Признаюсь, мой друг, что в данном месте своего повествования автор испытывает некоторое смущение. Дело в том, что он дал самому себе слово написать эту книгу честно и непредвзято, не умаляя, по возможности, достоинств одних народов и не возвеличивая, без необходимости, славу других. Но отдает отчет в том, что большинство из читателей этой книги, несомненно, считают именно славян и, прежде всего восточных, своими прямыми предками, и не хотелось бы излишним реализмом травмировать их нежные души.
Прекрасно понимаю, что из школьного (а кто и из вузовского) курса отечественной истории мы почерпнули определенный, скажем так, парадно-торжественный образ нашего великого пращура — древнего славянина. Который, конечно же, лучше всех прочих — собой хорош, в меру миролюбив, в меру воинственен, и землю свою защитит, и на чужое не претендует. Словом, этакий гибрид Александра Невского с Владимиром — Ясно Солнышко. Читать такую историю, слов нет, очень приятно, хотя и немного приторно.
Удивительного в подобной подаче собственного прошлого ничего нет — всякий народ себя слегка прихорашивает. На каком-то этапе это просто необходимо. В розовом детстве мы, например, читаем добрые сказки со счастливым концом, а не жизненные истории, в которых добро не каждый раз побеждает зло и не всем героям воздается по заслугам. Поэтому тех, кто желает остаться в твердом убеждении, что наши предки всех славнее, всех румяней и белее, призываю дальше эту главу не читать — начните сразу со следующей. Ибо заранее предупреждаю, что рассказывать буду, как все было на самом деле, а не так, как некоторым хотелось бы услышать.
Предки наши — славяне были, увы, ничем не примечательным и достаточно отсталым народом. В чем-то лучше, в чем-то хуже прочих восточных европейцев. Еще Иордан справедливо заметил, что, несмотря на свою многочисленность, они презираемы соседями «ввиду слабости своего оружия»{96}. Воины из них, на самом деле, получились откровенно неважные. Кстати, может быть, именно поэтому они и выжили в этих краях в эпоху первой, гуннской волны Великого переселения народов. Отсиделись в лесах и трясинах, а появились на свет божий лишь тогда, когда главные задиры — готы и гунны — из этих мест уже удалились.
Ко времени появления аваров (560 год) единое славянское племя уже почти столетие как поделилось на славян и антов. Причем анты от славян несколько отличались в обычаях и одежде, хотя язык, религия и внешний облик были практически одинаковы. Жили первые между Днепром и Днестром, как указывают нам византийские источники. Археологи их слегка поправляют. С антами они справедливо связывают так называемую пеньковскую археологическую культуру{185}.
Ареал ее распространения несколько шире и включает и левобережье Днепра. Чтобы было понятнее, на современной карте — это вытянутый ромб: от Киева на севере до Запорожья на юге, от Харькова на востоке до Кишинева и Каменец-Подольского на западе, — в основном, значительная часть территории нынешней Украины и половина Молдавии.
Самый юг Украины принадлежал кочевникам кутригурам, севернее мест обитания антов селились родственные славянам балты, северо-восточнее — финно-угры. На территории нынешней Румынии жило германское племя гепидов (тех самых «ленивцев», что одолели все же сыновей Аттилы). Северо-западнее, на территории Западной Украины и Южной Польши размещались остальные славянские племена, сохранившие за собой бывшее общее имя — славяне.
По сравнению с предшествующей высокоразвитой черняховской археологической культурой (принадлежащей, конечно же, Готскому царству) пеньковцы, то есть анты, значительно проигрывают. Уровень их быта чрезвычайно архаичен. Как пишет академик Седов, один из лучших отечественных археологов и славистов в работе «Анты»: «…их жизнь «начинается» как бы заново и с более примитивного уровня быта: исчез из употребления гончарный круг, а ассортимент керамики сводится к горшкам и сковородкам. Бронзовые вещи единичны, а стеклянные исчезли совсем»{184}.
Как жили наши предки? Если сказать одним словом, то — как партизаны. В смысле, селились возле рек, болот и озер, непременно неподалеку от леса. Выставляли дозоры, и в случае приближения врага бросали свои дома: землянки и полуземлянки, у которых было несколько запасных выходов (на всякий случай), убегали сами и угоняли в местные чащи скот. Но в лесных дебрях взять их было невозможно, ибо мастерски делали засады, обходили врагов сзади, устраивали ловушки. Отсидевшись в лесу, возвращались на родные пепелища (в случае если враг спалил верхние перекрытия домов) и за полгода отстраивались заново — благо, лес рядом.
Византийцы такого образа жизни не понимали, писали: «живут как воры», в том смысле, что и сами в норах обитают, и все имущество прячут в землю. Археологические раскопки свидетельствуют, что анты и славяне, и в самом деле, хранили главную ценность — собранный урожай — в глубоких ямах, обмазанных глиной или обложенных камнем. Враг пришел. Дома пусты. Скота нет. Урожай в потайной яме, сверху прикрытой землей и дерном. Взять нечего. Поистине славяне были непобедимы. Ибо как победить того, кто не воюет, а прячется?
Были наши славянские предки еще и убежденными анархистами — твердой государственной власти не знали, «начальникам» подчинятся не хотели, племена и рода всегда меж собой спорили и редко приходили к общему мнению. Как писали греки: «Таккак между ними царят различные мнения, то они не соглашаются между собой, или же если которые и согласятся, то другие делают им наперекор, потому что все они различного мнения друг о друге, и никто не хочет послушать другого»{77}.
В остальном анты и славяне соседям своим нравились: «Любят свободу и не склонны ни к рабству, ни к повиновению, храбры, в особенности в своей земле — легко переносят холод и жару, недостаток в одежде и пище. К чужестранцам благосклонны, усердно заботятся о них и провожают их из одного места в другое… Взятые в плен у них не обращаются навсегда в рабство, но состоят в неволе только на определенный срок. Женщины у них целомудренны и очень любят своих мужей, так как в случае смерти последних, они ищут себе утешения в смерти и добровольно убивают себя, не будучи в силах переносить одиночества»{189}.
Покорение антов
Конечно, цивилизованные ромеи изучали славян не научного любопытства ради, а в первую очередь для того, чтобы знать, как с ними надо воевать, если вдруг придется. Но ведь война недаром зовется ядром политики — в том, как тот или иной народ воюет, видна его душа.
Один из выдающихся военных теоретиков VI века, византийский император Маврикий (в Восточной римской империи того времени императором мог стать только опытный и удачливый военачальник) следующим образом описывал сильные и слабые стороны славян и антов в бою: «Строя не знают, не стараются сражаться вместе или выходить на ровную и открытую местность, а если случайно и отважатся идти в бой, то наступают медленно, издавая крик, и если неприятель отзовется на него, то живо повертывают назад, а если нет, то прямо обращаются в бегство, не стараясь помериться силами с неприятелем»{189}.
Однако, у наших предков были и свои сильные стороны: «Они стараются занимать леса, очень усиливающие их, так как прекрасно умеют сражаться в закрытых местах, нередко они бросают добычу, как бы от страха и уходят в леса, а затем, внезапно бросаясь оттуда, наносят большой урон тем, кто подойдет к добыче». В целом славяне охотно «употребляют много хитростей различного рода и вообще как бы дразнят неприятеля». Особенно поражал византийцев один из способов прятаться: «Ложатся на дно реки навзничь и дышат, держа во рту длинные, нарочно для этого просверленные внутри камыши».
Оружие славян, о слабости которого писал еще Иордан, с тех времен практически не изменилось: «Каждый воин вооружен двумя дротиками, а также прочными, но трудно переносимыми с места на место щитами; кроме того, они употребляют деревянные луки и стрелы, наполненные очень сильнодействующим ядом»{189}.