И тут обе обезьяны, жестикулируя, наперебой залепетали.

– Вы что-то хотите мне сказать? Но что?

Расслабившись, я увидел внутренним взором костёр, вокруг него сидящих рядами таких же уродов и высокие стены грота. Некоторые человекообезьяны что-то жевали. Когда до меня дошло, что они разрывают зубами и заталкивают себе в рот, то меня чуть не стошнило: уроды поедали летучих мышей!

– Понятно! – поднял я руку. – Они, летучие мыши, зимой спят, а вы их собираете. Прямо скажем, неплохо придумано!

Я достал из своего рюкзака пачку галет и, разделив их пополам, подал своим гостям.

– Попробуйте! Вы такого ещё не ели… А вот и жареное мясо, – положил я перед ними берёзовые шампуры с нанизанными кусками оленины. Оно повкуснее ваших мышей!

Мне показалось, что человекообезьяны с жадностью схватят мои угощения и будут вырывать их друг у друга. Но я ошибся, оба урода безо всякого интереса понюхали предложенные галеты. Попробовали их на вкус и вежливо отложили в сторону.

– Что, не нравится? – удивился я.

– Непривычно, – сделал гримасу лохмач, что постарше.

– Тогда ешьте мясо!

Оленину оба визитёра немного поели. Но тоже без жадности. От чая они вообще отказались.

– Чем же вас угостить? – терялся я в догадках. – У меня даже сахара нет. Только соль и специи. Будете соль?

Я насыпал перед каждой обезьяной по щепотке соли. Они её понюхали, потом попробовали пальцами. Затем свои пальцы облизали и поморщились.

– Разве такую дрянь можно есть? – проворчал один из визитёров.

– А мы вот немного едим, – развёл я руками. – У нас жизнь одна, у вас другая.

Разглядывая лохматых уродов, я никак не мог понять, к какому ископаемому виду их можно отнести?

«Это не неандертальцы. Те всё-таки люди, и они значительно крупнее. И не питекантропы. Последние, хоть и примитивны, но, по сравнению с этими – гиганты! Неужели передо мной что-то наподобие австралопитеков? Но ведь австралопитеки жили, как известно, в Африке? Хотя был вид и азиатский, его назвали рамапитеком. Может, передо мной как раз рамапитеки? Вытесненные в незапамятные времена с юга они перебрались на север, и теперь ведут полуподземный образ жизни? Ночью бродят по поверхности, а днём скрываются. Зимой же вообще остаются под землёй. Натаскивают побольше дров в гроты и ловят летучих мышей… Наверное, таких вот или похожих на них в Скандинавии именовали гномами. На Руси подземной чудью, а здесь, в Эвенкии, их называют маленькими чури. У эвенков о чури масса легенд. Скорее, передо мной сидят эти самые чури. Чулуканы и чури одного корня. И те, и другие – пережитки давно минувшей эпохи. Знали бы наши кабинетные учёные, с кем я сейчас у костра беседую? Лопнули бы от зависти! Или от злобы. А меня назвали бы сошедшим с ума».

Я ещё раз оглядел своих ночных посетителей: маленькие, лохматые, крайне уродливые. С длинными не то руками, не то лапами и короткими кривыми ногами. Но глаза у них почти человечьи. Кроткие и очень грустные. Почему они ко мне пожаловали? Всё просто, потому что я давно стал частью их мира. Они меня понимают и знают, что я не опасен. Точно так же на Урале посещают старожилов-таёжников лохматые «Якморты», к охотникам ненцам приходят гиганты «Тунгу», к оленеводам эвенкам «Чулуканы», и, наверное, вот они – чури. На Гималаях местные тибетцы заводят дружбу с «йэти»… только академикам такое не под силу. Потому что они никак не могут взять в толк, что можно общаться не только с живой реальностью. Не только с растениями и даже не только с такими, как они, сидящими у огня, но и с миром неодушевлённым. Для этого надо знать всего лишь один единственный высший закон мироздания – закон равенств. И уметь управлять своей частотой, настраивать её на частотные показатели окружающего. В дохристианское время, если верить нашим сказкам, даже русские дети могли это делать. А сейчас? Я еле-еле к сорока годам смог освоить эту технологию!

Посидев ещё с полчаса, человекообезьяны стали собираться восвояси. Посмотрев на меня своими глубоко посаженными и, как мне показалось, печальными глазами, они что-то наперебой залепетали.

– Если ты снова придёшь на это место, мы снова увидимся, только не зимой, – понял я ими сказанное.

– Хорошо! – улыбнулся я лохматым уродам. – Только без подарков вы от меня не уйдёте.

– Да нам ничего не надо! – махнула лапой зверюга постарше.

– Надо, надо! – запротестовал я. – Тебе от меня вот этот нож, – подал я растерявшемуся рамапитеку свой охотничий.

– У меня ещё есть. А тебе – топор! Вот так будешь его точить о камень, – показал я, как затачивается лезвие.

– Второго топора у меня нет, но есть кое-что другое, обойдусь! Забирай! – вложил я инструмент в лапу человекообезьяны. – Ты умный, разберёшься.

Несколько секунд маленькие лохматые уродцы, не зная, что делать, топтались на месте. Но потом, взяв мои подарки, посмотрели на меня такими глазами, взгляд которых в жизни мне уже никогда не забыть. Они исчезли так же бесшумно, как и появились. А я добрых десять минут смотрел им в след и думал:

«Кто вы всё-таки? Нет, судя по поведению, вы не звери, а почти люди! В вас есть то, чего нет у животных: гордость и достоинство. Вам бы помочь! Вы ведь наверняка на грани вымирания… Но как? Я знаю место, где мы всегда можем встретиться, значит, в следующий раз я принесу вам и топор, и ножи, И вообще научить бы вас работать с металлом! Но сначала мне надо самому выжить!»

Вскоре специфический запах полуобезьян, витавший рядом с моим костром, исчез. И всё стало, вроде бы, как раньше. Только я стал совсем другим. Я всю ночь сидел, подкидывая в костёр дрова, и думал о случившемся. Некоторые исследователи полжизни тратят на то, чтобы пообщаться с такими вот ископаемыми. Но у них ничего не получается. Потому что все эти «якморты», «тунгу мангики», «чулуканы» и «чури» их читают. Читают, как книгу. И понимают, что ничего хорошего им от учёного мира не светит.

«Так кто же более высокоорганизован? Эти реликтовые лохматые странные создания или солидные доктора наук и академики? Скорее, обезьянами являются доктора наук. Те, которые только что отсюда ушли, владеют телепатией, они более совершенны! Вот визит так визит?! С ума сойти можно! «Они» приняли меня почти за своего. Значит, внутренне я стал такой же обезьяной! Что ж, это не так уж и плохо. Интересно, что меня ждёт впереди?»

Глава 29

Руины погибшей цивилизации

Под утро я всё-таки на три часа заставил себя уснуть. Потом, когда совсем рассвело, достал из своего рюкзака большой американский складник. Сунул себе его в карман и на всякий случай, чтобы не потерять, привязал нож к поясу. Затем вытащил свёрнутое в кольцо полотно лучковой пилы и, срезав молодую лиственницу, соорудил себе неплохую замену бывшему топору.

«Всё, теперь можно наскоро позавтракать и вперёд».

Несколько раз мне приходило в голову сходить посмотреть, в какую сторону подались два ночных урода. Тем более, их следы, крупные и отчётливые, похожи на человеческие и на снегу были хорошо видны. Но, подумав, я от таких мыслей отказался.

«Чего доброго, решат, что я их выслеживаю? – подумал я.– Тогда конец доверительным отношениям. И потом они отправились на южный склон. Там снег ещё вчера сошёл, следов не увидеть. Попив чаю, я двинулся в гору.

«Интересно, – размышлял я, – чем дальше на северо-восток, тем больше загадок. Скоро за хребтом начнётся долгий спуск, и мне придётся пройти недалеко от вершины Вилюя. Там где-то расположена знаменитая долина Смерти. По рассказам местных эвенков из маленькой фактории Эконда по тайге разбросаны какие-то металлические котлы. Что это за странные артефакты, никто не знает. Но люди, которые рядом с ними долго находились, всегда серьёзно заболевали. Отсюда и зловещее название – долина Смерти. И ещё эти котлы иногда взрываются. Да так сильно, что вся долина Вилюя содрогается. Местные якуты и эвенки не любят эти места. Так что встреча с ними мне не грозит. Но всё равно, надо быть крайне осторожным». Обходя мелкие кряжистые лиственницы, я упорно двигался вперёд к вершине перевала.