— Мурат, — говорю я, — раз ты так любишь Петухова, предлагаю честную сделку, баш на баш: я вывожу эту парочку из Кушкола, да еще, если желаешь, академика с композитором, а ты немедленно — слышишь? — немедленно в приказном порядке эвакуируешь всех до единого жильцов из дома двадцать три, скажем, в школу. И не торгуйся, не то я передумаю.

Я с трепетом жду ответа и тщетно пытаюсь дотянуться до халата, потому что Жулик разошелся и, мерзавец, сыплет непристойностями, как бы Мурат не принял их на свой счет.

— Оторви голову своему попугаю! Согласен.

— Немедленно?

— Да.

— Честное слово?

— Да, чтоб тебя разорвало!

— Пусть Петухов разогревает «Волгу» и ждет.

Я торопливо звоню Хуссейну. Ребята, к счастью, еще в КСС, без них мой план полетел бы вверх тормашками. Мне прежде всего нужен Осман. Я дважды повторяю ему инструкцию, убеждаюсь в том, что понят правильно, и иду в гостиную. Здесь стоит хохот, а пунцовая от пережитого ужаса мама лепечет, что прежний хозяин Жулика — грубый и неотесанный мужлан… Я извиняюсь, мне некогда.

— Вам обязательно нужно выехать из Кушкола? — обращаюсь я к композитору.

— Непременно! — Он даже привстает и кланяется. — Авторский концерт… Приглашены Эдита Пьеха, Кобзон, Лещенко… Непременно!

— А вам?

— Честно говоря, расхотелось, — весело признается академик. — Один коллега математик блестяще доказал при помощи уравнений, что на заседаниях наш творческий потенциал представляет собой величину, поразительно близкую к нулю! Пожалуй, останусь и взгляну на ваши лавины, если они и в самом деле пойдут.

— Хорошо. Тогда, Вадим Сергеич, поспешим, нам еще нужно выручить ваши вещи.

На Кушкол опускаются сумерки, и я с тревогой думаю о том, что Осману не так-то просто будет выполнить свою миссию. Конечно, Олег и Гвоздь его подстрахуют, но все равно не просто. Я мысленно воссоздаю их маршрут, манипулирую вариантами и не могу придумать, как они сумеют миновать здоровый перегиб, где скопилась уйма снега. Но я бы его прошел, значит, должен пройти и Олег. Из всех моих бездельников он единственный, кому я доверяю в деле как самому себе.

А Мурат, что бы я о нем ни говорил, слово держать умеет — у дома 23 две грузовые машины, толпа людей. Подъезжать туда нет смысла, могут растерзать. Представляю, как там сейчас склоняется мое доброе имя.

Я жалею, что посадил композитора к себе, лучше бы он ехал с Петуховым. Как и все обожающие себя знаменитости, он искренне уверен, что оказывает высокую честь рядовому собеседнику, возвышает его своим общением. Ему и в голову не приходит, что рядовой собеседник от всей души желает ему провалиться ко всем чертям.

— Вы, по словам Анны Федоровны, предпочитаете бардов. — Снисходительная улыбка. — Это простительно, дань моде, я тоже под настроение слушаю их не без интереса, хотя порою меня коробит от их непрофессионализма. В наш век узкой специализации…

Я сжимаю челюсти, чтобы не нахамить. Куда там Высоцкому и Окуджаве до его шлягеров!..

— …сочинить хорошую мелодию без высшего образования…

Эх, бугор бы покруче, чтоб ты язык прикусил, мечтаю я, в кювет, что ли, нырнуть? Подумать только, что «Молитва Франсуа Вийона» и «Оставьте ненужные споры» состоят из тех же самых нот, что и его «Я обую босоножки, ты на стук их прибежишь!» Твое счастье, что рядом нет Олега и Гвоздя, они бы живо тебе разъяснили, какое ты…

— Но если у Булата иной раз прослеживается мелодия…

— Вы его знаете? — не выдерживаю я.

— Да, конечно.

— А он вас?

Я все-таки нахамил, и Вадим Сергеич надулся. Ну и черт с ним, ехать нам осталось всего ничего. Успел ли Осман с ребятами? В крайнем случае потяну время, не грех эту братию хорошенько напугать.

У шлагбаума мы выходим. Абдул еще не сменился, он в курсе дела и заговорщически мне подмигивает.

— Палучили разрэшение — пажалуста, мы не бюрократы. — Он поднимает шлагбаум. — Да абайдут вас лавыны!

Я сооружаю озабоченное лицо.

— Ну, решились? Поездка вам предстоит далеко не безопасная, рекомендую серьезно подумать.

В темноте и ангел покажется сатаной, а дорога впереди пустынна, тусклый свет редких фонарей лишь подчеркивает ее пугающую крутизну, да еще мрачные тени нависших скал…

— Нам? А разве вы не с нами? — упавшим голосом спрашивает Петухов. — Мы были уверены, что вы на вездеходе поедете впереди.

Мне смешно, вспоминается чеховский дедушка, которому давали рыбу, и если он оставался жив, ела вся семья. Вадим Сергеич тоже думал, что я поеду впереди, а мадама и не мыслила себе ничего другого.

— Вы такой храбрый! — льстиво говорит она и делает глазки. — Пусть мужчины едут на «Волге», а я с вами, хотите?

Я вежливо уклоняюсь от гонорара, мадама меня не волнует. Вот будь на ее месте Катюша или Юлия… Впрочем, и тогда бы я сто раз подумал, прежде чем лезть в такую авантюру.

— К сожалению, мама отпустила меня всего на полчаса, она сердится, если я прихожу домой позже девяти.

Мадама не сводит с меня многообещающего взгляда.

— К тому же я страдаю куриной слепотой, — добавляю я. — Абдул может подтвердить.

— Курыной, — подтверждает Абдул. — Птица такая, табака делают.

Вадим Сергеич мнется, к таким приключениям он не привык, Петухов тоже заметно скис, но зато мадама тверда и непреклонна. Видимо, она обожает мужа и очень хочет завтра в Краснодаре услышать его голос.

— Чего ж мы ждем? — с вызовом говорит она. — Поехали!

Вадим Сергеич вяло вытаскивает из вездехода свой чемодан и плетется к «Волге», как на Голгофу.

— Подождите, — говорю я, — прошу внимательно выслушать инструкцию.

— Расскажи им, как спасаца, если в лавыну пападут, — советует Абдул. — Мала ли что.

Я тяну резину, долго и нудно рассказываю, советую, пугаю и с удовольствием отмечаю, что Вадим Сергеич вытирает со лба пот, а Петухов нервно закуривает.

— Вы все это излагали на лекции, — обрывает меня мадама. Я могу опоздать на самолет!

Абдул толкает меня в бок: в небе рассыпается ракета.

— Что ж, счастливого пути, — сердечно прощаюсь я. — Рад был с вами познакомиться… Назад!

Грохот, треск, шипение — и в свете фар отчетливо видно, как на шоссе обрушивается огромная масса снега.

Алексей Игоревич, к которому я начинаю испытывать безотчетное доверие, приходит от моего рассказа в восторг. Он заразительно хохочет и совсем не по-академически бьет себя по ляжкам.

— Ай да Макиавелли, воистину — цель оправдывает средства! Как жаль, что я не поехал, исключительно интересно было бы взглянуть на их лица! Впрочем, — догадывается он, — в тот момент и я бы выглядел не лучше, хотя что другое, а взрыв я бы все-таки распознал.

— Но ведь это обман! — протестует мама. — В твоем воспитании, Максим, увы, есть пробелы. Признайся, что ты поступил дурно.

Я изображаю раскаяние, в которое мама явно не верит, она качает головой и строго смотрит на Надю, которая тщетно пытается сделать серьезное лицо. Что же касается меня, то угрызений совести я решительно не чувствую: лучше обидеть троих простаков на несколько дней, чем на всю жизнь самого себя. Кстати говоря, «золотая лавина» вполне могла не выдержать звуковой волны от двигателя, она находилась в слишком напряженном состоянии, недаром на нее хватило стограммовой аммонитной шашки. И опять же цель оправдывает средства — жильцов из 23-го все-таки эвакуировали! Ну а Петухов, мадама и Вадим Сергеич теперь до конца жизни будут рассказывать восхищенным слушателям, как они из-за своей безумной храбрости чуть не попали в лавину и чудом спаслись от неминуемой гибели. Значит, все довольны, я всем угодил — самому себе, троим чудесно спасенным, Мурату, который отныне чист перед Петуховым, и, быть может, жильцам 23-го, которые уже звонили из школы и просили Надю передать мне самые добрые пожелания, вроде «пусть скорее сломает себе шею» и тому подобное.

А телефон не перестает звонить, я вздрагиваю от каждого звонка — видимо, здорово напряжены не только лавины, но и мои нервишки. Звонят с угрозами анонимные ослы; звонит с докладом Олег: одна семья, дальние родственники Мурата, с его молчаливого согласия, отказалась выезжать и забаррикадировалась; навязывает «встречу у фонтана» Анатолий — барбосы бродят нестреноженные и мечтают взять у меня интервью по личным вопросам (отчетливо слышно хихиканье Катюши); наконец, звонит Мурат, он без труда разгадал мой фокус с «золотой лавиной» и, сверх ожидания, веселится по этому поводу. Спохватившись, он осыпает меня упреками, жалуется, что на него жмут со всех сторон, и всерьез предупреждает, что если через сутки мой прогноз не подтвердится, лавинную опасность он отменит. Что же, буду готовиться к банкротству, мне, как банкиру, которому завтра нечем оплачивать векселя, остается уповать на чудо; только, в отличие от банкира, я не собираюсь стреляться.