Должен извиниться перед мистером Мейкоком за всю эту болтовню. Разве сам я не достаточно настрадался от председателей собрания, которые, представив лектора, никак не могут замолчать и сесть на место? Так что позвольте мне больше не стоять между ним и его читателями.

Р. А. Нокс

Глава 1

Дух Средневековья

Существуют два одинаково бестолковых метода описания инквизиции, и, к сожалению, за последние полвека мы могли увидеть оба этих метода, из которых один безжалостно очерняет инквизицию, а другой, напротив, обеляет. Оба дают очень неполную картину прошлого, потому что, во-первых, их нельзя назвать историческими, а, во-вторых, они основаны на большом количестве неточностей.

Одна из основных целей исторического знания, как указал где-то мистер Честертон, это расширение полученного опыта собственным воображением. Или, как это представлял себе мистер Беллок:

«Если вы пишете о прошлом, то ваша задача – сделать его постижимым,… Любой человек, каким бы невежественным он ни был, может обнаружить что-то отвратительное и абсурдное в нормах, отличающихся от его собственных; познания таких людей, какими бы подробными они ни были, можно считать ничтожными, если они не пойдут дальше обнаружения чего-то неприятного для себя. Искусство истории состоит в том, чтобы уменьшить этот шок, вызванный непониманием, чтобы заставить читателя чувствовать себя так же, как чувствовали люди минувших эпох».

Такое отношение к исторической науке совершенно неприемлемо для тех, кто весьма смутно представляя себе, что делает, путает историю с пропагандой и пытается свести дело к полемике. Если автор воображает, что, очерняя или восхваляя, к примеру, инквизицию, он таким образом очерняет или восхваляет Католическую церковь, а, следовательно, ослабляет или усиливает ее позиции, то его труд (возможно, довольно ценный и заставляющий думать) можно счесть не более чем второсортным. История Средних веков даже сейчас в сознании большинства людей тесно связана с религиозной полемикой; это благодаря экстравагантной пропагандистской манере письма таких авторов, как Фроуд, Фриман, Леки, и еще более несдержанных континентальных антиклерикалов. Основная задача современных историков состоит в том, чтобы, как сказал мистер Беллок, выгрести мусор, унаследованный из недавнего прошлого.

Но, выгребая мусор, не следует слишком яростно размахивать лопатой. Надо действовать осторожно, потому что в порыве можно поотбивать края у погребенного в прахе веков сооружения, которое кто-то жаждет выкопать из могилы. Не стоит выдавать религиозное мировоззрение Средних веков за романтическое, не делающее различий между людьми. Такие ученые, как доктор Коултон или М. Ланглуа, которые заботятся о том, чтобы не смягчать острые углы и сохранить неприглядные наросты, наряду с завершенными шедеврами внешнего убранства, получают благодарности от тех, кто предпочитает многосторонность исторической реальности единообразию исторических романов.

Проблемы, поднятые при изучении религиозного преследования, больше всего манят и наиболее трудны для понимания тем, кто ими занимается. Можно сказать, что преследование по религиозным мотивам появлялось тогда, когда интересы Церкви и государства совпадали. Римляне преследовали евреев и ранних христиан не потому, что их хоть сколько-нибудь волновали вопросы веры, а по той причине, что эта вера, как им казалось, противоречила интересам империи. Имперская религия была всего лишь выражением верности центральному правительству и ничем более. В годы правления императоров Константиниуса и Валента арийцы преследовали католиков, потому что сами императоры были арийцами и потому что никогда больше после смерти Константина религия ариев не была так политически выгодна государству. Феодосии настроил общество против еретиков, приказал высылать их и конфисковывать их имущество. Но во времена христианских императоров за ересь еще не приговаривали к смертной казни. Когда в 385 году ересиарх Присциллиан был убит по приказу императора Максимуса (абсолютно частный случай), епископы встали и объявили эту расправу зверской и нехристиански жестокой. За исключением святого Августина, который был готов разрешить «сдержанную суровость» за проповедь ереси, все священники объявили, что применение силы в делах веры противоречит духу Евангелий. Правда, некоторые из них добавили, что могли бы принять помощь светских властей. Сент-Джон Крайсостом настаивал на необходимости разгонять публичные сборища еретиков; святой Августин считал, что государство имеет право издавать приказы о ссылке и штрафах; Сент-Лео I одобрял суровые законы кодекса Феодосия. Все они без исключения придерживались того мнения, что Церковь ни при каких условиях не должна желать смерти грешника.

После падения центрального правительства на Западе в Европе в течение пяти веков не было преследования по религиозным мотивам. Да, то тут, то там периодически появлялись вспышки ересей, к которым, например, можно отнести адоптианизм Елипандуса, архиепископа Толедо, и Феликса, епископа Эрджела (конец VIII века). Однако после того, как их убеждения были изучены и официально осуждены папой Адрианом I, они отказались от своего учения, и больше никто о них не слышал. В IX веке монах Годескалкус был осужден Церковным собором Майнца и Квиерцы за ошибочное учение об искуплении. Он был приговорен к порке и пожизненному заключению в монастыре Отвильерс. Но тогда никому и в голову не пришло обратиться к светскому суду; приговор был не наказанием, навязанным государством, а епитимьей, наложенной Церковью. Архиепископ Гинкмар, приговоривший Годескалкуса к порке, точно процитировал устав Сент-Бенедикта,[5] оправдывающий это наказание. К тому же заключение монаха в монастырь мало чем отличалось от привычного для него образа жизни, когда ему приходилось строго следовать монастырскому уставу.[6]

Мы видим, что все эти пять веков ересь была тесно связана с церковным уложением о наказаниях. Нет никаких признаков организованного сопротивления Церкви. Причина в том, что это было время действий, а не раздумий; время интенсивных военных операций, когда Европа, по сути, превратилась в крепость, отражающую успешные атаки исламистов, северных пиратов и восточных славян. Образование застыло и сохранилось только в монастырях. Судопроизводство велось в пылу битв на границах, традиции и мораль пришли к молчаливому соглашению, определялось и готовилось великое наследие. Мрачное Средневековье, которое также можно назвать темным, потому что мы почти ничего о нем не знаем, мало или почти ничего не добавило к наследию прошлого: не было создано ни великих литературных шедевров, ни архитектурных памятников. Типичный герой того времени – это Карл Мартелл, помазанный защитник Европы, одержавший победу над исламской ордой в битвах при Туре и при Шарлемане, который без устали перемещался по своим владениям, сопротивляясь захватчикам. Люди той эпохи заботились о том, чтобы сохранить то, что имели, а не тратили время на размышления. С одной стороны, мы видим великих принцев-воинов, которые спасли Европу от разрушения, с другой – спокойный уклад жизни в монастырях, где по обыкновению аккуратно велись церковные документы. А когда занялась заря многообещающего XI века, выяснилось, что усилия долготерпимых, трудолюбивых монахов не пропали даром. Потому что в период с 600-го по 1000-й год католическая вера охватила всю Европу.

Великое Возрождение X и XI веков – одно из наиболее необычных явлений истории. Обнародованная в 927 году Клюнийская реформа[7] аббата О до ознаменовала истинное начало Средневековья. В 936 году Отто Великий завершил завоевание восточных славян. В 987 году Гуго Капет взошел на французский трон. Зловещие дни правления династии Каролингов ушли в прошлое. В конце века папа Сильвестр II начал великую работу по реформам и реорганизации Церкви, которые должен был продолжить Хильдебранд. Казалось, человек внезапно вспомнил, что надо делать и говорить. Европа, судя по классической фразе старого летописца, набросила на себя новую белую мантию церквей. После разрушения и ужасов IX и X веков наступил рассвет.