Каким-то образом этот конфликт был все-таки улажен, и именно тогда Роберта призвали погасить уже упомянутую ссору во Фландрии и поддержать права французского короля. Успех в этом предприятии добавил к его владениям район Ваксен, расположенный между Нормандией и Францией. В результате нормандское герцогство расширило свои границы до самых стен Парижа. Вскоре другие важные вопросы увели в сторону общественное обсуждение. На то, чтобы спровоцировать вспышку гнева герцога, не оставалось времени. И уже никто не обращал особого внимания ни на досадное присутствие Герлевы в замке герцога, ни на неуместное, по мнению обывателей, благополучное развитие и процветание ее сына.

Спустя какое-то время герцог Роберт объявил о своем намерении совершить паломничество в Иерусалим. Он стремился продемонстрировать свою набожность и как можно больше поднять авторитет, так что это долгое путешествие необходимо было совершить пешком. Бароны умоляли его не делать этого, поскольку при таких неспокойных взаимоотношениях между Нормандией и Францией ничто не было бы более опрометчивым шагом, чем оставить герцогство без хозяина. "Поверьте мне, — решительно возражал Роберт, — я вовсе не собираюсь оставлять вас без господина. Вот мой молодой сын, который вырастет и с божьей помощью продемонстрирует свою доблесть. Я приказываю вам признать его своим лордом, поскольку я объявляю его наследником и отдаю ему все герцогство Нормандия".

Роберт, герцог Нормандии, совершает паломничество в Иерусалим

В совете воцарилась гробовая тишина, и как бы ни ругали Роберта за глупые эгоистичные поступки, в тот момент, когда он упрашивал рыцарей и епископов признать своим наследником невинного ребенка, нельзя не проникнуться жалостью и состраданием к бедному отцу. Нам жаль герцога, когда его естественное чувство к своему ребенку всякий раз наталкивается на неприятие. Используя все свои красноречие и авторитет, он умоляет исполненных презрения слушателей до тех пор, пока они не уступают. Они предупредили его об опасностях того времени, о том, что может произойти за время его отсутствия в предоставленном своей участи герцогстве, о возможных провокациях его врагов, возмущенных самим фактом существования внебрачного сына. Однако у Роберта хватает смелости настоять на своем, оставив незаконнорожденного сына во главе герцогства в качестве преемника. Он даже отправляется к королю Франции и убеждает того признать недостойного тезку Лонгсворда своим вассалом и следующим герцогом. Он также встречается с Аланом из Бретани, который соглашается быть опекуном. Наконец недовольные бароны присягают на верность маленькому лорду. Как мучительно далось им это снисходительное повиновение!

После того как все формальности были завершены, Роберт, не теряя времени, отправился в путь. Он стремился к святыням Иерусалима, отделенного от него утомительными милями пути, горами и болотами, всевозможными опасностями. Он демонстрировал свое покаяние особенным образом: называл свой путь приятным путешествием, потому что, хотя и шел пешком, тратил огромные суммы, раздавая милостыню людям, которые выходили приветствовать его. Впереди ехали герольды, которые готовили ему помещение для ночлега и обеспечивали прием. По мере продвижения к цели огромная процессия лошадей, конюхов, навьюченных мулов становилась все длиннее. Однажды они перекрыли ворота города, и смотритель, не зная, кто перед ним, набросился на герцога, задав ему хорошую взбучку, чтобы заставить процессию поспешить. Роберт остановил своих спутников, которые уже собирались поколотить стражника, и сказал, что весьма полезно показать себя смиренным и терпеливым и что подобные страдания очищают душу.

Герцог наделал множество глупостей. Например, он велел подковать своих лошадей серебряными подковами, закрепив одним-единственным гвоздем. И он приказал слугам не подбирать подковы, а оставлять их лежать на земле.

Наконец паломники достигли Константинополя, где Роберт с размахом продемонстрировал и свое богатство, и свои вызывающе плохие манеры. Император Михаил, следуя традициям восточного гостеприимства, вел себя в отношении невоспитанного гостя гораздо более почтительно, чем презирающие герцога и награждающие его разными кличками поданные. Он даже оплатил все расходы, связанные с прохождением нормандской процессии, бесспорно, позаботившись о том, чтобы не возникало никаких неудобств и конфликтов между северянами и его собственным народом. Когда визит был завершен и Роберт отправился дальше в направлении Иерусалима, его уже достаточно слабое здоровье, подорванное плохими условиями жизни, внушало все больше опасений. В конце концов он уже не мог даже короткое время идти пешком, и его несли в паланкине негры.

Крестовые походы способствовали тому, что дороги были заполнены паломниками, солдатами и другими путешественниками. Однажды им повстречался человек из Котантена, старый знакомый Роберта. Герцог сказал с грустной улыбкой, что его несут, как труп на похоронных дрогах. "Мой господин, — спросил крестоносец, который, похоже, был потрясен и опечален, увидев страдания герцога, — мой господин, что мне сказать, когда я доберусь до дома?" — "Что ты видел, как меня несут в рай четыре дьявола", — ответил герцог, как обычно, всегда более склонный к шуткам, чем к серьезному восприятию вещей и выполнению своих обязанностей. У него было намерение путешествовать неизвестным, одетым, как простой паломник, но лишь одна его расточительная щедрость выдавала тайну, которую он действительно хотел сохранить.

За воротами Иерусалима всегда ждала толпа людей, не способных заплатить за вход, а этого требовали от всех паломников. Прежде чем войти через ворота в город, Роберт заплатил за всех. На обратном пути долгое путешествие Роберта было внезапно прервано. По слухам, его отравили в Ницце. Герцог был похоронен в местном храме с большими почестями. Он собрал много священных реликвий, и все они были благополучно доставлены в Нормандию Тостигом, казначеем герцога, который, похоже, верно служил ему до конца.

VII. Норманны в Италии

В известном предании о Гастингсе, капитане викингов говорится, что во время одного из путешествий вдоль побережья Средиземного моря, подплыв к одному из тосканских городов, он принял его за Рим. Безусловно, он отчетливо представлял, какие богатства находятся в римских церквях, но у него было слишком мало людей, а город казался большим и укрепленным, силы были неравными. Об осаде города нечего было мечтать — это лишь раздразнило и разозлило бы жителей, поэтому Гастингс разработал хитроумный план, с тем чтобы нанести внезапный удар в самое сердце.

К благочестивым церковнослужителям был отправлен моряк. Весь в слезах, с осунувшимся лицом, он сообщил, что на борту корабля умирает северянин Гастингс и что он хочет перед смертью очиститься от грехов и принять христианство. Это выглядело весьма правдоподобно и заманчиво, и один из слуг Господних с открытым сердцем отправился к Гастингсу и совершил богослужение над его грешной душой. На следующий день стало известно, что разбойник умер. Рано утром его товарищи принесли гроб с телом в церковь, следуя за ним беззащитной жалкой вереницей. Они собрались вокруг гроба, и вскоре началась служба. Священники были готовы начать отпевание, их головы то поднимались, то опускались вниз. И вдруг с грохотом слетает крышка гроба, оттуда выпрыгивает Гастингс, а его люди выхватывают спрятанные под одеждой сверкающие кинжалы. Они срезают драгоценности с дорогих одеяний священников и, закрыв двери церкви, убивают несчастных, как овец. Забравшись на высокий алтарь, они забирают украшения, священные чаши, подсвечники и другую церковную утварь.

Жители города, заметив, что пираты двинулись к гавани, организовали яростную погоню. Но пиратские корабли уже снова в море, и горожане слышат лишь удаляющиеся смех и крики, в бессилье наблюдая за мелькающими веслами. Такое не должно больше повториться! Люди, рыдая, поднимают своих мертвых и умирающих священников с залитого кровью пола. Вот так происходило первое знакомство итальянцев с северянами, внуки которых покорят обширные владения в Апулии, Сицилии и других прекрасных местах внутренних морей Италии и Греции. Должно быть, итальянцы так же страдали от вторжений подобного рода, как если бы орды жестоких эскимосов атаковали наши побережья. Достаточно вспомнить о великолепии итальянских городов, о знаменитых художниках и поэтах тех дней, чтобы отчетливо представить себе огромную разницу между цивилизованностью и моральными качествами захватчиков и их жертв. В те времена войны были обычным явлением, и у каждой нации были свои заклятые враги, появившиеся в силу расовых предрассудков и ненависти к завоевателям. Быть великим воином тогда означало быть великим вообще. Ко времени правления третьего герцога норманнов взаимоотношения между северянами и итальянцами во многом изменились.