— Велю засечь! Засечь велю! — продолжал кричать княжич.

Кормилец подошел, ласково обнял мальчика за плечи. Силой усадил его на ложе и сам сел рядом.

— Успокойся, Федя. Успокойся. Зачем сердце рвешь?

Александр подошел к брату и с удивлением рассматривал его. Он ни разу не видел Федора в таком состоянии. И скорее из чувства сострадания, чем похвальбы, сообщил:

— Ты не печалуйся. Мы зато ястреба поймали.

— He нужен мне ваш ястреб поганый.

— Ну ладно, ладно, — Федор Данилович ласково гладил мальчика по голове. — Теперь уж не воротишь. Что делать? Мы тебе…

У кормильца едва не сорвалось обещание: «сорок сорок достанем», но он вовремя остановился, сообразив, что такими словами еще пуще растравит княжича.

— … Мы тебе вельми сочувствуем.

В это время от стола донеслось всхлипывание. И тут все увидели стоящего там Ратмира. Склонив низко голову над сорочонком и закрыв ладонями лицо, он горько плакал, безуспешно пытаясь скрыть слезы.

— Как же сие случилось? — спросил брата Александр.

— Как… как… — дернул обиженно губами Федор. — Я его перед обедом полетать выпустил. А эта дура окно в матушкиной светелке открыла. Он туда влетел, схватил серьгу да и назад. А она узрела и крик подняла: «Ой-ой, имайте татя, бейте его!» А во дворе дружинник Твердила с луком случился. Приложился и срезал с первой стрелы.

— Твердила зело меток, — вздохнул кормилец. — Другой бы авось промахнулся, а он нет.

— Я и его высечь велю, — стукнул кулачком по коленке Федор.

— Его нельзя, Федор Ярославич, — мягко возразил Дядька. — Он двор княжий стережет и милостник наш. За сором может кун потребовать, и платить придется. Нельзя его обижать. Ведь он на стороже стоял и то створил, крик заслышав, что должен был.

— Верно, братка, — сказал Александр, — за такую стрелу воина славить надо, а ты сечь. Думаешь, мне не жалко? Сорочонок-то, чай, мне дарен был. Вот няньку высечь надо, из-за такой малости крик подняла.

Княжич Александр сам себе дивился, что на него гибель сорочонка не так сильно подействовала, как на брата и Ратмира. Пред мысленным взором его стоял красно-рябой ястреб с гордыми и свирепыми глазами. Он всеми статьями затмевал несчастного сорочонка. Жаль, конечно, и того, но надо ж и об этом уже думать.

Вскоре пришла встревоженная княгиня. Но, узнав, что Федор уже не только поднялся, а и бегал по покоям, очень обрадовалась.

— Слава богу, слава богу, — крестилась Феодосья Игоревна. — А на Прасковью ты, дитятко, сердце не гневи. Что с дуры взять?

— Я велю ее высечь, — капризно дернулся Федор.

— И об этом не печалуйся. Я уж сама велела наказать ее примерно.

— Высекли?

— Высекли, дитятко, высекли.

Княгиня лукавила, успокаивая Федора. Слишком много было связано у нее с этой сенной девкой. Не имея рядом ровни по положению, Феодосья Игоревна часто делилась своими думами с Прасковьей, поверяла ей женские тайны, а то и советовалась. И вдруг высечь? Высечь, а потом потерять ее любовь и доверие. Нет уж, лучше перед отроком слукавить.

Постепенно княгиня и кормилец успокоили Федора, уложили в постель.

— Спи, Феденька. Тебе ж лечец еще велел лежать, а ты вот встал.

— А можно его схоронить? — спросил княжич, думая о своем.

— Схорони, дитятко, схорони, — согласилась княгиня. — Вон и Ратмир тебе пособит.

— А священник?

— Что священник? — не поняла Феодосья Игоревна.

— Священник придет отпевать?

— Кого?

— Ну сорочонка же! Всех отпевают, а он что, хуже всех?

— Но он же не крещеный, — воскликнула княгиня и удивленно на дядьку посмотрела: «Как быть?» Федор Данилович согласно головой кивнул, но она не поняла его. Пришлось дядьке самому вмешаться.

— Ты спи, Федор Ярославич. Утро вечера мудренее. Встанешь, а там и решим, отпевать или нет.

— Хочу отпевать, — капризно надул губы княжич Федор.

— Твоя воля, Ярославич. Спи.

Ох уж эти княжьи дети: тяжко с ними, да и им с собой не легко. Думают, что все им позволено, все по их быть должно.

Ан нет. Напасти не в княжьей власти.

IX

ПРИУЧИТЬ К СЕБЕ ПОСПЕШИТЕЛЯ

Александр держал ястреба на правой руке, одетой в кожаную перчатку. В нее было вшито бронзовое кольцо, за которое крепился кожаный должик — ремешок, удерживавший за ногу ястреба. Княжич ходил по двору, приучая птицу и к себе и ко всем посторонним. Для этого пришлось ему подняться чуть свет, а уже к восходу солнца рука приустала у мальчика. Ратмирка вызывался сменить его, но княжич не соглашался.

— Отстань! Ястребу один хозяин нужен.

За соколятником конюшни начинались. Там два конюха выбрасывали деревянными вилами навоз. Увидев княжича, поклонились.

— Никак, Александр Ярославич, пришел на игренего[44] своего глянуть? А? — поинтересовался старший конюх.

— Ныне у нас эвон «игрений», — указал Ратмир на ястреба.

Конюхи воткнули вилы в кучу, подошли, стали разглядывать придирчиво птицу. Наконец один молвил:

— Вроде ничего птаха. — И поднес ладонь к голове ястреба, намереваясь погладить перья. Но ястреб вдруг обернулся и сильно и зло ударил клювом по ладони. — Ай, — испуганно отдернул руку конюх.

Все засмеялись. А старший конюх осудил товарища:

— Летами ушел, а умом не дошел. Птица, чай, Дикая, а ты с лаской.

— Дразнишь птицу! Князь приручает, а ты разручаешь! — выговорил конюшему и Ратмир.

— Разве ж я ведал.

Княжич был доволен, что ястреб наказал холопа за назойливость. И пошли от конюшни в сторону псарни, откуда доносился лай и визг собак… Когда поравнялись, дверь распахнулась и на двор выскочил молодой псарь с деревянным корытцем. Увидев княжича, растерянно поклонился, так и не выпуская корыта. Это вышло неловко и смешно.

— Ты чего? — улыбнулся Александр.

— Собак кормлю, Александр Ярославич.

— А чего ж они разбрехались?

— От зависти. Каждой кажется, что у другой кусок жирнее.

Псарь поставил корыто у бочки и стал прямо руками нагребать оттуда остатки пищи. Александр подошел поближе, полюбопытствовал:

— А чем это ты их кормишь?

— А что вчера в застольной не приели, то псам в самый раз.

Наложив полное корыто, псарь разогнулся, вытер рукавом вспотевший лоб. Взглянул на ястреба с пониманием.

— Начнешь в поле притравливать, Ярославич, возьми меня с собакой. Собака добрый поспешитель в лове на перепелку. Подымет ее на крыло, а ты тут и пускай ястреба.

— А ястреба твоя псина не загрызет?

— Упаси бог. У меня есть такая, только и наторена — птицу подымать. А бывает, ястреб в траве затаится, так она и его мигом сыщет.

Княжич, пообещав взять его на лов, двинулся дальше.

За псарней в нескольких шагах была княжья кузница. Слышались удары по железу. Двери были распахнуты настежь. Внутри кузня оказалась такой прокопченной, что Александр с трудом рассмотрел людей, копошившихся у горна. Сам кузнец — здоровый широкоплечий мужик — стоял к двери спиной. Помощник его — отрок — раздувал мехи и первым заметил появление у дверей княжича. Поклонился он неумело и, видимо, что-то сказал негромко кузнецу. Тот обернулся, но не поклонился, а даже как-то насупился. Кашлянул гулко и, отвернувшись, стал колотить по железу.

Где было понять княжичу Александру причину такого неуважения холопа. А меж тем кузнец был кровно обижен на княжичей за сынишку своего, Ждана, которого недавно едва не убили из лука пресветлые отроки. Александр, решив, что кузнец не узнал его, продолжал стоять. Он забыл уже про шутку со Жданом.

А кузнец умышленно даже не оборачивался в сторону двери. Брал щипцами из огня кусок железа и начинал стучать по нему то одним молоточком, то другим — чуть более первого. Потом уже потемневший кусок железа нес к кади и совал в воду. После того бросал на землю остывшую железку и брал из огня следующую.

Присмотревшись к куче железок, лежавших на земле, княжич признал в них наконечники стрел. Их было много уже, очень много, а кузнец все подбрасывал да подбрасывал. Оно и понятно, для княжьей дружины, для хорошего похода ох много стрел требуется. А еще и сулицы и мечи нужны. Кузнецу отдыхать некогда.