Именно тогда я впервые увидел церемониальный прием у важного мандарина. Мы прошли мимо строя китайских солдат, облаченных в яркие халаты с большими драконами на спине и груди. Вооружение их составляли огромные мечи и алебарды. Весь путь вверх по крутому берегу до ворот ямыня{27} был устлан коврами. Уже возле первых ворот нас встретил красивый седовласый губернатор — обликом типичный знатный китаец с длинными висячими седыми усами. Он подошел к барону Корфу, слегка как бы преклонил колено, потом взял барона под локоть, через множество ворот и дворов провел в свой дом и попросил занять место на искусно расшитых шелковых подушках. Нам же предложили разместиться вокруг почетного сиденья, где восседали Ли и его гость. Затем вошел нарядный китаец и опустился на корточки перед Ли, который представил его как своего драгомана, то бишь переводчика. После этого Ли обратился к барону Корфу с необычайно цветистой речью, а драгоман переводил ее, фраза за фразой. Барон Корф произнес в ответ столь же цветистую и пространную дипломатическую речь, в которой он — как и Ли нашему царю — пожелал китайскому императору и императрице долгого счастливого правления на благо их народов. Засим каждый из сановников долго старался уступить другому честь быть очень старым, по крайней мере старше, чем он сам.
После обмена этими и несчетными иными церемониями вежливости для каждого из нас принесли маленький стол, а для барона Корфа и Ли — стол побольше, и началось бесконечное угощение загадочными китайскими яствами, которые сервировали в мисочках с палочками для еды. К любому горячему блюду подавали рис. Кульминацией обеда был суп из ласточкиных гнезд, сваренный будто из тонких шпилек и малоприятный на вкус. Куда больше мне понравилась подаваемая в горячем виде и, вероятно, очень старая рисовая водка, вкусом напомнившая мне хорошую марсалу. В заключение подали желтый чай в чашечках с крышками, сласти, табачные и опиумные трубки. Для курения опиума нас пригласили в другое помещение, где были устроены удобные ложа. И все время потчевали шампанским, для китайцев напитком, видимо, непривычным, так как подавали его неохлажденным.
По окончании застольных церемоний, продолжавшихся часа три, Ли повел нас в просторный двор, где показал нам весьма примитивные китайские машины для промывки золота. На прощание он вручил барону Корфу в качестве памятного подарка довольно крупный, причудливой формы золотой самородок, а нам — по небольшому.
У нас был с собою фотографический аппарат, и в благодарность за оказанное внимание мы сфотографировали Ли и обещали прислать портрет, чему он явно очень обрадовался. Барон Корф преподнес ему богато изукрашенный кавказский кинжал, а свите — небольшие сувениры. После бесконечных прощальных церемоний с повторными заверениями в добрососедстве мы наконец добрались до ожидающего нас парохода.
На будущий год барон Корф вновь проезжал мимо Мохо и заранее торжественно пригласил генерала Ли прибыть с визитом на борт. Когда мы причалили к берегу, появился, однако, лишь адъютант и вновь вручил нам большую визитную карточку генерала, которому на сей раз, к величайшему огорчению, нездоровье мешает отдать визит барону Корфу. Адъютант, немного говоривший по-русски, остался нашим гостем на обеде, приготовленном для Ли. Шампанское и несколько рюмок водки развязали ему язык, и он поведал нам, какого рода нездоровье постигло генерала: это был присланный императрицею шелковый шнур, посредством коего Ли, пока мы здесь трапезничали, наверное, уже покончил с собой. Проступок его тогда остался для нас тайной, но позднее барон Корф узнал, что Ли участвовал в какой-то интриге против старой императрицы. До последней минуты он оставался учтивым китайцем, который и перед лицом смерти не нарушает церемониальной вежливости.
СНАБЖЕНИЕ ТЮРЕМ ПРОВИАНТОМ
Призраки голода и цинги, которые накликал Потулов, легкомысленно проиграв запасы продовольствия, унесли немного жертв, так как моему помощнику, полковнику Фиорову, еще в декабре удалось раздобыть новый провиант. Эти запасы доставили по замерзшим рекам на санях, запряженных верблюдами; провиант был закуплен в Монголии, Маньчжурии и Западной Сибири и состоял из крупы, гаоляна{28}, растительного масла, мяса, жира, кирпичного чая, замороженного молока и сыра. Этот сыр делали из остатков сквашенного, а затем выпаренного для приготовления араки молока. Его высушивали, с наступлением холодов размачивали молоком, прессовали в большие круги и хранили в замороженном виде. Ценился сыр очень высоко, ведь в нем много кислоты, и сваренный в смеси с танниносодержащим кирпичным чаем, он служит превосходным средством против цинги.
Во всей Монголии и на большей части территории Сибири кирпичный чай является не только пищевым продуктом, но и платежным средством, которое всюду имеет хождение наравне с серебром. Само серебро ходит не в виде монет, а в пластинках, от которых отсекают ровно столько, сколько нужно в том или ином случае. Каждый носит при себе мешочек с рубленым серебром и маленькими весами. Кроме этих платежных средств, в торговых сделках с кочевниками и другими племенами Восточной Сибири надобно было иметь запас ярких ситцев, плюша, настоящих красных кораллов, а также литых и скобяных изделий. Красный коралл играет у бурят и монголов очень важную роль, заменяя в их украшениях все самоцветы. Его искусно оправляют в серебро, и не только богатый головной убор бурятской женщины, но и серебряная рукоять ножа мужчины, мешочек для огнива и трута, а равно серебряные накладки на седле и сбруе украшены красным кораллом.
У ламаистов есть свое оригинальное платежное средство — шелковые шарфы, голубые и желтые хадаки{29}, на которых вытканы буддистские изречения и добрые пожелания. Эти шарфы бывают самой разной длины — от совсем маленьких до многометровых. У ламаиста всегда при себе несколько хадаков, и он вручает их гостю, здороваясь с ним. Почетным гостям ламы тоже преподносят красивые длинные шарфы — как в России хлеб-соль.
Огромное впечатление произвел на меня караван из запряженных в сани двух-трех десятков верблюдов, который я в крепкий мороз впервые увидел на льду Шилки. Могучие животные с высокими крепкими горбами и длинной, почти в локоть, шерстью, обутые в подобие валенок с меховой подметкой, выглядели очень внушительно. И верблюды, и сани были окутаны инеем и паром. Помимо большущих груженых саней, верблюды и на спине тащили тюки и свертки. Причем двойной груз их как будто бы нисколько не обременял, так как шагали они спокойно и величественно. Нормальный груз для них на дальних расстояниях и при хорошем ледоставе на реках составляет 120–150 пудов, т. е. до 2400 килограммов.
В Монголии и у бурят верблюды летом используются редко и за время отдыха накапливают много жира. Их работа начинается осенью, с наступлением сильных морозов, — по замерзшим рекам они развозят весь провиант и тяжелый груз на самые отдаленные прииски. Как правило, за зиму они совершают один рейс, но зато протяженностью две-три тысячи верст и питаются в пути древесной корой и молодыми побегами. Вот таким же манером доставили и наши припасы.
Караваны верблюдов — ужас сибирских ямщиков. Лошади пугаются гротескного зрелища, а разминуться с таким караваном или избежать встречи с ним почти невозможно. Узкий санный путь змеится по льду между высокими торосами. Если лошади кинутся в сторону и даже пройдут меж торосов, то почтарь и ямщик рискуют переломать себе все кости.
Хотя нам пришлось урезать установленные тюремные рационы, люди жаловались на питание куда меньше прежнего — вероятно, потому, что был введен строгий учет и все, что им положено, попадало в котлы, а тюремное начальство ничего не разбазаривало. Весною арестанты выглядели не столь истощенными, как в августе прошлого года, когда я увидел их в первый раз.