Шестерка энергичных рыжих обезьян устроила мне горячую встречу. Меня со всех сторон хватали сильные руки и ноги, и моя одежда, да и моя особа подверглись всестороннему обследованию. Когда с этими формальностями было покончено, я получил возможность получше разглядеть своих новых друзей. Джиппо, лысый клоун, кувыркался вокруг меня, а когда я обращал больше внимания на Синтию, более сдержанную и церемонную, он от ревности обнимал сам себя. Синтия, восьмилетний подросток, была одной из тех двух обезьян, которых Барбара Харрисон выпустила в 1962 году на острове Бако, — это была первая попытка вернуть к свободной жизни прирученных орангов. И все же даже через шесть лет Синтия не стала настолько самостоятельной, чтобы жить совершенно независимой жизнью. Глядя, как она переплетает ветки, строя маленькое наземное гнездо, я размышлял о том, насколько оправданны подобные предприятия. Стоит ли это таких усилий, если обезьяны, судя по всему, вовсе не жаждут вернуться в свою природную среду?

Джеймс, местный егерь, дал мне знак, чтобы я шел за ним, и повел меня через шаткий деревянный мостик. Внезапно мы оказались в ином мире — в сумрачных прохладных глубинах тропических джунглей Калимантана.

Узкая тропка вилась среди густой зелени, между корнями-контрфорсами гигантских деревьев. В их высоких кронах видны разбросанные кучи переплетенных сучьев — ночные гнезда орангутанов. Джеймс услышал впереди какие-то звуки, и мы стали потихоньку подкрадываться. Он остановился и показал вперед. Крупный рыжий оранг с грациозной легкостью перемахнул вниз, раскачиваясь на сплетенных лианах, и устроился на невысоком деревце, наблюдая за нами. В лагере, на земле, оранги казались смешными и неуклюжими, а здесь, в древесной чаще, мощные руки и рыжая шерсть выглядели совершенно естественно. Но самое главное и интересное было вот что: за шерсть на боку Джоан цеплялся крохотный оранжевый младенец! Во время одной из своих вылазок в лес Джоан повстречалась с диким самцом, и в лагере появилась на свет маленькая Джоанна, которой как раз исполнился год.

Мы сидели тихо, разглядывая орангов, как вдруг слева послышался какой-то звук. Небольшой оранг лениво перемахивал с дерева на дерево, направляясь к Джоан с дочкой. Пришелец сначала пристально рассматривал малышку, потом ласково протянул руку и пощекотал ее; мать смотрела на все это вполне добродушно. Джеймс сказал мне, что Коко всегда сопровождает Джоан в путешествиях по джунглям.

Глядя на веселую возню двух молодых обезьян, я задумался о том, скоро ли мне придется увидеть подобное зрелище в диких чащах Улу-Сегама? Я уже почувствовал разницу в темпе жизни этих спокойных и ласковых животных и нетерпеливых, непоседливых черных шимпанзе — моих африканских знакомцев. Мне очень хотелось побыть в Сепилоке подольше, но, чтобы не опоздать на самолет, пришлось поспешно возвращаться в Сандакан — завтра мне предстояло лететь на юг.

В Лахатдату с помощью Управления лесного хозяйства я обзавелся маленькой лодкой и нашел двух местных дусунов, которые согласились быть моими спутниками. Я узнал также, что через два дня в Улу-Сегама отправляется геологоразведочная партия. В государственной гостинице возле аэродрома я познакомился с китайским геологом по имени Мань, который возглавлял экспедицию. Он бесстрастно выслушал мои прожекты и предложил выехать вместе.

— По крайней мере я доставлю вас в целости и сохранности до самой реки Боле, — заметил он.

Там наши пути должны разойтись: я намеревался подняться по притоку Боле, а Мань пройдет дальше по реке. Он вежливо намекнул, что отправляться в такое путешествие на единственной лодке, с двумя спутниками и без ружья — довольно опрометчивый поступок, да и три месяца кряду в джунглях — слишком долгий срок. Однако он не пытался отговорить меня от задуманного предприятия. Сам он в свою полуторамесячную экспедицию брал две большие лодки и команду из пятнадцати даяков племени ибан из Саравака — все, как на подбор, настоящие знатоки джунглей. Однако у него для меня были приятные новости. В предыдущей экспедиции по реке Боле геологи видели нескольких орангутанов и следы «бадака», редкого двурогого носорога. В тех местах было довольно много слонов, но они людей не беспокоили. А вот трех малайских медведей даякам пришлось пристрелить — они вообще считают это злобное животное самым опасным зверем в джунглях. Несколько лет назад медведь задрал двух человек в лагере лесорубов, распоров им животы своими острыми крючковатыми когтями.

Когда я подошел к широкой мутной реке, лодки уже были готовы. Двое моих тихих дусунов выглядели удивительно по-домашнему рядом с мускулистой командой Маня. Ибаны с татуированными шеями и плечами, проколотыми мочками ушей и лохматыми шевелюрами были точь-в-точь похожи на «дикарей» с острова Калимантан, какими их часто представляют себе европейцы. Рядом с их длинными лодками, снабженными мощными подвесными моторами, мой маленький сампан выглядел довольно жалко. Сразу было видно, что он перегружен, а без мотора против сильного течения вряд ли пойдет быстро. Я решил отправиться с Манем, а с моими спутниками договорился встретиться у устья Боле.

Прихватив с собой на несколько дней припасов, я уселся в большую лодку. Моторы взревели, я помахал на прощание дусунам, и лодки вышли на середину реки. Несколько миль мы плыли среди крытых тростником хижин кампонгов, мимо плескавшихся у берегов хохочущих ребятишек. Постепенно хижины стали встречаться все реже, уступая место дикой растительности. Из воды грозно торчали большие камни, и водовороты мешали продвигаться вперед.

Мы миновали еще одну излучину, и ландшафт внезапно преобразился: по обе стороны реки высились величественные белые обрывы. Стадо обезьян прыснуло во все стороны по скалам, и стаи стрижей кружились, то вылетая, то влетая в пещеры, которыми была изрыта, как оспинами, вся стена обрыва. Ибан, сидевший впереди меня, обернулся, показывая в улыбке специально вычерненные зубы. Он показал на глубокий речной омут и сказал:

— Баньяк буайя (много крокодилов), туан.

Я кивнул, хотя не совсем понял его слова. Мы продвигались к необитаемым лесам у истоков реки, со всех сторон стиснутой известняковыми стенами и высоченными деревьями.

Час за часом мы пробивались вперед под нещадно палящим солнцем. То и дело задевая скрытые под водой сучья и камни, мы были вынуждены беспрестанно чинить мотор. Перед каждой стремниной ибаны опускали в реку длинные шесты. Они гнулись от напряжения, когда на них налегали, и наша лодка с каждым толчком прыгала вперед, как странное многоногое насекомое. А когда и шесты не помогали, мы шли вброд против мощного течения, таща лодки на канатах.

Ибаны с восторгом показывали нам стада рыжих, серых и бурых обезьян, прыгающих по деревьям, мимо которых мы проходили. Ящерицы-вараны длиной в два с лишним метра грелись на раскаленных камнях, и сверкающие голубые зимородки проносились мимо с резкими криками. Змеешейки играли в прятки, на несколько минут исчезая под водой, а потом обгоняя нас по воздуху, чтобы начать ту же игру. Над головой в чистом небе кружила птица-носорог, рассекая воздух крыльями и дразня нас своим клекотом. По обоим берегам высокий сумрачный лес манил в прохладную тень гигантских деревьев, окутанных, как перьями, эпифитными папоротниками и тихо раскачивающимися лианами. Кое-где сразу у берега начинались крутые холмы, покрытые густой чащей ощетинившихся колючками кустов.

Моторы деловито гудели, а ибаны весело болтали. Они были очень довольны путешествием, потому что их последняя экспедиция закончилась четыре месяца назад. Я обгорел на солнце, кожу саднило, а фляжка моя давно опустела. По примеру ибанов я тоже стал хлебать горстями мутную, теплую речную воду. Они вдруг принялись показывать на одно из высоких деревьев. Я понял, что там какая-то вкусная дичь, но ничего не мог разглядеть. Только с близкого расстояния я увидел несметное скопище крупных рукокрылых — крыланов. Тысячи и тысячи этих отталкивающих существ висели на верхушках деревьев, словно необыкновенно обильный урожай плодов. Они тихонько обмахивались сложенными крыльями и при нашем приближении начали щебетать. Ибаны закричали и захлопали по воде веслами, летучие твари взмыли над кроной такой тучей, что небо почернело; они кричали и кружились, как клубы дыма, на широких перепончатых крыльях.