— Хорошо, — недовольно согласился Глаз, — со стипендии отдам.

* * *

Погоревав, Маргина собралась духом и, главное, телом, понимая, что жизнь не кончается и с тем, что случилось, ей придётся жить всегда. Домочадцы, обрадованные выздоровлением Маргины, толпились возле неё, с интересом пытаясь разглядеть в Маргине причину, по которой она была взаперти.

Так и не обнаружив ничего, если не считать странное дрожание тела, объясняемое последствием болезни, Маргину принялись втягивать в свою жизнь, пытаясь решить свои проблемы. Первыми пожаловались Гешек и Этиора, ябедничая на своего будущего тестя и родного отца, о том, что он забыл данное им слово и не думает отдавать свою дочь за Гешека.

Маргина шепнула им: «Я разберусь», — понимая, что никакая разборка не заставит хабиба Бата изменить своё мнение, и что она сама навалила на себя проблему, совершенно ей не нужную.

Балумут, вместе с Вава и Жужу, пожалились, что не могут находиться в городе, так как им здесь не хватает «воли». Маргина искренне им посочувствовала и почесала Балумуту спину, раздразнив Вава и Жужу, которые тут же подставили свои лохматые совершенства, а проще задницы, чтобы их почесали. «Ремня на вас не хватает», — снисходительно поглядывая на зверушек, подумала Маргина.

Одна Онти подошла к ней и шепнув на ушко: «Я тебя люблю», — обняла её за шею и замерла. Хабэлуан стоял рядом и молчаливо смотрел на Маргину. Она осторожно набросила на него сеточку и сразу поняла, что он чувствует её своим обострённым внутренним я. «Как оголённый нерв», — подумала Маргина и чуть не пустила несуществующую для неё слезу. Она накрыла его тёплой волной, и он сразу расслабился и пустил её глубже. Маргина сразу же поняла его боязнь не соответствовать новому отцу, Палдору, и его трепетное ожидание мельчайшей похвалы.

— Иди сюда, — сказала Маргина, обнимая его, и прошептала ему на ухо: «Ты самый лучший мальчик, которого я когда-либо видела. Быть твоим отцом — честь для Палдора».

Хабэлуан поднял на неё не верящие ей глаза, и тихо сказал: — Спасибо.

Маргина глянула на Палдора, беседующего с Полинией, стянула из его головы всё связанное с работой и засыпала в голову Хабэлуана.

— Всё, что знает твой отец, знаешь и ты, — сообщила она мальчику.

Тот вначале не понял, но постепенно его лицо прояснилось, и он сжал ей руку.

— Вы говорили обо мне? — спросил, подходя, Палдор.

— Почему вы так решили? — спросила Маргина, отпуская Онти и приободрённого Хабэлуана.

— Вы смотрели на меня.

— Да, смотрела, — задумчиво ответила Маргина, — вам нужно чаще хвалить Хабэлуана.

— Вы так думаете? — стал серьёзнее Палдор.

— Да, — подтвердила Маргина, — ваша похвала ему очень поможет.

Палдор помолчал и тихо зашептал её: — Вы не беспокойтесь, у них всё будет.

— Да им ничего не нужно, кроме вашей любви, — ответила Маргина, понимая, что с отцом у детей проблемы ещё будут.

— Маргина, — замялся Палдор, — у меня к тебе просьба.

— Выкладывай, — согласилась Маргина.

— Ты не могла бы поговорить с хабиба Бата, — попросил Палдор, — за него просят и Ладэоэрд, и Манриона, и Габителла.

— Я знаю, чего он хочет, — вздохнула Маргина, — видимо, без этого разговора не обойтись. Я буду ждать его в твоём кабинете, — сказала она, и скрылась за дверью.

Разговор оказался недолгий. Не успел хабиба Бата зайти в кабинет, как в скорости оттуда вышел. Неожиданно побелевшие волосы на голове стояли торчком, а перепуганные, невидящие глаза нервно дёргались на застывшем белом лице. Не разговаривая ни с кем, он вышел в калитку и пошёл пешком к своему дому. Его карета, управляемая кучером, бесполезно следовала за ним, а он своим видом вызывал недоумение у прохожих.

— Что ты ему сказала, — спросил Мо.

— Неважно, — ответила Маргина, — главное, что он понял.

Вечером хабиба Бата отрешённо сообщил своей дочери, что её свадьба будет через неделю. Ни радостные возгласы Этиоры, ни улыбка Гешека никак не изменили выражение лица хабиба Бата. Сразу же после сообщения он ушёл в свою спальню и уснул на три дня и три ночи, оставив свадебные хлопоты на молодых, о чём они ничуть не жалели.

* * *

Летающий корабль летел над морем зигзагообразным курсом, так как от показавшейся вдали Тракии постоянно дул холодный встречный ветер. Впрочем, вскоре ветер сменился штилем и «Зверобою» пришлось лавировать по высоте, набрав которую, корабль скользил, как с горки, вниз и вперёд, чтобы снова набрать высоту и повторить манёвр. Волшебник Тартиф, захваченный вместе с остальными, внимательно наблюдал за передвижениями корабля, запоминая, чтобы применить опыт на королевском судне, который, без сомнения, он построит. К тому же Тартиф присматривался к Аделю, стоящему у штурвала, намереваясь рекомендовать его королю Ладэоэрду.

Анапис и Альмавер сидели в носовой каюте, ничуть не боясь быть захваченными, ясно понимая свою силу.

— Ты думаешь, что этот человек захочет нам помогать? — спросила Альмавер.

— Он помог мне в первый раз, — ответил Анапис, — так почему бы не помочь во второй.

Они вышли на палубу и смотрели вдаль, туда, где рваным горизонтом поднималась из моря Тракия, безлюдная и холодная. Альмавер не нравилась ни поездка, ни намерения Анаписа, но после смерти отца она осталась с собой одна и даже самое малое участие в своей судьбе она принимала с благодарностью. Раскол с матерью достиг того порога, переступив который, возврата нет, но Альмавер сама сделала роковой шаг, почему-то совсем не жалея. Бонасис выпала из её судьбы, как использованная шкура, мешающая, которую можно только снять. Что чувствовала её мать, Альмавер не интересовало, и даже напоминание об этом она выбрасывала из души, как непотребный балласт.

Над головой пролетели две яркие молнии, которые блестящими звёздочками ушли далеко вперёд, оставляя за собой искрящийся свет и ощущение кислинки в воздухе, как перед грозой. Голова Альмавир мгновенно окуталась ощущением невыносимой тяжести, и она вскрикнула, не сдержавшись.

— Что это было? — спросила она, прижимая руки к вискам.

— Не знаю, — ответил Анапис. Альмавер не ждала ответа: она знала, что только что столкнулась со своей жертвой, которая не только была жива, но и обладала несоизмеримо могущественной силой.

* * *

— Я хочу тебе что-то показать, — сообщил утром Мо. Для новой Маргины понятие дня и ночи не имело значения, так как новый организм не требовал никакого отдыха, но Маргина придерживалась традиции и, молча лёжа в кровати, предавалась рассуждениям, мечтам, строила и просчитывала разные планы. Иногда, она бесцеремонно забиралась в голову Мо и выуживала оттуда нужную ей информацию, чтобы заполнить свои глифомы, перебирая их и выбрасывая ненужное.

— Что ты мне хочешь показать? — переспросила Маргина. Мо, как обычно, перекрыл часть своих глифом, так что Маргине подсмотреть не удалось. Мо по-джентльменски соблюдал договорённость и не покушался на память Маргины, получая только ту информацию, которую Маргина хотела ему сообщить.