На протяжении около двадцати километров Дунай стиснут в узком скалистом ущелье. Это ущелье называется Железными Воротами. Безлюдны его берега. Только горные орлы живут в нависающих над водой высоченных каменных кручах, за века источенных ветром и водой, да змеи и ящерицы гнездятся в расселинах скал, в развалинах древних замков, которые видны кое-где на вершинах замшелых прибрежных утесов.
Если плыть по Дунаю к Железным Воротам — их услышишь задолго до того, как увидишь. Яростно ревет вода, пробиваясь через бесчисленные перекаты и пороги, меж камней, торчащих из-под воды, как клыки затаившихся на дне гигантских чудовищ. Немолчный шум реки, которая словно кипит среди камней, разносится далеко окрест. Пыль разбивающейся о скалы воды непрерывно колышется в воздухе, и в солнечный день в этой пыли низко над водой мечутся радуги…
Злится старый Дунай. Ведь и до Железных Ворот, и дальше, на протяжении всего почти трехтысячекилометрового своего пути, он привольно, во многих местах на километры, разливается по долинам, а здесь стиснут, сжат. С буйной силой рвется он через теснину Железных Ворот, словно спешит к Черному морю. Гибель судну, которое рискнет идти напрямик через Железные Ворота. Течение, скорость которого здесь огромна, бросит на камни, разобьет, а свернуть, выбрать более безопасную дорогу здесь негде.
Железные Ворота непроходимы. Они — словно каменный замок посредине великого дунайского пути.
Чтобы суда могли пройти в этом месте в обход Железных Ворот, по правому берегу еще в конце прошлого века был прорыт канал. Скорость течения в этом канале благодаря дамбе, ограждающей вход в него, несколько меньше, чем в основном русле. Но и в канале скорость так велика, что пройти по нему против течения может лишь судно, обладающее мощными двигателями, да и при этом от рулевых требуется особая ловкость, иначе течение собьет с курса, ударит о берег канала. Чтобы суда могли подниматься против течения, вдоль канала проложен железнодорожный путь — суда буксируются паровозом.
Пасмурным осенним днем 2 октября 1944 года от Турну-Северина к Железным Воротам шел полуглиссер. За его кормой бился по ветру советский Военно-морской флаг. Маленький, серо-голубой, низкобортный катерок был бы почти незаметен с берега, если бы не крутые белые «усы», широко расходившиеся в стороны от его приподнятого вперед корпуса — мотор работал во всю силу, чтобы преодолеть бурное течение. Да и надо было спешить: в двух-трех десятках километров позади следом шли, держа путь на Белград, бронекатера. Надо было успеть разведать для них путь, путь через Железные Ворота, узнать, где на берегах позиции противника, не заминирован ли фарватер, проходим ли обводный канал, можно ли воспользоваться для буксировки паровозами, не разрушили ли гитлеровцы при отступлении железнодорожный путь и не остались ли они еще на канале?
На полуглиссере находились пятеро: командир — старший лейтенант Калганов, главстаршина Щепкин, по возрасту годившийся остальным разведчикам в отцы, старшина 2-й статьи Глоба, у руля — матрос Монайкин. Пятый, худощавый, лет тридцати, с тонкими энергичными чертами лица, одет был в серую куртку с каким-то значком, на голове — пилотка с пятиконечной звездочкой. Это был серб Любиша Жоржевич, югославский коммунист. Лоцман по профессии, он прекрасно знал фарватер в районе Железных Ворот, как, впрочем, и на всем протяжении Дуная: десятки судов провел он по нему.
Еще недавно Любиша был бойцом югославской партизанской бригады, и бойцом заслуженным: таким значком, как на его куртке, награждались только партизанившие с самого начала войны. Перед тем как выйти полуглиссеру к Железным Воротам, Любишу прислало командование югославских партизан, чтобы этот опытный лоцман помог провести боевые корабли флотилии самым трудным участком дунайского пути. Любиша умел объясняться на многих языках — румынском, венгерском, немецком, французском, испанском. Этому обстоятельству Калганов был очень рад: в случае чего Любиша и переводчик.
Все теснее сдвигаются берега. Все явственнее слышен гул воды, рвущейся через пороги и перекаты. Совсем уже близки Железные Ворота. Все заметнее, все чаще чернеют среди пенной воды отшлифованные ею камни. Любиша предупреждает рулевого:
— Держать левее! Иначе течение бросит на камни.
Впереди, слева по ходу, зажелтела ровная полоска, тянущаяся вдоль берега, под нависшими над водой сумрачными, в лохмах кустарника утесами.
— Дамба! — показывает на полоску Любиша. — Туда.
Монайкин направляет полуглиссер к дамбе, ограждающей выход из канала.
Пять пар глаз напряженно всматриваются в дамбу, в серые с черными расселинами кручи над ней. Может быть, у дамбы враг? Может быть, он уже взял на прицел?
Руки разведчиков тянутся к автоматам. Монайкин напряженно стиснул в руках штурвал: вдруг сейчас придется сделать крутой поворот назад? Впрочем, как прикажет командир…
Вихрь воды взлетает справа. Вихрь слева. С каким-то дребезжащим свистом проносится третья мина, вскидывает воду позади — пенные брызги обрушиваются на фанерную обшивку полуглиссера, на головы.
Решают секунды…
— Вперед! — кричит рулевому Калганов. — К дамбе!
Обогнув дамбу, полуглиссер из основного русла на полном ходу проносится в канал. Вой мин и глуховатые их разрывы на воде смолкают. Кажется, проскочили… Полуглиссер, чуть сбавив ход, идет каналом. Он неширок — метров десять. Покатые берега обложены камнем. Не видно ни души.
Калганов уже собирается сказать Монайкину, чтобы тот подвернул к берегу. Но в это время мина рвется на береговом откосе, вторая — прямо в канале, чуть позади…
Назад? Но нельзя уходить, не завершив разведки.
Полуглиссер мчится каналом. Две широкие косые волны бегут от него к берегам, бьют в ровно уложенный камень, выплескивают на него пену.
А мины рвутся, рвутся…
Минута, другая — и разрывы все дальше позади. Стихли. Наверное, вражеские наблюдатели потеряли из виду разведчиков: их заслоняет высящаяся над каналом каменная громада берега. Но нет ли гитлеровцев на самом канале? Может быть, они еще охраняют его?
Нет, как будто, никого…
— Швартуемся! — приказывает Калганов. Полуглиссер подваливает к берегу канала. Его привязывают к вделанному в камень железному кольцу — рыму, иначе унесет течением. Разведчики спрыгивают на берег и, держа автоматы наготове, осторожно идут низом, близ воды, вдоль крутого облицованного плоскими камнями откоса, внимательно осматривая все вокруг.
Недалек противоположный конец канала. Там — вторая дамба, ограждающая выход в реку. На берегу, у подножия утеса, близ края дамбы, маленький домик из серого камня, крытый потемневшей черепицей. Возле него две вытащенные на сухое лодки, несколько бакенов, к стене домика прислонены весла и шесты. Неподалеку на дамбе высокий полосатый столб с перекладиной. Судя по всему, это дом бакенщика. Может быть, в доме кто-нибудь есть?
Разведчики подошли к дому. Постучали в дверь. Она приоткрылась. Выглянуло испуганное лицо с седыми усами.
— Любиша, спроси! — кивнул Жоржевичу Калганов.
Испуг на лице старика сменился радостью, когда он разглядел, что перед ним русские. Старик действительно оказался бакенщиком, румыном. Жоржевич быстро объяснился с ним на его родном языке.
Бакенщик рассказал, что он спрятался в доме, услышав разрывы мин, но вообще-то на канале спокойно. Последние немецкие буксиры, таща тяжело нагруженные баржи, прошли вверх по каналу вчера. С тех пор немецкие суда не появлялись.
Почему враг оставил на канале все нетронутым? Еще надеется воспользоваться им? Не успел, потому что поспешно отступал? Или уверен, что не даст наступающим воспользоваться им? А может быть, гитлеровцы заминировали канал, и там, где беспрепятственно проскочил имеющий малую осадку полуглиссер, неминуемо подорвется первый же бронекатер?
На вопросы, заданные через Жоржевича, старик-бакенщик ответил, что немцы после прохода своих последних судов мин не ставили, путь безопасен. Старик сообщил также, что кроме него здесь живут машинисты буксирного паровоза; их можно найти в другом домике, что стоит за железнодорожной колеей у подножия скалы, заслоненный ее выступом.