой», — подумал Дудкин. «Колючка» не выходила у него из головы уже неделю.

Игорь снова подошёл к окну — перед офисным центром развевался флаг корпорации: хохлатая курица в фартуке и кокошнике кружилась на золотых коньках.

Не плачь

Тёмный уголок гримёрной телецентра.

— Я всё думаю, Ир, с чего началась моя чёрная полоса, а?.. — Лера, закрыв лицо руками, плакала навзрыд.

На полу валялись сумочка, два пакета с костюмами и пачка сигарет.

— После Нового года у меня сломался лимузин… Потом мне сломала нос эта ведьма!.. А сегодня меня уволили с телеканала по сокращению штатов, сволочи-и-и-и!.. Пошла вон, так это называется, Ир? Что же делать? Я без телевидения жить не могу! — громко причитала Лера, размазывая тушь на щеках.

— Успокойся, можно подумать, ты ассистенткой никуда не поступишь! — чертыхнулась Ирина. — У тебя полно знакомых, и каналов — тьма, согласись?..

— Вот именно — тьма! Сейчас везде сокращают… И работу за кусок хлеба, как у всех, я не хочу, Ир! И нос болит, — Лера, вытащив платок, вытерла им нос и сморщилась от боли.

— Все будет хорошо, увидишь, Лерка, — Ирина вытащила пачку бумажных салфеток и протянула подруге. — Я задницей чувствую, — неожиданно добавила она.

— Неужели, задницей? — хихикнула Лера и вытерла слезы.

— Ага, только не плачь! — фыркнула Ирина. — Ну что, успокоилась? Пошли, кофейку выпьем?..

И подруги, покачиваясь на шпильках, пошли в кафе на второй этаж.

Холодный душ

В растаявших лужах с остервенением мылись голуби, хотя весна ещё не наступила. Гончаров, сидя на подоконнике, задумчиво перелистывал компромат на собственную дочь.

«Сперва её поймают и отпустят, потом снова поймают, заведут дело, и тут, Михаил Васильевич, мы не подкачаем, как всегда!» — руководитель службы безопасности корпорации слов на ветер не бросал.

Да, его дочь воровала из магазинов всякую мелочь и принимала наркотики, но в принципе это норма поведения тысяч молодых людей. Хуже было то, что Дашка на его глазах превращалась в бездушное, жестокое существо. Холодный душ будет полезен для неё, ведь кто любит причинять боль другим, тоже должен отведать боли.