Между тем, многоножки в коридоре успели прийти в себя и, судя по всему, не намеревались отступать. Вот только на этот раз им даже не удалось попасть в комнату. Зарккан видел, как у Хилки заискрились глаза. Из невыразительных и мутных, они стали глубокими, наполнились силой и мощью снежной лавиной. Перед Гракхом стоял не немощный старик, разбитый болезнями и маразмом, а гордый могучий старец, способный вершить судьбы других.

На этот раз порыв ветра почти сбил с ног. Зарккан вцепился в дверной косяк. Многоножки корчились и пронзительно пищали, а потом начали лопаться, словно что-то изнутри разрывало их на части. Стены и пол окрасились красно-коричневыми пятнами.

Зарккан от неожиданности выронил «Плевок». Однако грохот пластикового приклада вывел его из ступора. Решив оставить тварей на расправу Хилки, он содрал с расстеленного на полу матраца простыню и начал рвать ее на длинные узкие полосы. Брошенный на эрсати взгляд показал, что кровотечение у того хоть и стало меньше, но окончательно не прекратилось. Проверив, на всякий случай, пульс и удостоверившись, что надменный увалень еще жив, Гракх принялся перевязывать его раны, не заботясь об аккуратности собственных прикосновений.

– Что же с тобой проблемы-то одни? – ворчал зарккан. – Козявка укусила, ты и ласты склеил.

Закончив перевязку, он встал и осторожно выглянул в коридор. Пол был усеян ошметкам тел многоножек. Укол зависти был внезапным и острым. А за ним пришла злость. Смешанная с горечью, она жгла подобно каленому железу. Ведь Хилки – этот доходяга, единолично смог бы остановить нашествие многоножек. У Гракха не было в этом сомнений. Скольких жертв удалось бы избежать? Но почему он молчал? Почему ничего не сделал?

Кулаки сжимались сами собой.

Однако теперь, когда атака была отбита, Хилки утратил устрашающий вид. Это снова был старик, который плохо питался, не мылся, а в довершении ко всему не дружил с головой. Нескладный спаситель поглаживал своего пушистого любимца и что-то говорил ему. Интерес к происходящему был утерян. Никаких следов усталости, разве что на лице отчетливее проступили глубокие морщины.

– Почему ты ничего не сказал о своих способностях? – прорычал Гракх. – Ты знаешь, сколько нас погибло? Видел тела в коридоре?

Взгляд Хилки оставался отстраненным, пустым.

– Послушай… – уже мягче начал зарккан. – Тут все, похоже, кишит этими тварями. Обычным оружием их не взять, а ты легко справился сразу с кучей. Может быть, пройдешь по заводу? Покончишь с ними окончательно, пока еще не поздно. Надеюсь, что не поздно…

Старик взглянул на настырного собеседника. В глазах появилось осознанное выражение.

– Они хотели обидеть Пушистика. Хилки защищал друга. Но раз Пушистику все еще грозит опасность, Хилки поможет. А что будет с твоим другом? – старик указал на Кэра.

Гракх неприязненно сплюнул.

– Другом? Ты, верно, смеешься, дед. Я лучше сдохну, чем этот недоносок сможет называться моим другом!

Тем не менее, Гракх был в нерешительности. Несмотря на собственные слова, он не собирался оставлять Кэра, но и сидеть рядом с ним не желал. Лучшим решением казалось привести помощь извне. Должен же был кто-то спастись. С эрсати на плечах ему не выбраться, а от старика ждать помощи не приходилось.

Все сомнения разрешил звук пожарной сирены.

Еще в самом начале, когда община только начинала обживаться на заводе, специалисты-электрики с немалым удивлением говорили, что вся проводка и большинство микросхем находятся в полном порядке. Системы жизнеобеспечения могли начать работать в любое время, для этого требовался лишь достаточный запас топлива. В тоже время был проведен подробный инструктаж о порядке функционирования различного оборудования, регламенте работ с системами, а так же разработаны пути эвакуации на случай аварийной ситуации. Об аварии или просто внештатной ситуации сообщала пожарная сирена, звук которой мог разбудить мертвого.

Именно эту сирену и слышал Гракх. Она действовала подобно удару хлыста: подгоняла, заставляя забыть об осторожности.

– Очень вовремя… – сплюнул он сквозь зубы. – Все уже сдохли, кому спасаться? Или не все? А, старик, как думаешь?

Хилки только зевнул в ответ.

– С тобой приятно беседовать, – буркнул Гракх. – Ладно, пора уходить. Клянусь серыми домнами – не нравится мне эта сирена, как бы чего похуже не вышло…

Он поднял «Плевок», забросил его за спину. Затем схватил эрсати за шиворот куртки и потащил по полу. Бессознательное тело оставляло за собой отчетливо различимый кровавый след. Но постепенно он начал истаивать, пока не исчез вовсе. Гракх удовлетворенно кивнул.

Опасаясь нового нападения, он беспрестанно озирался по сторонам, пытался уловить хоть какие-нибудь звуки, кроме сирены. Тщетно, она заглушала все.

Зарккан не очень надеялся на вменяемость старика и потому не переставал его окликать. В самом деле, может он там вздремнуть соберется или начнет блох вычесывать из своего облезлого друга, кто знает? А без столь эффективной поддержки вновь соваться в коридор было не по себе.

Однако Хилки не уснул и не занялся блохами. Он снова накрыл хорька ладонью, что-то бубня о том, что бедному Пушистику не нравится противный звук, а значит надо скорее покинуть это нехорошее место.

Гракх не вмешивался в это безумное воркование. Главное, что старик шел следом. Удивляясь самому себе, он мысленно вознес хвальбу всему племени хорьков и его дохлому представителю в частности. Ведь если бы не это побитое молью чучело, еще неизвестно, как бы повел себя старик. А теперь он шел следом, и это было самое главное.

Многоножки встречались несколько раз – и в одиночку и группами, но не нападали. Гракх каждый раз замедлял шаг, искоса посматривал на Хилки. Старик же не проявлял ни малейшего беспокойства. Он словно знал, что опасаться больше нечего. Но зарккана поведение мелких тварей напрягало. Многоножки вели себя крайне возбужденно: то замирали без движения, то начинали метаться из стороны в сторону, а несколько раз даже нападали друг на друга. Последний факт поразил Гракха больше всего. Поведение многоножек напоминало массовое помешательство. Это не могло не радовать, хотя и вызывало неосознанное беспокойство.

Зато жители общины попадались, как один, без движения. Некоторые лежали, словно только что уснули. Казалось, они еще дышат. Другие же представляли собой окровавленные куски мертвой плоти, в беспорядке лежащие тут и там. Иногда, словно нарочно, тела были свалены в кучи. Создавалось впечатление, что зачастую люди даже не успевали понять происходящего, так быстро настигала их страшная смерть.

Лишь увидев просвет главных ворот, Гракх вздохнул с облечением. Однако радости он не ощущал. Было ясно, что привычная обыденность относительно спокойной жизни кончилась. Община брошена в мясорубку, из которой выберутся далеко не все.

Звук неумолимой сирены не прекращался: то чуть стихал, то вновь набирал силу. Он придавал заводу сходство с огромным живым организмом, разбуженным и потому недовольным.

Из полутора сотен жителей общины стены завода смогли покинуть не больше трети. Люди сгрудились прямо за воротами. Лишь немногие сумели отойти дальше. Некоторые падали без сил, успев пересечь незримую черту, подсознательно ассоциируя ее с границей между смертью и надеждой на спасение.

Здесь, вне стен, сирена потеряла изрядную долю своей мощи, стала назойливым фоном. А потому ей на смену пришли стоны, причитания и проклятия. Выжившие, если позволяло физическое состояние, бросались искать друзей, родственников, знакомых. Старались помогать тем, кто еще только показывался в створках распахнутых ворот. За неимением бинтов приходилось рвать собственную одежду, чтобы хоть как-то перевязать многочисленные раны. Рваные и глубокие, они вызывали ужас и понятную апатию, как у самых раненых, так и у тех, кто им помогал. Все прекрасно понимали: многие, очень многие из тех, кто вышел сам или кого вынесли – не смогут дожить даже до вечера, не говоря уж о том, чтобы полностью оправиться.