Когда я уцепился за нитку, я заметил, что маятник тихонько качнулся и стал колыхаться. И чем быстрее качался маятник-яйцо, тем меньше он становился, таял и таял, меняя свой золотой цвет на всевозможные огни…

Я засмотрелся на маятник и забыл о своём падении. Себя же я не видел, а только чувствовал.

Вдруг я услышал шум, крики, плеск воды и треск огня, брань и безобразные слова… Слышу: называют моё земное имя, грозят всякими ужасами.

От страха, что я должен упасть, и от угроз каких-то злых, враждебных мне духов, чьи голоса я услышал, — я стал пригибаться и льнуть к часам, словно хотел влезть в них и спрятаться.

И странно: сам боюсь, а голос свой слышу: "Не бойся, это — сон, всё пройдёт". И голос мой звучал не во мне, а где-то поблизости.

Я почувствовал падение и толчок.

ГЛАВА 17

В ледяной туше. — Раздвоение души. — В мертвецкой. — "Он живой… живой…"

Ну, думаю, упал!.. То ли было так темно, что я ничего не видел, то ли от страху я не смел открыть глаза. Упал и лежу в кромешной тьме.

Думаю: "Боже мой, надо спасаться, прятаться, а где и куда — не знаю!"

И полез в рёбра скелетообразных часов. Уже не вижу их, а только руками и всем телом чувствую. И возникло у меня отвратительное ощущение, будто забираюсь я не в часы из сухих костей, а в ледяную свиную тушу, которую мясники привозят зимой на базар, и в ней мне нужно спрятаться. Ощущаю мясо и застывшую кровь. Холодно мне стало, но, думаю, здесь меня не увидят. И слышу голоса и шум.

Потом возник новый страх: а если туша кому-то нужна, варить её станут или закопают? Нет, туша — свиная, её не закопают. Да и вообще не тронут сейчас. Темно ещё. А затихнет шум и погоня — я уйду.

Холодно и тесно в туше, и всё теснее становится… И от этого холода и тесноты страшно: как уйти отсюда? А вдруг меня увидят?

И слышу где-то рядом свой голос: "Лежи!" Голос успокаивает меня, велит уснуть, потерпеть, а потом всё будет хорошо, и вернусь я домой, где был.

Пока я слышал свой голос, мне становилось лучше, и страх исчезал. Но как только голос смолкал и становилось тихо, меня снова охватывал холод и страх.

Я как-то раздвоился: слышу бесстрашный и властный голос и не знаю, что это мой голос, что это — я; и в то же время чувствую себя отдельно в туше, жалким и беспомощным…

В туше мне стало очень тесно, невыносимо плохо, и начали болеть все части тела. Я хотел пошевельнуть руками и ногами… и не мог. Как скованный, я не мог шевельнуться. Страшная мысль пробежала: туша замёрзла, и я вмёрз в неё и погиб. Хочу посмотреть, так ли это… а глаза не открываются. Хочу крикнуть… нет голоса.

Ужас и мука охватили меня. Я ничего не в силах сделать и не могу понять, что случилось и как я попал в такое положение?

Голос опять говорит: "Успокойся, усни, лучше будет".

Будь что будет, думаю, надо лежать. И чувствую… теплее становится. Ну какой же это сон, думаю, если всё тело так болит? Всё ноет: спина, шея, руки и ноги, все суставы…

Слышу стук и топот… ужаснулся и притаился. Рядом раздался чужой голос: "Ночью вывезти его в море".

Разговор обо мне… и совсем близко. Неужели, думаю, узнали, что я здесь спрятался?

Шум затих. Ушли. Никого.

Боже милостивый, помоги выбраться! — хочу закричать, но голос не повинуется, и нет сил пошевелиться. "Не бойся, — слышу свой голос. — Лежи!" И хочу крикнуть: "Помоги мне, Боже, помоги!"

И опять голос: "Не бойся ничего!" Когда я слышал голос, мне становилось лучше от мысли, что кто-то меня охраняет. Голос я узнал — он был моим. Хочу закричать — и не могу. Слышу, но не вижу, от кого исходит голос, мгла перед глазами… Я хочу к нему, к моему голосу или чтобы он пришёл ко мне и соединился бы со мной. Знаю, что нас двое, но оба мы — одно, только разъединены.

Пока я так мучился, заскрипела дверь, и будто свет проник сквозь мои веки… Кто-то вошёл и пошевелил меня, я открыл глаза, но свет ударил в них, я закрыл снова, но чувствовал вошедшего сквозь веки. Я снова собрал силы, приоткрыл веки — и заметил освещенного человека, Меня обуял страх, что я не мог спрятать глаза от света. Я заметил возле себя незнакомого человека и постарался спрятать от него глаза. Мне показалось, что я весь спрятался, только глаза не смог спрятать.

Человек наклонил голову ко мне и тут же ушёл.

Больше я ничего не видел. Снова воцарилась мгла… Мне показалось, что после его ухода я заснул от усталости. Но только показалось. На самом деле… я вылез из туши и увидел, что это вовсе не туша, а я сам, уснувший на полу от усталости! Я оставил себя спать, а какой-то другой частью своего существа последовал за ушедшим человеком.

Воздух во дворе был мутный, словно висел густой туман.

Человек вошёл в здание, и я последовал за ним. Он открыл дверь в комнату, сказал своему начальнику, что я — жив, и прошёл в свою комнату, а я за ним.

В комнате дымно… Как сейчас, вижу его: блондин, голубые глаза, лицо незлое, сел и что-то пишет. Я стою перед ним в углу, и хочу что-то ему сказать, но ни голоса, ни слов нет.

Я хотел попросить, чтобы он освободил меня, и всё смотрел на него. Он опёрся на локоть, прислонил лоб к руке и о чём-то думал.

Потом увидел меня, испугался и вздрогнул… И быстро вышел из комнаты.

Мне трудно объяснить, как это случилось. Пока я лежал на полу, другое моё "я" было в помещении ГПУ… я словно раздвоился.

Я задремал от усталости. Открыл глаза и пришёл в ужас: неужели всё наяву? А может, только сон? И снова закрыл глаза, не в силах ничего понять.

Я хорошо знал, что нахожусь в туше мяса. И даже припомнил, как в неё попал. Но как я очутился в камере за решёткой? Ибо, открыв глаза, увидел зарешеченное окно, И мне странным показалось, что я пытался вылезти из холодной туши.

Я ещё раз открыл глаза… и увидел грязную камеру и решётку на окне.

Нет, Боже мой, нет, это — только скверный сон! Я с ужасом закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Двинуть я не мог ни одним членом, мне казалось, что я скован в холодной туше. Разум мой никак не мог понять, что я арестован и брошен в подвал ГПУ.

Моё тело всё не оживало… Первым вернулся слух, потом — зрение, но оно ещё путало и смешивало явленное и реальное с незримым.

Телом своим я не владел, поэтому мне и казалось, что я лежу в часах, которые превратились в тушу мяса. Я по-прежнему чувствовал себя в этой туше, которая была тесна, давила и сжимала меня. Я снова умолял себя или голос мой о помощи. Говорить я не мог, а только думал, но мой голос слышал и понимал мои мысли. Так мы и разговаривали без звуков и слов.

Голос утешал меня, говорил, что сообщил обо мне и что помощь близка. И не обманул меня — как говорил, так и случилось.

Разум мой ещё не совсем пришёл в себя, и я всё думал, что упал на землю, а меня схватили и заперли в камере с решётками.

Вдруг я услышал топот и стук дверей. Свет ослепил меня…

Слышу чьи-то голоса. "Он живой… живой…" Кто-то приближается ко мне, мне страшно, я хочу кричать о помощи и молить освободить меня, кричать о том, что я не виноват.

Разговор невидимых людей — не злобный и не обвиняющий меня, что-то похожее на защиту и сожаление обо мне. У меня сердце так и замерло, хочу плакать и просить их: вытащите меня из этих ужасных часов; я не виноват и расскажу вам всё, как было. Я упал на землю… меня сюда замкнули, не знаю за что.

Слышу: говорят, что мне надо дать молока. И стали тащить меня из ужасных часов… О, как больно!

Совсем близко я услышал громкий голос: "Товарищ, товарищ, вставай!"

Я открыл глаза. Надо мной наклонился, шевелил и приводил в чувство тот самый блондин.

Он с грустью и жалостью смотрит мне в глаза и добродушно говорит: "Довольно спать, товарищ! Аль не выспался?"