Вскоре у нас случились еще одни похороны, на этот раз только что приехавшего парня. Где-то конце января к нам на базу привезли двоих новых добровольцев из России Ивана и Сашу. Прибыли те довольно необычным образом. Раньше они жили в Болгарии, где у Саши, бывшего курсанта военного училища, была какая-то своя фирма. В Белград они приехали к нашему с Сашей знакомому по «Метрополю», львовскому Василию, по каким-то своим делам. Василий, решивший почему-то, что мы в Сараево, как сыр в масле катаемся, отправил ребят к нам, заманив их красочными обещаниями. По прибытии они увидели суровую реальность, но Саша уезжать не захотел, а с ним остался и Иван. Когда воевода спросил Сашу, сколько тот собирается оставаться, последний почему-то ответил: «пока не убьют». И оказался, как ни странно, прав, погибнув от неприятельской пули недалеко от штаба четы всего через пару недель после приезда.
Приехал тогда в нашу чету еще один иностранный доброволец, но уже из Японии. Сначала он попал в наш русский отряд, а из вещей привез пару кроссовок и пакет с яблоками. Тысячу долларов у него успешно стянули его сербские «боевые товарищи», когда он еще временно пребывал в сербской Добрыне. Так что я попросил оставить его кроссовки в нашей каптерке, а яблоки он понес в подарок воеводе. Поместили мы его в одной из своих комнат. По-английски, частично с помощью Славена, частично собственными усилиями, я объяснился с ним, поняв, что зовут его Йон и его родители корейского происхождения, а в Японии он работал в корпорации «Сони». О причинах своего приезда он говорил туманно, упирая, в основном на то, что мусульмане по целому миру создают проблемы. Парень он был тихий, но надо заметить, сообразительный, так что через полгода он вовсю говорил по-сербски. Но первым учителем сербского у него стал Борис, объяснивший ему на ломаном английском, что добрый день по-сербски будет «е. . те», по-русски «е. . тебя» и посоветовал ему сразу же так приветствовать воеводу. Тот сначала ничего не понял, а потом, сообразив, в чем дело, начал смеяться. Не остался в стороне и Шкрабов: по своему обыкновению, полушутя, полусерьезно, стал доказывать нам, что японец шпион, и я, вслед за ним, объяснял японцу, что в Боснии и Герцеговине действует целый корпус русских добровольцев, а мы — часть одной дивизии. Кстати, потом эта тема мне понравилась, и я стал в следующий раз «втирать» ее одному китайскому журналисту, встреченному мной в ресторане на Яхорине. Правда, свел численность нашей сараевской русской добровольческой дивизии до 500 человек — бывших десантников, офицеров Советской армии и агентов КГБ, распределенных по сербскому Сараево и ждущих сигнала для заброски в мусульманскую часть города. Шкрабов же продолжил разрабатывать тему японского шпиона, правда, распространяя информацию, в основном, в среде русских добровольцев, которых шпионы мало интересовали.
Раз, когда на Еврейскую гроблю приехал один японский журналист и, естественно, стал говорить со своим земляком, Шкрабов прокомментировал: вот, мол, приехал связник. Когда же тот журналист подошел к куче мусора, которого полно было вокруг, и стал эту кучу пинать ногой (здесь ранее крутился наш японец), последовал новый комментарий Саши: мол, «связник» ищет микрофильмы.
Все эти шутки вреда японцу не принесли, да и он их все равно не понимал. Но тут к нам в отряд возвратился Очкарик, который несколько раз «атаковал» японца, правда, на словах. В общем, от Очкарика такого приходилось ожидать, я не знаю никого, кроме Лени, кто с ним бы не поссорился. Даже в Касиндольской больнице он умудрился пострелять из автомата по потолку. Но к нему мы уже привыкли, а сербам все это было вновь, и они решили, что русские преследуют японца. Воевода тогда Йона переселил в другую квартиру, уже над самой столовой, и тот лишь ходил на дежурство в Босут, и первое время даже без оружия. Со временем японец освоился, подружился со многими, а особенно его любила местная детвора, с которой он катался зимой на санках. В конце 1994 года японец был ранен на Игмане во время неприятельского наступления и, пробыв год в Сараево, уехал, наконец, в свой родной Кобе, в котором через десяток дней после его отъезда случилось землетрясение.
Новые люди появились и среди сербов. В феврале в отеле «Боб» поселилась какая-то новая интервентная группа из десяти человек, добровольцев, кажется, из Сербии. Они свои действия начали с того, что взгромоздили сербский флаг на опору электропередач, стоявшую на «Дебелом бырдо», пройдя маршрутом Митара и Шкрабова, то ли ночью, то ли в тумане. Это было, конечно, относительно храбро, но я, честно говоря, этого бы делать не стал, так как был не сербом, а русским, и завоевывать для России «Дебелое бырдо» не собирался, а о том, где кончаются позиции нашего батальона и начинаются позиции противника, я и так знал. Но и мы не остались без акции, была она хоть и небольшая, но все же организованная силами только нашими и получилась достаточно неплохой. Все случилось неожиданно. Как-то вечером я сидел в одной из наших квартир и осматривал наш РПГ-7. Тут же в комнате сидел Леня, с которым мы вели разговоры на самые разнообразные темы. В это время в квартиру вошел один местный боец Ненад Чечар, на котором следует остановиться особо. До войны Ненад был учителем истории, и его дом находился в пятидесяти метрах от штаба четы, как раз на злополучном перекрестке улиц Охридской и Требевичкой. С начала войны Ненад вступил в местную группу территориальной обороны, а затем, вместе с ней, был включен в чету, командиром которой был назначен Алексич. В одном из боев, еще в 1992 году, Ненад потерял ногу, наступив на мину в этом же районе. Тем не менее, уже к моему приезду Ненад опять был в строю, неся дежурство в Рашидовом рву, и, хотя своих жену и детей отправил в соседнее село Петровичи, сам район Еврейского гробля покидать не собирался. Конечно, Ненад не был большим любителем войны и, понятно, предпочел бы заниматься куда более мирными делами, благо, человек он был грамотный, но, видимо, у него были какие-то свои принципы, которые он не захотел нарушать. С самого приезда первых русских добровольцев, Ненад нередко приглашал многих из нас к себе домой, где его мать всегда готовила кофе и при возможности старалась угостить чем-нибудь еще. Так, что для меня Ненад был хорошим человеком, и когда я узнал, что он в середине 1995 года погиб на своем посту у Рашидова рва от взрыва неприятельской гранаты в паре сотнях метров от своего дома, мне было действительно его жаль.
В тот раз Ненад, зайдя сначала в штаб четы, сообщил, что со стороны противника доносится какой-то непонятный шум, а так как там к Ненаду особо никто не прислушался, он и пошел к нам: мы, по его выражению, были интервентным взводом. Я себя уговаривать не заставил, как и ломаться и морщить лоб, по местному обычаю. К тому времени от акции в Златиште я уже отошел, и мне становилось скучно, как в болоте, так что просьбу Ненада я с удовольствием решил выполнить, а к тому же надо было проверить новые гранаты и заряды РПГ-7, полученные нами от Пандуревича, зама нашего комбата по безопасности. Узнав о моем решении, загорелся и Леня, ставший в войну большим любителем стрельбы тромблонами, и как раз в этот вечер мастеривший бутылку с какой-то зажигательной смесью, остатки которой были им найдены в складе четы. Эта бутылка должна была, по Лениной идее, быть привязана на кумулятивный тромблон, чтобы что-нибудь поджечь у противника. Мы начали по-хозяйски собираться. Я принес из каптерки четыре гранаты к РПГ-7, а Леня десяток тромблонов. Привлеченные нашей возней, из соседнего дома к нам пришли Саша и Иван, которым не терпелось повоевать, и они сразу же были приняты в нашу группу, тем более что носить гранаты мне одному было тяжело. У меня тогда зародилось желание организовать акцию, по хоть каким-то правилам, заодно сплотив отряд, и потому в группу были привлечены Валера и Борис, крутившиеся тогда без дела возле дома. Им был поручен один из двух 82-х мм минометов, стоявших у нашего дома. Пошел с нами в группе и Леша «Чаво-Чаво», которого так же, как и Ивана с Сашей, надо было обстрелять в относительно безопасном бою. Ацо Стоянович и я, подумав, решили назначить его корректировщиком минометного огня, дав ему одну «Моторолу», а себе оставил вторую. Я быстро составил план действий, не содержащий ничего особо сложного, и поэтому легкий в исполнении даже новичками. Наши роли были распределены так: Ацо Стоянович забирается на чердак двухэтажного дома, соседнего с Рашидовым рвом, и отмечает с началом стрельбы, откуда у противника идет самое большое количество вспышек огня: ночью это хорошо видно. Действовать же первым начал бы я из своего гранатомета, накрывая как неприятельский дом напротив Рашидова рва (наверху которого был наблюдательный пункт, а внизу бункер), так и другие, подозрительные для Ненада места. В это время новички — Саша, Леша и Иван — прикрывали бы меня огнем вместе с дежурной сменой Рашидова рва: наши ребята стреляли бы из второго свободного бункера этого рва. Леонид должен был вступить в действие после моей первой гранаты, посылая тромблоны в противника. Как только у нас закончились бы гранаты и тромблоны, мы должны были сразу же уйти на базу. А в это время в дело вступает наш миномет, наведенный в нужном направлении Валерой, в распоряжении которого были четыре мины из нашей каптерки. Эти мины нашли в одной из акций среди вещей, забытых по привычке сербами. Первую мину он всадил бы в центр неприятельских позиций, а остальные с помощью Бориса послал бы по корректировке Ацо. По нашим данным, к тому времени противнику должно было подойти подкрепление и мины бы вовремя его накрыли.