Размахнувшись, Ломов, что есть силы, швырнул в немца своим автоматом. ППШ со свистом разрезал воздух и ударил обер-лейтенанта по затылку. Охнув, обер-лейтенант полетел лицом в снег. Ломов подбежал к нему. Пошатываясь, обер-лейтенант поднялся на ноги. Глядя мутными глазами на Ломова, застывшего напротив него в боксерской стойке, обер-лейтенант тоже встал в боксерскую стойку. Сделав неуверенный шаг навстречу Ломову, немецкий офицер попытался ударить его кулаком в голову. Ломов ловко увернулся, и кулак немца пролетел мимо. Крякнув, Ломов нанес ответный удар и впечатал свой кулак в лицо обер-лейтенанта. Немец дернул головой и, закатив глаза, со всего маху упал на землю.

Потерявший сознание обер-лейтенант лежал на спине, широко раскинув руки. Ломов стоял над ним, победно улыбаясь.

***

Допрос проходил в штабном блиндаже командира полка.

Трошкин сидел за столом, на котором лежали стопка бумаги и несколько ручек.

Перед Трошкиным, метрах в двух от стола, устроился на табурете, опустив голову, взятый в плен обер-лейтенант в мундире со знаками различия. Сбоку от Трошкина замер переводчик – совсем молоденький младший лейтенант. Могилевец с автоматом в руках стоял за спиной обер-лейтенанта.

Вскинув голову, Трошкин посмотрел на немца в упор.

- Имя, фамилия, должность!

- Ире наме, форнаме унд беруф! – бросил переводчик обер-лейтенанту.

Обер-лейтенант поднял голову. С трудом шевеля разбитыми губами, ответил что-то нечленораздельное. Переводчик растерянно захлопал глазами и наморщил лоб.

- Товарищ подполковник, я не разобрал…

Трошкин повернулся к переводчику.

- Как это - не разобрал? Ты что, языка не знаешь?

Переводчик обиженно шмыгнул носом.

- Почему не знаю? У меня два курса ин’яза, - переводчик кивнул на обер-лейтенанта. - Он так говорит… Будто у него нет зубов.

Могилевец прыснул от смеха.

- Товарищ подполковник, у него их и, правда, нет! Ему Ломов все передние зубы выбил.

В лесу.

Брови Трошкина удивленно взлетели вверх. Он с любопытством уставился на немца.

- А ну улыбнись!

- Лахэн зи биттэ! – перевел младший лейтенант.

Обер-лейтенант тоже удивленно вскинул брови. Недоуменно посмотрел на переводчика.

Переводчик настойчиво повторил:

- Лахэн зи биттэ!

Обер-лейтенант глупо улыбнулся, не размыкая губ.

- Рот пусть откроет! – выпалил Трошкин.

- Лахэн унд офнэн зи мунд! – бросил переводчик немцу.

Сообразив, наконец, зачем командиру полка нужна его улыбка, обер-лейтенант улыбнулся, широко раскрыв рот, в котором начисто отсутствовали все передние зубы. 

Трошкин засмеялся.

- Вот блин! Чё ж сразу-то не сказал? – спросил он у Могилевца.

Могилевец пожал плечами.

- Виноват. Забыл.

Трошкин, продолжая тихонько смеяться, пододвинул к обер-лейтенанту лист бумаги и положил на лист ручку.

- Ладно… Пусть садится к столу. Будет отвечать на мои вопросы в письменном виде!

***

В палатке медсанроты Ломов сидит на табурете в брюках и майке.

Устроившись рядом с ним на другом табурете, Валентина  накладывала повязку на его задетую пулей левую руку.

С нежностью глядя на медсестру, Ломов блаженно улыбался. Время от времени переводя взгляд с повязки на повара, Валентина тоже не могла удержаться от улыбки.

- Повезло: пуля прошла навылет. Кость не задета, - сказала Валентина.

Ломов махнул здоровой рукой.

- Заживет! Как на собаке.

Закончив накладывать повязку, Валентина удовлетворенно хмыкнула.

- Вот и все.

Ломов не торопится уходить.

- Хорошо, что левую… Правой – я и одной работать смогу, - он потряс в воздухе здоровой рукой. - Она у меня – ого-го! Помню, как-то поспорил с сыном…, - осекшись на полуслове, Ломов помрачнел и тяжело вздохнул.

- Сын, наверное, уже взрослый? – спросила Валентина

Помрачнев еще больше, Ломов опустил голову.

- Двадцать лет ему было.

- Было?

- Погиб… Под Волоколамском.

Валентина посмотрела на Ломова с жалостью.

- Один я остался. Как перст, - продолжал Ломов. - Жену тоже похоронил. В сороковом. Сердце…

Он снова вздохнул. Валентина грустно покачала головой.

- А у меня мужа убили под Смоленском. В августе сорок первого… Вместе с похоронкой письмо пришло – от друга. Друг все видел, своими глазами… Так что и я теперь одна.

Ломов тоже посмотрел на Валентину с жалостью.

- Вот как… А детки? Деток у вас разве не было?

- Не успели. Мы прожили всего три года.

Ломов грустно покачал головой.

- Значит, мы оба… 

Валентина согласно кивнула. Тряхнув головой, словно отгоняя грустные воспоминания, Валентина снова улыбнулась.

- Вы до войны… Тоже работали поваром?

- Да. В «Метрополе».

Брови Валентины изумленно взлетели вверх.

- Знаменитый ресторан.

- Бывали в нем?

Валентина отрицательно помотала головой.

- Я и в Москве-то была всего раз - перед самой отправкой на фронт, на формировании… Я из Иркутска. 

- Да… Далековато от Москвы.

- Зато места у нас красивые. Байкал…

В палатку вошел, неслышно ступая по полу валенками, командир медсанроты капитан Орехов. Он остановился недалеко от порога. Ломов и Валентина не заметили его появления.

- Байкал – это да, - восхищенно произнес Ломов. - Я уху варил – из байкальского омуля.

Валентина согласно кивнула. В ее глазах появилась ностальгическая грустинка.

- Вкусная. И из омуля, и из окуня… Я любую уху люблю, - медсестра вздохнула. - Только уже и не помню, когда ее ела.

Ломов радостно встрепенулся.

- Хотите, сварю?

Орехов, который все это время внимательно слушал их разговор, нахмурился и ревниво сверкнул глазами. Громко кашлянул. Ломов и Валентина, вздрогнув, повернули головы в его сторону.

- Хватит лясы точить, солдат!  - сердито бросил Орехов Ломову. - Знаешь, сколько у нее еще дел? – капитан кивнул на руку повара. - Ранение – легкое. В лазарет с таким не кладем. Так что давай, одевайся – и марш в свою роту!

Ломов встал с табурета и начал одеваться. Ухмыльнулся.

- Мне не в роту, товарищ капитан. Я повар.

- Ну, значит, на кухню!

…Ломов шагал в сторону кухни. Вдали гремела артиллерийская канонада...

…Валентина сидела за столом, заполняя медицинскую карту. Орехов стоял сбоку от Валентины, опершись о стол, улыбаясь и с нежностью глядя на медсестру.

- С ранеными разговариваешь… А со мной?

Валентина подняла голову.

- О чем будем разговаривать, товарищ капитан? – с иронией произнесла медсестра.

- Неужели не найдем? – сказал Орехов, становясь серьезным. - Ты, наверное, думаешь, что и мне… Надо только то, что другим… Которые вокруг тебя вьются.

Волнуясь, Орехов приблизил свое лицо к лицу Валентины. Его глаза горели.

- Я же тебя люблю!

Он попытался погладить Валентину по волосам, но она отдернула голову в сторону, жестко сузив глаза.

- Не надо, товарищ капитан.

Орехов помрачнел и тяжело вздохнул.

***

Трошкин стоял посреди своего штабного блиндажа. Напротив него замерли, вытянувшись в струнку, Ломов и Синдяшкин. Глядя на поваров, Трошкин восхищенно улыбнулся.

- Ну, мужики…, - Трошкин похлопал обоих поваров по плечам. - Молодцы! Сорвали наступление немцев!

Ломов и Синдяшкин удивленно переглянулись.

- Вы обнаружили в лесу группу десантников, выброшенных в наш тыл с задачей уничтожить штаб полка. Перед наступлением, которое фрицы планировали на рассвете… Понятно?

Синдяшкин и Ломов кивнули.

- Командир диверсионной группы…, - Трошкин посмотрел на Ломова. - Которому ты выбил зубы… Сказал на допросе, когда оно начинается. И артиллеристы нанесли по немецким позициям упреждающий огневой удар.

Трошкин довольно засмеялся.    

- Не решились фрицы после этого наступать. Дырку они получили от бублика! – командир полка снова похлопал поваров по плечам. - В общем, я… Представил вас обоих к Орденам Славы. Каждый раз бы вы так охотились!