ЖАЛО
Весь день звенят ленивыми альтами
В долинах свежих погремки коров.
Уютно пахнет молоком, хлевами,
Дымками буковых тяжелых дров.
Здесь в городках всё каменно и чисто,
И крепок их порядок вековой:
Неодобрительно на век неистовств
Здесь бюргеры качают головой.
Я, путник, проходил по их тропинкам.
Ел гостем хлеб их. Слышал их «Gruss Gott».
Подслушивал смущенное, с заминкой:
– «Чужой? Ну, что ж? Ведь скоро он уйдет…»
Я шел на юг. Всё круче были склоны.
И в первый раз я, северный изгой,
Увидел полный облик Скорпиона
И жало, вознесенное дугой.
БАРИ
В декабре Адриатика хмура:
Мутной зеленью ходит волна
И на берег, скалистый и бурый,
Лепит камни морские со дна.
Пальмам холодно. Как жестяные,
Порыжели концы опахал.
Всё под серое: камни стенные,
И оливы, и старый портал.
В этом гужом, забытом соборе
Он почиет в литом серебре.
Но когда в ненадежное море
Ветхий парус идет в декабре,
То Джованни, Джузеппе за молом
Шепчут все-таки несколько слов:
Бережет византийский Никола
Черномазых чужих рыбаков.
ПРИБРЕЖЬЯ
Пустыня, плоская, как блюдо,
И небо пыльной синевы.
Как шкура с падали верблюда,
Песок и пежины травы.
Здесь каждый день одно и то же:
Встает струящейся стеной
Слепит глаза и жжет по коже,
Как из печи, упорный зной.
И море не дает прохлады:
Напрасно в поисках за ней,
Как спины допотопных гадов,
В лиловой чешуе камней.
Здесь мысы врезались в сверканья
Сафирно-пламенной воды.
Нет жизни. Ветер на бархане
Метет случайные следы.
МОРЕ
Корабль взбирается упруго,
Ныряет: кажется – киты
Под киль неспешно друг за другом
Кидают скользкие хребты.
Под затуманенной луною,
Доколе видит глаз, бугры
Лоснятся сизой пеленою
В однообразии игры:
Нырок дельфиний, снова выгиб —
И встанет стекловидный холм.
Бегут ожившие ковриги
Однообразных тусклых волн.
А там, на дымном небосклоне,
Огромен, бледен и разъят,
Большой Медведицы квадрат
На севере, как призрак, тонет.
ЗЕМЛЯ
Как толченый кирпич – эта красная глина,
И колются космы травы.
Как до кости, до камня промыты в долины
Пересохшие дикие рвы.
А взберешься и выйдешь: замаячат укропами
Дерева по пыльной степи.
Позабыта веками, позабыта потопами,
Ты, недвижная, сонная, спи!..
Мы по самым паучьим местам проходили,
Мы устали по зною кружить.
Побуревшие травы и солнце над пылью:
Вот земля, на которой – дожить.
По равнине уставленной деревьями тошными,
Я который уж день бреду.
И птицы не наши голосами истошными
Точно с радостью кличут беду.
ЭВКАЛИПТЫ
В эвкалиптах бежит, исчезает, как сетка,
По опавшей листве незаметная тень.
Эвкалипты: как будто посохли их ветки.
Не шумят, а шуршат. Колыхнуться им лень.
Эвкалипты растут без конца по отрогам,
По безводным холмам: не нужна им вода.
Как от судорог ствол их свело. Как из рога
Древесина стволов, тяжела и тверда.
Этот серо-зеленый покров – эвкалипты
Это – шкуры змеиные слезшей коры.
И вот так без конца. И ты знаешь: погиб ты
Здесь в краю эвкалиптов и тусклой жары.
ПАМЯТЬ
Мне припомнилось – узкою тропкою,
Меж ольхами, ложбиною топкою
Приходил я из леса домой.
Пальцы, жмите глаза. Вы картину обрамите,
Соберете обрывки измученной памяти:
Их не много осталось со мной.
Так, как будто вчера. Теплым клевером
И смолою, как солнечным севером,
Пахнет в памяти это вчера.
Я иду по меже и рукою по колосу
Провожу, точно глажу пушистые волосы.
Как белеет березы кора!
Заплелась плауном с паутиною,
Закустилась колючей малиною,
Заросла подорожным листом
Эта тропка сквозь сумрак ольшаника —
Через проблески памяти раненой —
В опустелый, заброшенный дом.