Августейшей бабушки императора не было еще здесь, но достоверно, что она приедет сюда.

Отплытие герцога Голштинского с супругою в Киль окончательно назначено на средину августа месяца.

И. Лефорт – Августу II{8}

С.-Петербург, 12 (23) августа 1727 года

Меншиков дошел до крайних пределов, его скупость дошла до крайности. Он так себя поставил, что царь не может ни видеть, ни слышать его. Недавно этот старый воркун спросил лакея, которому было дано три тысячи рублей для мелких расходов монарха, сколько он истратил? Видя; что он дал царю сумму, хотя и очень умеренную, он выбранил слугу и прогнал его. Царь, узнавши это, поднял страшный шум и принял обратно слугу. Другой раз царь послал спросить у Меншикова 500 червонцев. Меншиков полюбопытствовал узнать их употребление. Царь отвечал, что они ему нужны, и, получив их, подарил сестре. Узнав об этом, Меншиков разгорячился, как бесноватый, и отнял деньги у великой княжны. Вот новая метода заставить полюбить себя. Бог знает, какие желания составляют они для счастливого освобождения. Царь иногда мстит на сыне Меншикова, которого он бьет, пока тот не попросит пощады. Лихорадка не покидает Меншикова. Молодой Меншиков назначен членом военной коллегии.

И. Лефорт – Августу II{9}

С.-Петербург, 30 августа (9 сентября) 1727 года

День именин великой княжны[16] прошел в споре между царем и Меншиковым. Как только последний хотел с ним говорить, тот повертывал ему спину. Царь поддерживает свою власть. Он сказал одному из своих любимцев после нескольких исканий со стороны Меншикова, на которые он не отвечал: «Смотрите, разве я не начинаю его вразумлять». Меншиков его выговаривал, что он мало заботится о своей невесте и женитьбе. Царь отвечал: «Разве не довольно, что я в душе люблю ее; ласки излишни, а что касается до женитьбы, то Меншиков знает, что я не имею никакого желания жениться ранее 25 лет».

Г. Мардефельд – Фридриху-Вильгельму I{10}

С.-Петербург, 5 (16) сентября 1727 года

Как новость отсюда можно сообщить, судя по многим спорам и рассказам, что весь двор находится в ожидании важной перемены. Я полагаю, что император будет объявлен совершеннолетним, ибо князь Меншиков, пользуясь несовершеннолетием государя во вред государству, завладел могуществом и авторитетом правителя и старается слишком ограничить значение особы императора и администрации. Так как нет никого, кто мог бы состязаться с ним, то нет более действительного средства к его унижению как придать полный авторитет самодержавной власти царя, причем министры, а в особенности Остерман, будут значительно сильнее его уже потому, что он в настоящее время пользуется гораздо меньшею милостью у императора, чему служит доказательством все, что приходится слышать или видеть ежедневно.

Говорят за достоверное, что администрация отдала приказ князю Меншикову с запрещением располагать более чем 1000 рублями из императорской казны, вместо того, что он до сих пор дозволял себе располагать всеми фондами вообще и соглашался или отвергал ассигновки администрации.

Любовь императора к своей невесте все более и более ослабевает, и я полагаю, что князь Меншиков весьма задумался бы теперь приступить к этому слишком поспешному делу, если бы представилась возможность начать его снова.

И. Лефорт – Августу II{11}

С.-Петербург, 7 (18) сентября 1727 года

Раздосадованный, что у монарха более проницательности, чем он желал бы видеть, и что мало действовало его низкопоклонство, чтобы заставить царя приехать в Ораниенбаум, куда тот не поехал, Меншиков приехал ночевать в Петергоф. Насилу он мог добиться свидания с царем, твердого в своем решении свергнуть иго. На другой день, в печали видя себя лишенным в своих надеждах о властолюбивых целях, видя, что царь утром уезжает на охоту, а сестра его выпрыгнула за ним из окна, не желая видеть Меншикова, он обращается к великой княжне Елизавете, лукавит, рассказывая ей о своих услугах и неблагодарности царя, и кончает тем, что решается уехать в Украйну и там начальствовать, видя здесь свои труды потерянными. Может быть, сознавая, что царь не вернется, пока он в Петергофе, Меншиков приехал сюда со всем своим семейством.

Вечером прибыл из Петергофа майор гвардии с собственноручным приказом царя Верховному Тайному Совету приготовить новый Летний дворец, где царь будет жить, также и Зимний. Его желание, чтобы не слушались никакого приказа касательно денег, если он не подписан его рукой.

На следующий день Верховный Тайный Совет велел перенести из дома Меншикова все вещи царя и снять караул.

Итак, царь избавлен от соседства своей любезной Елизаветы, оставляя Меншикова в страшном бешенстве. Я никогда не сомневался, чтобы это кончилось таким блестящим ударом, он этого и заслуживает. Царь сказал барону Остерману, старавшемуся его успокоить, что он покажет, кто император, он или Меншиков. Он запретил всему двору ходить к Меншикову. Десять дней тому назад жители Ярославля поднесли царю серебряный подарок. Он отдал его сестре. Узнав об этом, Меншиков три раза посылал за ним. Великая княжна отсылала назад посланного с приказанием сказать Меншикову, что она знает разницу между царем и человеком, как он, и поклялась никогда не быть у него в доме. Касательно желания Меншикова уехать в Украйну известны его нежное сердце и наклонности; я скорее того мнения, что его не упустят из виду, а уж тем более не поручат ему начальствование. Интересно знать, потрудятся ли заставить его отдать отчет? Кто знает, не подаст ли повод курляндское дело лишить его всякой власти? Этот переворот – причина здесь всеобщей радости, не исключая даже самых верных его любимцев.

Из Журнала Верховного Тайного Совета{12}

1727 года сентября в 8 день Его Императорское Величество изволил быть в Верховном Тайном Совете, а при том были: генерал-адмирал граф Апраксин, канцлер граф Головкин, вице-канцлер и действительный тайный советник барон Остерман.

Перед приходом Его Величества послан был к князю Меншикову генерал-лейтенант и майор гвардии Семен Салтыков с объявлением ареста, чтоб он со двора своего никуды не съезжал.

А прибыв в Верховный Тайный Совет, изволил подписать приготовленные два указа: о бытности и присутствии Его Величества впредь в Верховном Тайном Совете и о неслушании указов или писем князя Меншикова и других. И который оставлен в Верховном Тайном Совете, тот подписан и от министров, а который послан в Сенат и в печать велено издать, тот токмо за единою собственною рукою Его Императорского Величества отправлен.

А. Д. Меншиков – Петру II{13}

Санкт-Петербург, 8 сентября 1727 г.

По вашего императорского величества указу сказан мне арест, и хотя я никакого вымышленного перед вашим величеством погрешения в совести моей не нахожу, понеже все чинил я ради лучшей пользы вашего величества, в сем свидетельствуюсь не оцененным судом Божиим, разве, может быть, что вашему величеству или вселюбезнейшей сестрице вашей, ее императорскому величеству, учинил забвением, или нерадением, или в моих вашему величеству для пользы вашей представлениях. И в таком моем неведении и недоумении всенижайше прошу за верные мои к вашему величеству службы всемилостивейшего прощения и дабы ваше величество изволили повелеть меня из-под ареста освободить, памятуя речение Христа, спасителя нашего: да не зайдет солнце во гневе вашем. Сие все предаю на всемилостивейшее вашего императорского величества рассуждение. Я же обещаюсь мою к вашему величеству верность содержать всегда до гробу моего. Также сказан мне указ, чтоб мне ни в какие дела не вступаться, так что я всенижайше прошу, дабы ваше величество повелели для моей старости и болезни от всех дел меня уволить вовсе. (…)