Я наблюдал за всем, что происходило в посёлке и вокруг заповедника и торопился к зиме успеть построить свой дом. В него я хотел перевезти свою библиотеку и зимой засесть за чтение тех книг, список которых составил для меня дядя Ёша. Работа в заповеднике, которой я занимался, меня не угнетала. Она была достаточно интересной и занимала совсем немного времени. Параллельно с ней я, следуя совету бабушки Нюры, занимался сбором хантейских легенд и сказок. Сначала ханты меня сторонились. Но поняв, что я сибиряк и никакого отношения к деятелям экспедиции не имею, стали охотно мне их рассказывать. Я записывал местный фольклор в толстую коричневую общую тетрадь. Вскоре все угутские ханты хорошо знали: если Алексееч пришёл с тетрадкой, надо ему что-то рассказать, он уважает хантов. К тому же сам из Томской области — значит почти свой. Никто, ни русские, ни местные ханты не догадывались, что по сути я веду двойную жизнь. Днём работаю в заповеднике, вечером рублю сруб своего дома, но всё это только фон, главное для меня был сбор информации о реках, впадающих в Кульёган. От малоюганских хантов я узнал, что на Кульёгане почти всё хантейское население давным-давно вымерло, а те, кого пощадила болезнь, переселились на Малый Юган, Вах и Ларьёган.

«Значит, всё-таки был фельдшер, — думал я. — Оспа и туберкулёз на Кульёгане свирепствовали. Осталось выяснить последнее: узнать имеются ли сведения о маячке? Местных угутских хантов на эту тему спрашивать было бесполезно. Если они что-то и слышали, то от людей, которых сейчас уже нет, поэтому сослаться не на кого. Следовательно, лучше пожать плечами и сделать вид, что их это не касается. И тогда я рискнул: решил спросить директора заповедника. В Угуте он живёт давно, ханты его уважают, может он что-нибудь слышал? На мой вопрос охотятся ли малоюганские ханты в урманах Кульёгана Игорь Иванович просто сказал:

— Ни Киняминские, ни Сурлумкинские, ни Асмановские ханты на Кульёган никогда не ходят, хотя угодья там, я слышал, хорошие. По их убеждению, на притоках Кульёгана иногда маячит.

— Что это значит? — поинтересовался я.

— Говорят, что людей иногда по ночам преследуют души потерявшихся, — засмеялся Кулешов.

— Что за потерявшиеся?

— Те, которые якобы заблудились. Это, конечно, трёп. Я здесь полжизни прожил и не помню, чтобы хант или местный кержак потерялись. У одного малоюганского шамана я как-то спросил про маячку. И знаешь, что он мне ответил? — серьёзно взглянул на меня Игорь Иванович. — Что маячка — не ушедшие в потусторонний мир души людей «аус-ях».

— Кого-кого? — переспросил я.

— «Аус-ях» — железных людей далёкого прошлого. Они, по хантейским преданиям, жили тогда, когда хантов здесь ещё не было.

Посмотрев на директора заповедника, я понял, что Игорь Иванович в то что ему рассказал хантейский шаман, искренне верит.

— Это интересно, Георгий Алесеевич, хорошо бы с ней, с маячкой встретиться и самому понять о каких «аус-ях» идёт речь, — продолжил Кулешов.

— Неужели такое можно организовать? — не скрывая своего интереса к странной легенде, спросил я его.

— Знаешь что, — поняв мои намерения, сказал директор. — Как только в Угуте появится Николай Кинямин из юрт Киняминых, что на Малом Югане, я тебя с ним познакомлю. Парень — молодец! После армии, без предрассудков. Вы друг другу понравитесь. В этом я уверен. Он тебе и про маячку расскажет и свозит туда, где она водится. Кстати, в заповедник должны на днях придти «Бураны» и «Казанки» с моторами. Так что ставь рядом со своим домом ещё и гараж, — закончил он разговор.

И действительно, через неделю катером из Сургута пришли в заповедник и снегоходы и мотолодки. Так я получил от своей администрации и «Буран», и с мотором «Вихрь-30» «Казанку 5-м». Теперь можно было и летом по воде, а зимой по снегу ехать куда угодно. Но из Угута я пока не торопился. По словам Кулешова, вот-вот в посёлке должны появиться Киняминские ханты. Те самые, охотничьи угодья которых доходят на востоке до Кульёгана.

И вот в середине июля вместе с директором заповедника ко мне на работу пришёл крепкий, красивый, молодой хант. Он был одет по-летнему во всё национальное: лёгкая суконная куртка, такие же штаны и на ногах, вместо традиционных сапог, кожаные лёгкие нырики.

— Знакомься! — представил гостя Игорь Иванович. — Это Николай Кинямин, один из лучших охотников нашего промхоза.

— Николай! — протянул мне свою руку молодой хант.

— Вы тут беседуйте, а я пошёл по делам, — раскланялся директор заповедника.

Я предложил Николаю сесть. По-быстрому вскипятил чай.

— Как будешь пить? — спросил я его. — По-купечески или как мы?

— По-купечески, — улыбнулся гость.

Я пододвинул ему заварку и спросил:

— До вас ещё экспедиция не добралась?

— Пока нет, но по плану через год-два собираются ставить буровую рядом с юртами, — вздохнул охотник. — Тогда нашим девкам — конец!

— Это почему? — поинтересовался я.

— Как почему? — удивился Николай. — Киняминские мужики все охотники, осенью пойдём на промысел. А буровики с водкой к дочерям и жёнам… Они так всегда делают. И на Торум-Ягуне, и на Агане.

— Тогда оставьте кого-нибудь для охраны юрт!

— Буровики с него и начнут спаивать посёлок, — засмеялся охотник. — Он их сам и приведёт в наши дома.

— Вот так дела! — растерялся я. — Что же тогда делать?

— Пока не знаю, — попивая чай сказал мой новый знакомый. — Может уйти придётся.

— Куда?

— Или вниз, или вверх. Лишь бы подальше от буровых.

— Но у нефтяников под рукой вездеходы — ГТТ или газушки, — напомнил я. — А то и вертолёты.

— Это так, — вздохнул охотник, — пока экспедиции не было, мы жили хорошо. А сейчас не знаю, что будет.

— А если переехать на Кульёган? — посмотрел я на задумавшегося ханта. — Это уже Нижневартовский район и там нет никаких экспедиций.

— На Кульёган никто из наших не поедет, — сказал Николай. — Знаешь, как переводится с хантейского «Кульёган»?

— Откуда же мне знать? Я ведь не хант.

— Кульёган переводится как река духов. «Куль» — это злой дух или чёрт.

«Вот оно что? — подумал я про себя. — Оказывается даже реку ханты назвали по маячке. Однако пытались на ней жить…»

Не прошло и часа, как, поняв друг друга, мы с Николаем Киняминым стали друзьями. Я подарил ему ненужные мне бочки под топливо и поделился кое-каким нужным ему столярным инструментом. Он в свою очередь пригласил меня к себе в гости и пообещал познакомить со стариком-сказателем народных хантейских сказок…

Из беседы со своим новым товарищем я понял, что Николай никакой маячки не боится. Побаивается он только жадных до пушнины и молодых красивых женщин — работников буровых. Но больше всего меня обрадовало то, что Николай Кинямин — абсолютный трезвенник.

«Если так, то он человек вполне надёжный, — думал я про себя. — И не зря Игорь Кулешов мне его посоветовал. Умный директор всё, выходит, обдумал. Какой же он молодец!»

Кроме Кинямина у меня появились ещё три друга. На этот раз из экспедиции. Одного звали Гриша, другого Федя. Оба парня оказались честные, простые и не привязанные, как молдаване или азеры к деньгам. Они приехали в Сургутский район, как говорится в известной песне — за туманом и за запахом тайги. Третьим мои другом оказался переселенец из Ирана, чистокровный перс по имени Бежан. Он приехал в Сургутский район зарабатывать и не скрывал этого. Но с другой стороны, Бежан не был жадным, давал всем без разбора взаймы, и порой сам забывал кому. Он был трудолюбивым, весёлым и не падким на местных девчонок. Один раз Бежан мне сказал:

— Я, Георгий, настоящий мусульманин. Предпочитаю жить по Корану, а не по тому, как его истолковывают. А Коран говорит, что надо относиться к людям какой бы они ни были веры честно и справедливо, тогда и Аллах к тебе тоже расположится.

Все трое моих друзей после своей работы часто приходили ко мне, чтобы помочь со строительством. Благодаря им, мой дом уже к июлю был под крышей. Осталось сделать окна, двери и сложить печь.