XII) C. Schmidt. Histoire et doctrine de la secte des Cathares ou Albigeois (2 v. in 8, Par. 1849). Первый том содержит обзор общей истории катаров; второй — их учение. Помимо множества пособий, у автора была рукописная коллекция ОоаТ. Это капитальное сочинение по значению его в литературе предмета превосходит все предыдущие. Автор — профессор страсбургской протестантской семинарии — относится к делу с невозмутимым философским взглядом. Работу Шмидта облегчали английские сочинения и ученая диссертация Яса, но ему принадлежит предвзятая мысль об особом зарождении катарства в славянских пределах. Взгляд его на историческое значение альбигойцев формулируется в словах: «Pour nous le catharisme est line erreur, tant sous le rapport philosophique, que sous le rapport religieux; mais nous le respectons comme line proteststion de la raison et du sentiment individuels centre 1'autorite exterieure en matiere de foi, comme un effort hardi de resoudre un des problemes les plus difficiles qui pesent sur 1'esprit de 1'homme, et de ramener la vie a une purete plus parfaite au milieu des desordres du moyen age» (IX, срв. I, 362; II, 154, 171, 179, 270). Автора можно упрекнуть за недостаточно серьезное отношение к личности и деятельности Иннокентия III и за пренебрежение тогдашними дипломатическими документами. Для нас был полезен второй том его труда.

Не перечисляя всех специальных и общих пособий, чем-либо послуживших нам по разным вопросам излагаемого предмета, остановимся на двух замечательных сочинениях— Вессэ и Гуртсра. Первый был для нас главным пособием. Обширная «История Лангедока», составленная бенедиктинцами, в ученой французской литературе занимает бесспорно одно из первых мест. Она не отличается привлекательным изложением и потому во Франции имела только два издания; мы пользовались последним из них, вышедшим с дополнениями и с редакцией провансальского ученого дю-Меже (Histoire generale de Languedoc, avec des notes et les pieces justificatives: composee sur les auteurs et les titres originaux, en enrichie de divers monumens, par Dom Claude de Vie et Dom Vaissete, 1730—45, 5 f; commentee et continuee jusqu'en 1830, et augmentee d'un grand nombre de chsrtes et de documens inedits, par. Al. du-Mege, Toul. Paya, 1840 etc. 10 v. in 4). Труднейшие вопросы феодальной истории Лангедока распутаны в этом массивном труде, на который положено было тридцать лучших лет жизни вместе с удивительным терпением и огромными знаниями двух талантливых монахов.

Тщательнейшее изучение источников, печатных и множества рукописных, с кропотливсйшим анализом места и времени событий, с особенным блеском обнаруживается в том отделе, где исследуются альбигойские крестовые войны и который выпал на долю Вессэ. Была особенная причина, которая побуждала Вессэ к тщательному изучению этих событий. Он сам был родом из той местности, которая преимущественно была ареной погромов и кровопролития. Всякое место несчастного Лангедока было дорого ему, и под официальными строками католического монаха он едва скрывает горькое чувство озлобления на Монфора и крестоносцев. Его дед был генеральным прокурором в области Альбижуа. Жозеф Вессэ предназначался к тому же званию. Но он предоставил свои права и значительное состояние сестре, а сам отказался от света и пошел в бенедиктинцы ученой конгрегации св. Мавра. К историческим трудам он был подготовлен занятиями в тулузском университете. Он посвятил себя с двадцать шестого года жизни написанию истории своего отечества. С первого же года монастырской жизни он стал работать над прошлым своей родины. За тридцатилетний труд свой он поплатился здоровьем. Он работал без отдыха, то за подробной историей, то за Abrege (6 v. in 8) ее, которое предназначал для публики, то за Geographic historique, то за Description de Languedoc.Он скончался в Париже 10 апреля 1756 года.

По принятому авторами плану, Hist. gen. состоит из трех отделов: текста, notes и preuves. Огромное количество последних в оригинале всегда будет, помимо текста, придавать важность сочинению. Взгляд автора беспристрастный, но уже одно такое чувство способно было вызвать недовольство клерикальной критики (Journal deS TreVOUX. август 1740 г.). Новый продолжатель «Истории Лангедока», католик же, должен был еще далее развить патриотический взгляд, неблагоприятный завоевателям. Заявлия, что он порицает за ересь и альбигойцев, и графа тулузского, который им покровительствовал, du-Muge продолжает: «Mais nous nous sommes eleve aussi centre les fanatiques, qui, sans pitie, ont porte la desolation, le ravage et la mort dans ces contrees, sous le fallacieux pretexte d'y poursuivre les fauteurs de I'heresie: nous avons rappele tous les crimes de ces hommes qui, infideles au mandat qu 'Ms avaient recu, et meconnaissant les ordres du Saint Siege, parurent ignorer que le Pere commun des fideles ne voulait ni 1'exheredation de la noble dynastie de Toulouse, ni la mort de ceux qui s'etaient involontairement engages dans les sentiers de 1'erreur» (avert, t. V. p. 14. I. V. р. 14). Вессэ не знал поэмы Cansos de la Crozada. О религии альбигойцев он говорит весьма мало; отличая манихейский элемент ереси (I. XXI, с. 2) от реформатского, он довольствуется P. Cern. и Guil. de Pod. Laur. и, ограничиваясь несколькими фразами, не имеет в виду никаких других источников. Значение труда Вессэ — для чисто политической истории. Он первый верно определил то положение, какое занимал папа в альбигойской борьбе. Тот же взгляд на Иннокентия III, какой проводил Вессэ и какой после поддержал другой провансалец, развил Fr. Hurter в известной: Geschichte Papst Innocenz des Dritten und seiner Zeitgenossen (Hamb. 4 v. 1834—42; собственно биография заключается в двух первых томах, а последние могут назваться особым сочинением — Kirchliche Zustande zu Papst Innocenz des Dritten Zeiten).

Этот труд протестантского пастора неотрывно связан с историографией папства; по обширной эрудиции, знанию эпохи, по ученым достоинствам он занимает в ней самое видное место. Но личность Иннокентия III подкупила историка; Гуртер сделался апологетом знаменитого папы. Он даже не ограничился этим. Готовясь к избранному труду с юношеских лет, весь занятый той эпохой, он сжился с ней и, до фанатизма увлеченный своим героем, смешал человека с системой. Пораженный величием излагаемых явлений, Церковью в ее апофеозе, предводимой даровитым вождем, Гуртер сделался верным учеником папства; идеализация облекла предмет особым ореолом. Католицизм, изучаемый автором в его истории, увлек пастора до того, что сам он сделался католиком, когда завершал свою книгу летом 1841 года. Но он не представляется в «Истории Иннокентия» таким рьяным клерикалом, каким сделался в своих дальнейших трудах. Для истории XIII столетия эта книга замечательнейшая и весьма полезная. Автор пока не становится защитником теократии. Но если Гуртер серьезно понимает обязанности историка, то, безусловно преклоняясь перед Иннокентием, он не отделяет гения папы от тех средств, к каким прибегал тот в пылу борьбы. Понятно, впрочем, что религиозная вражда была существенной причиной нападок немецкой критики на Гуртера.

Шафгаузенский пастор, обратившийся в католичество, должен был восстановить против себя протестантских немецких историков, хотя подобного рода антипатия не должна бы была доходить с их стороны до отрицания всякой талантливости в авторе одного из ученейших сочинений по средним векам, как делает, напр., Helbig в статье о Гуртере (Sybel's Historische Zeitschrift; 1860, № 4). Он отзывается о Гуртере как о писателе вполне бездарном, лишенном всяких ученых качеств, и все это из религиозных принципов и вражды к клерикально-австрийской партии. Зато католики превозносят Гуртера даже за последние его труды, которые приняли совершенно полемической характер. Мы можем не обращать внимания на немецкие вопли, и иначе отнестись к работе Гуртера, и отделить достоинства его труда от тех или других религиозных убеждений. Его сочинение, хотя и тяжело написанное, будет всегда руководящей книгой для той эпохи и одним из лучших сочинений по истории католических средневековых институтов.