— Ты не веришь Карану, — сказал старик. — И все же так и было. Прежде все это было водой, таким огромным количеством воды, что никто не в состоянии представить его. Каран не знает, существовал ли тогда Шельфхайм, но если да, то он располагался не на утесах, а был портом, в который заходили корабли, а затем под парусами они плыли на север. Все это было заполнено водой, и пропасть — преисподняя — была тогда дном моря.

У Талли голова закружилась от одной только мысли, что у нее не было серьезной причины сомневаться в словах Карана. Напротив, теперь сказанное им звучало почти убедительно. Но это не означало, что Талли действительно хоть что-то поняла. Такая мысль просто взорвала ее фантазию.

— Но куда… куда все делось? — пробормотала она. — Я хочу сказать, если… если ты говоришь правду, куда исчезла вся эта вода? Не могла же она высохнуть!

— Этого никто не знает, — ответил Каран. — Некоторые говорят, что она просто высохла, как высыхает озеро в жаркий год. Другие утверждают, что люди совершили преступление перед богами и те в наказание забрали воду. Третьи считают, что человек обратился к звездам и освободил их мощь, а потом не смог совладать с нею. Кто скажет, что есть правда? Каран не может. — Он тихо рассмеялся. — Некоторые даже утверждают, что она здесь, только глубоко — под дном прежнего моря, заточенная в огромных пещерах, которые раскрылись, когда человек обратился к запретным знаниям.

— А что действительно там, внизу? — тихо спросила Талли.

— Ад, — ответил Каран. — Или рай.

Талли вопросительно посмотрела на него.

— Он еще есть, этот мир, о котором говорил Каран, — продолжал старик. — Мир, полный жизни. Ты видишь зелень?

Талли кивнула.

— Это жизнь, — сказал Каран. — Жизнь, которую ты даже не в состоянии себе представить. Но она опасна. Она зла, и она убьет тебя даже прежде, чем ты что-то заметишь. Внизу есть леса, больше, чем наш мир, и такие густые, что свет солнца не достигает земли.

— Похоже, ты действительно там был, — проворчала Талли.

Каран улыбнулся.

— Ты в этом сомневалась? — мягко спросил он. — Каран был там, но он поклялся никогда больше этого не делать. Ни за что на свете.

— Это было так плохо? — спросила Талли.

— Так прекрасно! — серьезно ответил Каран. — Это рай, Талли. Но Каран не может в нем жить так же, как и ты или кто-либо другой. И это ад, потому что ты видишь и никогда не можешь достичь.

— Поэтому ты живешь здесь? — спросила Талли. Каран кивнул. — Тогда я не завидую твоей жизни, — продолжала Талли. — Это должно быть… ужасно.

— Иногда, — признался Каран. — И все же Каран не может жить нигде, только здесь. Когда-нибудь, когда придет его время, он найдет здесь свой конец.

Талли хотела ответить, но что-то удержало ее. Она слишком много узнала за последние минуты, слишком много о том, чего она еще не понимала, чтобы иметь возможность беседовать об этом с Караном. Голова у нее кружилась, но теперь это происходило не только от огромной высоты. За несколько минут она больше узнала об истории этого мира, чем за двадцать пять лет своей предыдущей жизни.

— Насколько… насколько там глубоко? — спросила она, но, скорее, лишь для того, чтобы сказать что-нибудь, чтобы прервать ужасное молчание бездны.

— Бесконечно глубоко, — ответил Каран. — Многие пытались спуститься с утеса. Пути вниз есть. Но все ведут в ничто. Некоторые вернулись, проведя неделю, а то и больше на стене, но большинство — нет. Они мертвы.

— Откуда ты знаешь? — спросила Талли. — Кто тебе сказал, что они не добрались вниз? — Она говорила быстро и чуть громче, чем следовало бы. Эти слова были произнесены оправдывающимся тоном, но так оно и было: Талли чувствовала себя виноватой.

— Откуда я знаю? — мягко переспросил Каран. — Пропасть убьет тебя. Десять дней ты спускаешься в эти глубины и достигаешь места, откуда дальше пути нет, но ты больше не можешь вернуться, потому что твоих сил не хватит. Или ты срываешься, когда обламывается скала. Или ты добираешься до дна, и пропасть убивает тебя уже там. — Он сделал неопределенный жест рукой. — А теперь скажи Карану, что ты там ищешь, если не смерть?

— Но ты вернулся! — запротестовала Талли. — Ты знаешь путь! Ты можешь мне его показать!

Каран молчал.

Талли тоже ничего больше не сказала, а бросила последний, очень долгий взгляд на бело-голубую бесконечность и, опустив плечи, пошла в свою комнату, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки. Глухая боль еще не до конца осознанного разочарования бередила ей душу.

Но до комнаты она не дошла. На полпути она услышала то ли стон, то ли шумный вздох и в беспокойстве остановилась и огляделась.

Вначале она не заметила ничего необычного, но потом снова услышала этот звук и, посмотрев в том направлении, откуда он исходил, увидела, что часть казавшейся массивной стены была на самом деле образована занавесом, туго натянутым, под цвет скал, так что при беглом взгляде он был незаметен.

С любопытством, но и с некоторым беспокойством она подошла к нему, осторожно протянула руку и откинула ткань в сторону. За ней открылся невысокий чулан, не больше метра в длину и ширину.

То, что Талли увидела, потрясло ее до глубины души.

В первый момент она подумала, что видит человека, но это было не так: его тело было непропорционально маленьким для огромной, казавшейся раздутой головы. Кожа существа была очень светлой, неприятного серого цвета, как кожа трупа, а конечности были тонкими, просто до нелепости. Существо было голым. Каран или Ян связали его тонкими кожаными ремнями таким образом, что оно едва могло пошевелиться. Его голова была опутана прямо-таки сеткой из тонких лямок, а его руки были привязаны к туловищу таким образом, что существо могло ими двигать, но не могло достать до своего лица.

Талли подавила отвращение, вызванное этой картиной, торопливо посмотрела по сторонам и, убедившись, что она здесь одна, полностью откинула занавес.

Она нерешительно вошла в чулан и присела перед жалким существом, при этом старательно следя за тем, чтобы не попасть в пределы досягаемости его тонких рук. Видимо, у Карана были причины связать существо подобным образом.

— Кто ты? — спросила она, содрогнувшись.

Она на это не рассчитывала, но все же получила ответ. Где-то в тестообразной массе, там, где, очевидно, было лицо существа, открылась пара удивительно больших ясных глаз. Тонкий рот скривился в идиотской улыбке.

— Байт, — сказал уродец. Голос у него был удивительно чистый.

— Байт? — повторила Талли. — Это твое имя?

Существо не ответило. Его глаза снова закрылись.

— Что ты здесь делаешь, Байт? — спросила Талли. — Каран держит тебя в плену? Почему?

Никакого ответа. Талли вздохнула, протянула руку, как будто хотела прикоснуться к уродцу, но не сделала этого, потому что перспектива ощутить под пальцами серо-белую кожу трупа вызвала у нее почти физическое отвращение.

— Почему ты не отвечаешь? — спросила она. — Я тебе не враг.

Байт уставился на нее, снова улыбнулся как идиот и стал пускать слюни. Пенистая слюна стекала у него по подбородку. Талли попыталась подавить чувство отвращения.

— Ты можешь мне доверять, Байт, — сказала она. «Может быть, Байт действительно слабоумный», — размышляла Талли. У нее не было большого опыта общения с идиотами, но она вспомнила, что больше всего шансов на успех, когда с ними говоришь как с очень маленькими детьми.

— Скажи мне, почему Каран держит тебя в плену? — продолжала она как можно спокойнее и с самой дружелюбной улыбкой, на какую только была способна. — Возможно, я смогу тебе помочь.

Байт тупо ухмыльнулся.

— Сколько тебе лет, Байт? — спросила Талли.

— Тридцать семь лет, девять месяцев и четыре дня, — ответил уродец.

Талли с открытым ртом уставилась на него.

— Значит, ты можешь говорить, — сказала она наконец. — И ты понимаешь, что я говорю. Почему ты не отвечаешь?

Байт молчал. Его большие темные глаза бездумно разглядывали ее. Талли не была уверена, воспринимает ли ее слабоумный вообще.