— Многие интересовались, но никто не больше других, насколько я помню. И я не всегда был там.

— А у тебя нет еще причин, своих личных, чтобы хотеть смерти короля и его королевы? Или если нет, то тебя убедили, что они могут быть?

Мастер празднеств поднял ресницы, чтобы встретиться с взглядом Рэнда, его темно-шоколадные глаза были тусклыми:

— Что вы хотите узнать? Не являюсь ли я шпионом какого-нибудь иностранного государства, инструментом для выполнения их приказов? Разве при дворе недостаточно дипломатов для этой роли?

Это определенно было правдой, подумал Рэнд. Он коротко кивнул.

— Моя забота — это моя дочь, нежный младенец, и ее мать, моя любовь. Я не успокоюсь, пока не узнаю, что король с ними сделал.

— А если он ничего не сделал, если он пребывает в таком же неведении, что и ты, касательно их местонахождения, так же волнуется за ребенка, которого считает своим?

— Тогда я узнаю, кто забрал их и куда. Если им причинили вред, если их больше нет в живых, тогда я не успокоюсь, пока не отомщу болью за боль, смертью за смерть.

Это была клятва, которую Рэнд мог понять.

— Если окажется, что ты говоришь правду, — взвешенно сказал он, — тогда я присоединюсь к тебе в этом.

— И будете желанным союзником, — сказал Мастер празднеств, его глаза прояснились.

Рэнд встал, протянул руку, чтобы помочь ему встать. Леон взял его руку за запястье, крепко сжал. Он начал подтягивать себя вверх.

Внезапно он сбил Рэнда с ног, толкнув на стену конюшни. Затем умчался как двухцветная черно-белая тень, исчезнув в лабиринте хозяйственных построек дворца.

Рэнд смотрел ему вслед, не пытаясь преследовать. Ему нужно было многое обдумать, многое сделать, чтобы узнать, правдив ли тот рассказ, который он услышал. Будет достаточно времени, чтобы схватить Мастера празднеств, если окажется, что он солгал.

На данный момент самым важным для него было поговорить с Изабель. Предстоящий разговор страшил его, сердце сжималось в груди, но он не собирался откладывать его. Ему нужно было только услышать, сколько знала его леди-жена о том, что он услышал, сколько она скрывала от него.

ГЛАВА 11

Изабель очнулась от восхитительного сна и почувствовала изысканную ласку на самом пике ее груди. Настолько чувствительной стала она к таким вещам за последнее время, что ее сразу же захлестнула волна желания. Из горла вырвался глубокий гортанный звук, и она попыталась повернуться, но не смогла. Рэнд наклонился над ней, опершись одним локтем на матрац рядом с ней и придерживая ее одним коленом, так что она была зажата между его рукой и нижней частью его тела.

Она спала без одежды, как делали многие летом. Он снял с нее простыню, чтобы грудь была обнажена. Сейчас он дотрагивался до нее только огрубевшей от меча поверхностью ладони, водя маленькими кругами по ее соску, едва касаясь тугого и нежного бутона.

Она медленно подняла ресницы, все еще до конца не проснувшись. Лицо ее мужа было серьезным, сосредоточенным. Он смотрел на то, что делает, и ее реакцию, как будто не было на свете ничего столь же очаровательного. Прикосновение с таким вниманием было волнующим само по себе.

— Вы сегодня поздно, — сказала она улыбаясь.

— Были дела.

— Правда? — спросила она, но без особого любопытства. В глубине его взгляда был жар, который она научилась распознавать. Он не собирался спать, подумала она, сейчас, когда присоединился к ней на перьевом матраце. Он был абсолютно обнажен.

— Мне нужно было сходить по ягоды.

Небольшая складка пролегла между ее бровями. Она не была уверена, что правильно расслышала:

— Ягоды?

— Вот они. — Он отнял ладонь от ее груди и потянулся, чтобы взять небольшой горшочек, который стоял на матраце рядом с ее плечом.

В горшочке была малина. Ее сладкий, сочный аромат донесся до нее. Легкое подозрение о его намерении возникло у нее, когда она вспомнила песню, которую он наигрывал, хотя она не могла в это поверить.

— Едва ли задание для рыцаря, — сказала она слегка охрипшим голосом.

— О, я не собирал их сам, а только поискал в городе.

Сунув руку в горшочек, он взял пригоршню. Приблизившись

к ее груди, он положил ярко-красные ягоды, по одной, глубоким полукругом от одного плеча до другого, так что линия изгибалась как раз над ее сосками. Несколько ягод не удержались на молоч-но-белых холмиках, которые он пересек, и скатились в ложбинку между ними. Он наклонил голову, его лицо было серьезным, когда он подобрал беглецов губами и языком и с хрустом раздавил их своими белыми зубами.

Чувство влечения охватило нижнюю часть ее тела:

— Рэнд…

— Шш, — сказал он, его теплое дыхание обдувало ее грудь.

— Что ты делаешь?

— Делаю ожерелье на замену ордену Подвязки, который ты сняла. — Еще одна пара ягод сорвалась с кручи, и он последовал за ними, оставляя дорожку поцелуев там, где они катились.

— Это не обязательно, — запротестовала она, задыхаясь. — Только дай мне подняться и…

— Не отказывай мне, прошу. Я думал об этом весь день.

— Правда? — Поверхность ее груди горела. Пульсирующий жар пронизывал ее вены. Ее сердце билось под грудью, добавляя неустойчивости съедобному украшению, которое он пытался сделать.

Он наклонил голову в торжественном согласии, когда, бросив цепь из малины, он выстроил маленькую пирамиду из ягод в ложбинке, где скопились упавшие.

— С тех пор как я увидел тебя в большом зале, мой рот жаждал попробовать их вкус и тебя.

Какую женщину не соблазнит такое признание, не говоря уже о сладком посасывании его рта на ней, когда он захватывал ягоду и ее сосок вместе с ней? Она закрыла глаза, в то время как по ее венам потекло опьянение и ее нежная женская суть стала нагреваться, набухать. Хотя одна ее рука застряла между их телами, другая была свободна, и она подняла ее, запуская пальцы в его волосы.

Он застонал от удовольствия, или так показалось. Через мгновение она почувствовала, что он передвинулся, потянулся за чем-то, возможно, еще за ягодами.

Ощущение на ее коже было другим, он почувствовала брызги, легкие, как перышко. Через ресницы она увидела бледно-золотой сахар, который сыпался с его пальцев, падая на ягоды, которые он положил. Должно быть, стоило больших усилий, чтобы при помощи ступы и пестика перемолоть его так мелко, думала она почти бессвязно. Или, может быть, Дэвид был привлечен в этому занятию. Хоть бы он не имел понятия, для чего это нужно его хозяину.

— Ягоды оставят пятна, — сказала она, пытаясь рассуждать разумно. — Что подумает Гвинн?

— Мне все равно. Если она скажет что-нибудь, пошли ее ко мне. — Рэнд продолжил таким же задумчивым тоном, его взгляд был сосредоточен, когда он взял еще щепотку сахара и наблюдал за тем, как он рассыпается по коже. — Я видел твоего друга сегодня.

— Д… да? — спросила она, запинаясь, когда он начал, очень нежно, давить малину в сладком сахаре одним твердым кончиком пальца.

— Леона, Мастера празднеств.

Ее глаза широко распахнулись:

— Правда?

— Кажется, он в порядке. Ты знала, что он все еще во дворце? — Он говорил, прикасаясь губами к ее коже, как раз перед тем, как его бархатистый теплый язык слизнул капельку подсахаренного малинового сока с ее соска, затем совершил набег на чувствительный бутон, требуя большего.

— Как… как я могла? — ответила она сбивчивым шепотом.

— Он был недалеко от нашей комнаты. Я думал, что ты могла ожидать визита.

Она слегка покачала головой:

— Я понятия не имела, что он рядом.

Рэнд пододвинул еще одну ягоду к пику такого же розово-крас-ного цвета, который привлек его внимание.

— Он хотел поговорить с тобой, чувствовал, что ты проявишь сочувствие. Казалось, он… не хотел признавать во мне твое доверенное лицо, но в конце концов я его уговорил.

Ее голова начала проясняться, преимущественно из-за стальной нотки, которую она услышала под спокойным тембром голоса Рэнда. Игнорируя пульсацию между бедер, как только могла, она сказала: