Доктор Эйве попытался смягчить ее тираду:

— В принципе вы правы, дорогая, но наша Лоллобриджида отнюдь не плохая девушка. Может быть, ей снились кошмары под влиянием вчерашнего происшествия возле березовой рощи. Представляете себе, какой это шок для девушки ее возраста! Если бы я был на ее месте, мне бы эта повешенная снилась целый год! Будем снисходительнее! Сожалею, что я так крепко спал.

Петрова умолкла, и полчаса мы шли молча. Небо очистилось, выглянуло солнце, от мокрой земли потянулись струйки пара. Петрова и доктор Эйве шли впереди. Он старался быть кавалером и время от времени подавал ей руку, чтобы помочь перепрыгнуть какую-нибудь канавку. Ясно, что они не впервые гуляли вместе. Вообще в доме отдыха, как всегда бывает в подобных случаях, оформилось несколько пар, чья привязанность становилась все прочнее и одновременно все неспокойнее по мере приближения конца смены. Я и Леля, Бармен и Фифи, доктор Эйве и Вэ Петрова. Маринковы, как семья, тоже были парой. В одиночестве оставался маленький невзрачный Выргов, но, по-моему, это его устраивало. Будь в доме отдыха еще десять дам, он все равно сидел бы себе в кресле и улыбался своей неприятной улыбкой. Думая обо всем этом, я понимал, что с моей стороны было сверхнаивностью считать, что в доме отдыха я смогу готовиться к экзаменам. Но у меня еще не было опыта, я впервые отдыхал по профсоюзной линии; со временем я бы понял, что в дома отдыха приезжают, главным образом, чтобы в новой обстановке вовсю побеситься прежде чем вновь вернуться к установленному стереотипу семейной, служебной или рабочей жизни. Как говорила одна моя знакомая, отдыхающие словно переносятся во времена танго и вальса-бостона и ведут себя так, будто с цепи сорвались. Людей невозможно узнать, они теряют всякий контроль над собой. Одну из причин увеличения числа разводов она видела именно в этих домах отдыха, которые, по ее мнению, следовало бы закрыть, чтобы укрепить нашу социалистическую семью. Наоборот, — утверждала ее оппонентка, дама несколько моложе, — на меня такой отдых действует как допинг: я потом и работаю лучше, и о членах семьи забочусь еще усерднее.

По-видимому, у каждого явления имеется несколько сторон, и надо чрезвычайно внимательно подходить к делу.

Мы шли около часа пока достигли конца плато. Перед нами вырос стеной вековой буковый лес. Листья с деревьев опали, прямые серебристо-серые стволы уходили высоко в небо, застыв в мудром молчании.

Доктор Эйве смотрел на них, как зачарованный:

— Это настоящее чудо, я впервые вижу…

— И вряд ли еще когда-нибудь увидите. В наших горах такие леса можно пересчитать по пальцам. Мы их все повырубили, а на их месте посадили сосну.

Петрова глупо спросила:

— А зачем вы их вырубили?

Неделю назад я прочел Леле целую лекцию о лесозаготовках и проблемах лесонасаждения, сейчас я повторил ее в сокращенном виде. Доктор Эйве подозрительно посмотрел на меня:

— Ты, что, изучаешь лесоводство?

— Нет, просто я вырос в горном селе.

И пока мы шли среди деревьев по толстому слою опавшей листвы и я вдыхал знакомый терпкий, влажный аромат, меня грызла тоска по бабулиному селу. Я жалел, что не сел в свой «москвич» и не поехал туда. Нигде нет такого райского уголка, как ущелье Веселимы! Широченные луга, буковые леса Валога, дикая герань на Чумерне… Интересно, там ли еще геологи или отправились в другие края? Сейчас хорошо ловится клепь. Есть ли что приятнее, чем сидеть на берегу, глядеть на подрагивающий поплавок и слушать напевное журчание воды в горной реке? Желание оказаться там было настолько сильным, я так ясно слышал песню воды, что от волнения меня прошиб пот. Но я прекрасно знал, что до конца смены не уеду из дома отдыха. И не из-за Лели: в конце-то концов, если мне захочется ее увидеть, сяду на самолет — и за час я в Бургасе, из Софии каждый день туда несколько рейсов. Я не могу уехать, пока не очистится горизонт и я не увижу звезд на темном небосводе этой детективной истории. Андонов пусть думает что хочет, ну его к лешему, но я точно знаю: Леля не симулировала, этой ночью к ней в комнату действительно кто-то явился. Когда все ушли, и я остался с ней наедине, читая, я чувствовал его невидимое присутствие. Да, у меня было такое ощущение, и я удивлялся, откуда оно. Теперь я вдруг сообразил. В комнате едва уловимо чем-то пахло. Этого запаха раньше не было. Мет, это не был аромат духов — в этом я был уверен, скорее напоминало ацетон. В запахе было что-то от села, от моего детства, что-то мучительно знакомое.

Но что? Что именно?

Мы шли по лесу по заброшенной, едва заметной гужевой дороге, покрытой прелой листвой. Вэ Петрова кокетливо возмущалась:

— Не стыдно вам, доктор Эйзе, водить нас по таким местам? Если бы я вам не верила, я бы уже давно умерла со страху! Тут наверняка есть дикие звери. Или разбойники. Посмотрите, что это там такое?

Предмет, на который она указывала, был обыкновенным камнем, почерневшим от мха и лишайника. Дорога вывела нас на поляну, поросшую пожелтевшей травой. В глубине ее под ветвями старого бука виднелся грубо вытесанный каменный крест, серый и одинокий. Доктор Эйве указал на него:

— Вот сюда я и хотел вас привести. Дорога, по которой мы шли, — продолжал он, — это фактически старый путь к перевалу. Сейчас шоссе проходи г внизу, вдоль реки, я раньше путники боялись темных ущелий и предпочитали передвигаться по более высоким и безопасным местам. Этот путь остался с римских времен, мы все читали, какие замечательные дороги строили римляне. А новую дорогу через перевал построили молодежные стройотряды в сорок шестом году. Этот путь теперь заброшен, по нему ходят только туристы да такие, как мы с вами. Хотя, как вы видите, его тоже нельзя назвать абсолютно безопасным. И тут водились разбойники, в ход пускались ножи. Идемте посмотрим.

Мы подошли к каменному кресту, и доктор Эйве указал нам на надпись, которую, несмотря на время, еще можно было разобрать.

— Но это ведь не так уж давно! — изумленно воскликнула Вэ Петрова. — Я думала, что крест еще со времен османского ига. И за что же его убили?

— Почему убивают торговца? Чтобы его ограбить, — произнес доктор Эйве и предложил нам присесть на сухой пень. Явно, на него садились многие. На траве валялись окурки, смятые салфетки, консервная банка. Доктор Эйве вынул из кармана куртки плоскую бутылку и миниатюрный стаканчик, ловко налил янтарную жидкость.

— Будем пить по-туристски, Первой пусть выпьет дама.

— В такое время? — подняла свои выщипанные бровки Вэ Петрова.

— Это коньяк, дорогая, а хороший коньяк пьют в любое время! — сказал доктор Зйзе, подбадривая нас. Втянув в себя аромат коньяка, Петрова одним движением опрокинула его в горло.

— Молодец! — похвалил ее доктор Эйве, и стаканчик перешел ко мне в руки. — Правда, коньяк не рекомендуется пить залпом. В коньяке важен аромат плюс, разумеется, и остальные тринадцать компонентов. К коньяку следует подходить как к красивой женщине. Иными словами приведя в действие все органы чувств, постепенно, не спеша… Должен вам сказать, дорогая товарищ Петрова, что когда-то я служил дегустатором в преславских винных погребах.

И он обстоятельственно ознакомил нас с тонкостями этой редкой профессии. Слушая его, я вдруг понял, о чем мне напоминал запах в комнате Лели. Эфир! Да, эфир с растворенной сосновой смолой, или, как ее называли в бабулином селе, живицей. Перед моим внутренним взором возник сельский клуб, маленькая сцена, гримерная, где участники художественной самодеятельности лихорадочно готовились к представлению. Дядя Никола гримировался стариком, приклеивая к лицу целую кудель шерсти в форме усов и бороды. Я, маленький мальчонка, стоя рядом, держал пузырек, в который он макал кисточку. Острый страшили аромат как бы заряжал воздух напряжением. Я спросил дядю — что в пузырьке, и он объяснил — клей для бороды и усов, его делают из живицы и эфира, если хочешь, я тебе тоже приклею усы, и в самом деле приклеил мне длинные белые усы к ужасу бабули, которая гонялась за мной по всему селу пока не поймала и не сорвала их. Наверное, сейчас актеры не употребляют этот примитивный клей, надо будет спросить Фифи, но я был почти уверен, что именно его запах почувствовал в комнате Лели. Леля не могла не заметить, были ли у ночного гостя борода и усы, если да, то это уже нечто, за что можно ухватиться, — нить, которая приведет к клубку. Женщина говорила, что к ней в окно влез Царский, значит, ночной посетитель хотел походить на Царского, а для этого потребовались грим и другие средства, что в свою очередь означало, что он знал лично Царского, а Царского знали односельчане. Хорошо, если все обстоит именно так, зачем было этому человеку гримироваться? Чтобы его не узнали. Кто? Сама Леля. Значит, это какой-то лелин знакомый, то есть кто-то из нашего круга. Но, с другой стороны, если он собирался ее убить, зачем ему было менять свою внешность? Если решишься на такое, нечего бояться мертвых: мертвые молчат. Черт побери, все отнюдь не так просто! У преступника нет на лбу клейма, по которому можно его узнать. Вот эти двое, например. Могут ли они бить преступниками или нет? Для чего им желать смерти Лели? Или поварихи? Или Царского? У Шерлока Холмса было вернейшее средство — логика. Если я рассуждаю нормально, то этих двух должен сразу же вычеркнуть. Нужно идти от общего к частному. Нет ничего надежнее метода дедукции. И, как отмечается в литературе, какой бы сложной не казалась данная проблема, в конечном счете в действительности она оказывается намного проще, и когда доберешься до истины, удивляешься, как это ты не мог ее обнаружить еще с самого начала…