— В таком случае не позволите ли мне взглянуть на ее комнату? — попросил Холмс.

— С удовольствием! Покорнейше прошу пожаловать.

Следуя за хозяином, мы прошли несколько комнат и, наконец, вошли в небольшую квадратную комнату, выходившую двумя окнами во двор.

Она представляла странный контраст со всей обстановкой дома и скорее походила на келью монахини, чем на спальню богатой купчихи.

У стены, противоположной двери, стояла односпальная кровать с небольшим ковриком под ножками. В углу, рядом с ней, — небольшой комод, на окнах глухие темные драпировки, шкаф, маленький столик, удобное кресло и два стула.

Но что особенно приковывало к себе внимание, так это огромный киот, занимавший не только угол, но и всю противоположную кровати стену до самой входной двери.

Весь угол был занят маленькими и средней величины иконами, а стена — одним огромным образом святого Александра Невского, писанного великолепным мастером масляными красками.

Было что — то особенное в нем, и лик святого страшно напоминал чье — то уже виденное мною изображение, но сколько я ни силился припомнить, ничего определенного не приходило мне на память.

Окинув комнату внимательным взором, от которого не скрылась бы, казалось, ни одна пылинка, Шерлок Холмс взглянул на этот образ и вдруг застыл, не спуская глаз с лика святого.

Он весь погрузился в созерцание, и, когда наконец оторвался от образа, на его лице появилась глубокая задумчивость.

— Пойдемте! — произнес он рассеянно. — Тут мне больше ничего не нужно.

Мы вышли в гостиную, и Серпухов стал нас занимать какими — то рассказами, но Холмс почти не слушал его.

Наконец он встал.

— Надеюсь, что вы исполните мою просьбу! — произнес он, обращаясь к Ивану Андреевичу.

— Ну конечно же! — воскликнул тот оживленно.

— Во — первых, — до моего разрешения не давайте матери денег, — заговорил Холмс, — но и не отказывайте ей. Скажите, что необходимая ей сумма будет выдана через несколько дней. Затем… ни слова не говорите о нашем посещении, не называйте ей наших фамилий и род занятий. Одним словом, не тревожьте старуху и не удивляйтесь, если к вам в дом придут сегодня или завтра два монаха с Афона.

— Вероятно, это будете вы? — улыбаясь, спросил Серпухов.

— Возможно, — ответил Холмс.

И, простившись с хозяином, мы покинули его квартиру.

IV

Всю дорогу до гостиницы Холмс не проронил ни слова и, лишь когда мы вошли в номер и заперли за собой дверь, обратился ко мне:

— Что вы думаете, дорогой Ватсон, обо всей этой истории?

Я пожал плечами.

— Продолжаю думать, что старуха стала ненормальной, и вполне согласен с вами, что на нее напала мания утаивать деньги, — ответил я.

— А что вы скажете насчет большого образа святого Александра Невского?

— Прекрасная работа.

— Не напоминает ли он вам лицом кого — нибудь другого?

— Действительно, напоминает, — сказал я. — Но кого — не могу сказать!

Холмс улыбнулся, и мне показалось, что глаза его блеснули странным огоньком.

— Вы не ошиблись, дорогой Ватсон! — произнес он, вставая. — Он похож на человека, с которым мы не знакомы, но которого видели.

— А именно?

— Вспомните фотографию покойного Александра Серпухова.

Я ударил себя ладонью по лбу.

— Черт возьми, вы правы! — воскликнул я, пораженный внезапным открытием. — Только покойник не носил бороды…

— Поэтому — то сходство образа с покойником и не бросается в глаза с первого раза, и поэтому Иван Андреевич не обратил на это особого внимания. К тому же, как это ни странно, святой изображен с опущенными веками, что тоже маскирует сходство. Какая — то тайна кроется в этом образе. Первый вопрос, который невольно приходит на ум: зачем было Александру приказывать художнику изображать святого со своим лицом? Притом, если вы обратили внимание, фигура сделана как раз в натуральную величину, не больше и не меньше.

— Да, я обратил на это внимание, — ответил я. — Что же следует из этого?

— Вывод делать еще слишком рано, — ответил Холмс. — Пока мы должны ограничиться одними наблюдениями и затем сделать из них вывод. Не угодно ли сигару, Ватсон? В России они не особенно хороши, но с грехом пополам курить можно.

Около получаса мы сидели молча, попыхивая сигарами и занятый каждый своими мыслями.

— Нам пора! — произнес наконец Холмс, отрываясь от своих дум.

— Вы куда — нибудь собираетесь? — спросил я.

— Да. Нам надо во что бы то ни стало добыть два монашеских одеяния. Сегодня после обеда мы отправимся в гости к старухе Серпуховой.

Накинув пальто, мы вышли из дома на улицу и направились к новым торговым рядам, где купили черного кашемира, четки, кресты и другие принадлежности монашеского костюма.

Затем мы зашли к одному из захудалых, бедных портных, жившему на краю города в Марьиной роще, и Шерлок Холмс уговорил его за довольно высокую плату прийти к нам в номер со своей швейной машиной.

Все трое мы поехали в гостиницу и поднялись в наши смежные номера, соединявшиеся между собою открытой дверью. Не теряя ни минуты, Холмс принялся за дело.

Монашеские одежды оказались не очень сложными, и портной быстро скроил две рясы. Машина застучала, и часа через три два монашеских костюма лежали на столе совершенно готовыми.

Отпустив портного, мы завернули все нужные для переодевания и грима принадлежности в переметные котомки и вышли из гостиницы.

Нам необходимо было отыскать место, где бы мы могли незаметно переодеться. Отдаленные парки в данных случаях годились лучше всего.

Подумав немного, мы решили ехать на Курский вокзал. Там мы взяли два билета до Кусково и через двадцать минут езды были уже на месте.

Лес, окружающий эту местность, был достаточно велик, чтобы скрыться ненадолго от посторонних взоров. Через несколько минут мы нашли в самой глубине рощи довольно глубокий овраг и, не теряя времени, принялись за работу.

Седые бороды, такие же густые усы и брови и несколько мазков кистью совершенно изменили нашу внешность. А когда мы облачились в скромные черные рясы и надели на головы скуфьи, никому бы не пришло в голову, что мы не настоящие монахи.

Снятое с себя платье мы завернули в котомки и возвратились на станцию, скромно потупив глаза, как самые святые отцы церкви.

Приехав в город, мы взяли извозчика и приказали везти себя на фабрику Серпухова.

Вышедшая на звонок горничная, увидав нас, состроила благочестивое лицо.

— Барыня Надежда Симоновна дома? — спросил ее Холмс.

— Дома, отцы родные, дома! — ответила горничная, низко кланяясь нам. — Как сказать о вас прикажете?

— Со святого Афона, скажи. Преосвященным епископом посланы на святую Русь. Людей добрых и благочестивых навещаем, беседы ведем, совет да молитву с собою вместе с кусочком животворящего креста Господня носим.

— Пожалуйте, батюшка, барыня рада будет вас видеть, — сказала горничная, снова низко кланяясь и зачем — то крестясь.

Она проводила нас в маленькую гостиную и исчезла. Приняв самые благочестивые позы, мы сели в кресла, медленно перебирая четки и шевеля беззвучно губами. Минут через пять к нам вышла сама хозяйка, старуха Надежда Симоновна.

Ни слова не говоря, она подошла под благословение к Холмсу. Затем, поклонившись нам обоим, она села против на низенькой будуарной кушетке.

— Рада вас видеть, отцы святые, — проговорила ома тихим голосом. — Прямо с Афона приехали вы сюда или еще путешествовали?

— Прямо сюда, — смиренно ответил Холмс. — Потому что в столицах ныне вера больше оскудела, чем в провинции, а потому и нам следует быть больше в таких местах, где божие слово нужнее. Старуха сокрушенно кивнула головой.

— Правда, правда, — вздохнула она. — И я первая грешница. Ни во что не верила сколько уж лет, да взглянул на меня наконец всемилостивый Господь и вразумил окаянную.

— И стали вы верить, матушка? — спросил Холмс.

— Верю, батюшка, верю, — набожно ответила старуха. — Верю в его неизмеримое милосердие к самому плохому человеку.