— Мистер Даблет, думаю, скажет, что у вас необычная рука.

— Однако это твердая рука, Виолетта, — нежно сказал он, — а не как ваша, дрожащая поверх моей.

Внезапно Макс, перехватив карандаш, перевернул их руки, прижав ее ладонь своей и мягко сжимая, пальцем повел по лебедю на ее перчатке.

Она подняла вверх глаза и храбрым голосом произнесла:

— Какой цвет перчаток вы предпочитаете, сэр? Естественный или же крашеный?

— Виолетта-Иоланда-Виолетта, мне не важно, какого цвета в вашем магазине перчатки или же как тебя теперь зовут. Я хочу лишь, чтобы ты вспомнила меня, — в его голосе чувствовалось страдание.

Ее рука выскользнула из его ладони.

— Это невозможно.

— Почему? — спросил он хриплым, полным боли голосом. — Для чего ты играешь весь этот маскарад? Притворяешься, что не знаешь меня? Зачем, Виолетта? Ты ведь больше не во Франции?

Снова дотянувшись до нее, он обхватил ее лицо ладонями и заглянул в темные глаза.

— Виолетта, — умолял он, — вы в безопасности. Хватит притворяться. Теперь, когда я вас нашел, нет никакой надобности в этом маскараде…

Каждый ее нерв отдавал болью. Но ведь эмигранты из Франции находились в слишком большой опасности; французское правительство сменилось так стремительно, что люди заботились лишь о том, чтобы сохранить свою голову. Она не могла рисковать, любые лишние сведения могли бы повредить ее брату, нет, во второй раз этого не должно повториться.

— Я не притворяюсь, милорд, — она покачала головой и попыталась отпрянуть назад. — Я простая девушка из магазина и честно зарабатываю себе на жизнь.

— Вы — француженка.

— Но простая продавщица перчаток. Вы путаете меня, сэр, с кем-то другим, — ей приходилось лгать — надо было ввести его в заблуждение. — Ведь вы просто вообразили, что я — кто-то еще, разве не так?

Макс похолодел. Нет, он не понимал, зачем кому-то надо было выставить его сумасшедшим. Даже той женщине, из-за которой все это произошло.

— Вы обманываете меня, Виолетта, и себя. Но зачем?

Она отступила назад, а Макс пододвинулся вслед за ней вокруг стола. В два шага он нагнал ее и на этот раз обхватил за талию, разворачивая к себе лицом, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Но ведь это же я… Макс. Маскарад закончен. Разве ты не видишь? Все закончилось, нечего больше бояться.

Виолетта взглянула ему в глаза. Да, тут было над чем подумать. Тот маскарад, который они начали во Франции, завершился. Все, что было между ними, закончилось. По крайней мере, для нее. Макс мог быть кем угодно — шпионом, двойным агентом, информатором, человеком, который может предать ее брата.

— Милорд, если вы не позволите начертить мне контур вашей руки, то, пожалуйста, передайте леди, что я ее здесь жду, мне необходимо узнать, какие ленты она закажет для отделки своих перчаток. А то мне надо идти к следующему заказчику.

— Нет.

Оставалось лишь одно: добраться до накидки и убежать. Может быть, это бы и получилось, если бы только она не взглянула на него, такого симпатичного в своем пальто и бриджах джентльмена. Его каштановые волосы были стянуты на затылке черной ленточкой. О, она счастлива, что такая грубоватая одежда делает его еще элегантнее, еще желаннее.

Он снова поймал ее руку и рассматривал тонкие белые перчатки, водя пальцем по двум лебедям, по золотым швам, а затем по серебряным, лишь бы не выпускать эту хрупкую ручку из своей ладони.

— Пожалуйста, милорд, отпустите. Эти перчатки — просто образец товара.

— Они напоминают мне другие перчатки. Можно мне купить их?

— Как вам сказать, — заикаясь, проговорила она и заглянула в синеву его глаз, — эти перчатки в магазине мистера Даблета имеются только в единственном экземпляре. Каждая пара имеет отличия.

И пока она говорила, он медленно, очень медленно стянул с нее перчатку, одну из ее драгоценных перчаток, поднес ее руку к губам и, не отрывая своих глаз от ее, поцеловал. Она не могла говорить, не могла дышать.

— Я едва не погиб после того, как вы отплыли, — сказал он.

О, Макс. Сердце болело, но жалость не заставит произнести ее ни слова. Она схватила снятую им перчатку и попыталась на ощупь засунуть ее в карман накидки. В горле что-то сжалось.

— Мне очень жаль слышать о вашем несчастье, сэр, — прошептала она и снова подняла на него глаза. — Вы теперь полностью выздоровели?

Он не выздоровел, но его болезнь не была следствием глубокой ножевой раны. «Главное — переправить ее в Англию. Делай все, что должен делать, чтобы она была жива и здорова. Все, что требуется — сохранить ее жизнь». Макс едва знал ее семью, но согласился помочь ей. И такой была ее благодарность?

Она уклонилась от его рук, кружа вокруг него, решив убежать, но он подкрался сзади и крепко прижал ее к себе, так близко, что она закрыла глаза, чтобы скрыть свои чувства.

Тишина. Ничего, кроме знакомого уже биения сердца. Спокойствие. И лишь сила пульсирует в его руках.

— Почему? — спросил он в третий раз, словно теперь мог получить другой ответ. — Почему вы притворяетесь продавщицей в магазине перчаточника?

Отвечать ли ей? Прежде всего она должна думать о семье. Макс принадлежал прошлому, а прошлое она хотела забыть. Но если она сейчас же не уйдет из этой комнаты, из этого дома, то ее выдадут уже не только перчатки. Ее выдаст страсть, ее предательски бьющееся сердце.

Издалека доносились чарующие звуки музыки. Они стояли в маленькой комнате для торговцев, которая была забита стульями и манекенами, он держал ее за руки, а она, сжигаемая страстью, была неподвижна. Все старые чувства выплескивались наружу и окутывали ее, как теплое пальто. Таким долгим был этот год, когда ей приходилось полагаться лишь на себя!

Не успела она пошевельнуться, как он схватил коричневый листок с очертаниями его руки и скомкал его.

— Иоланда… Виолетта, ты можешь называться, как хочешь… только сознайся. Ты ведь знаешь меня, ты знаешь меня очень хорошо.

Он спрятал лицо в ее волосах, а она, в порыве чувств, закрыла глаза.

— Сэр, вы позволяете себе больше вольностей, чем сброд, штурмовавший Бастилию, вы понимаете это?

Макс, решив сломить сопротивление, развернул ее в своих руках и прикоснулся губами к ее коже, целуя в висок, затем в волосы, в макушку и, наконец, в лоб. Она словно окаменела, всей душой стараясь не дрожать.

— Виолетта, теперь ты не можешь притворяться. В моих руках ты себя выдала… — приблизившись к ней вплотную, он приподнял ее подбородок и очень нежно поцеловал в губы.

И тогда, против своей воли, она возвратила ему этот поцелуй, и губы ее говорили правду, время как будто вернулось назад. «Максимилиан. Макс…» Целую минуту они простояли, словно прикованные друг к другу, опьяненные нахлынувшими на них чувствами, и она уже была готова забыть о своих намерениях.

Скрипнули дверные петли. Чуть дыша, Виолетта с виноватым видом отскочила в сторону и с ужасом уставилась на дверь. Там, в тусклом свете свечи, вырисовывался силуэт довольно полной фигуры.

— Каро, — сказал он с заметной улыбкой, — ты забыла о приходе торговца перчатками.

Он говорил так небрежно, будто только что не целовал ее, а стянул чужую конфетку. «Никому не верь. Особенно тем, кто вызывается помочь. Они могут предать тебя».

Та, которую звали Каро, бросила неодобрительный взгляд в сторону поношенного платья Виолетты, ее неуложенных волос и покрасневшего лица.

— Максимилиан, — сказала она холодным, не предвещавшим ничего хорошего голосом, — что ты тут делаешь?

— Занимаюсь с продавцом перчаток, о котором ты забыла.

— Но это не продавец перчаток.

— Но это и не продавщица, — произнес Макс. — Это Иоланда… та молодая леди из…

— Если она — леди, тогда я — не Каро.

Каро. Какое холодное имя. Холодное, как тот сброд во Франции, готовый отправить ее на гильотину, если бы не помощь Макса… Каро. Это имя очень подходило ее гневному выражению лица, пока она рассматривала Виолетту.

Сузив глаза, Каро повернулась к Виолетте: