Проклятый город! Остались только одни руины да крепость на горе, а держится! Думал, сегодня никакое чудо не спасет его от падения… Так нет же — выстоял! Гяуры-урусы умирают, но не сдаются! Ромодан-паша и гетман Самойлович могут радоваться победе… Радоваться? Нет, рано! Одному из них он, визирь, нанесет удар в самое сердце! Такой мучительный и страшный удар, от которого и сам шайтан содрогнется!

Визирь хлопнул в ладоши. В шатер вошел ага.

— Привезли уже князя Андрея, сына Ромодана-паши?

— Да, великий визирь. Ханские нукеры только что прибыли с плененным княжичем.

— Приведите его сюда!

Два аскера ввели закованного в кандалы, желтого, измученного пленника. Почти десять лет назад попал юный Ромодановский в полон к татарам. Хан, под нажимом Стамбула, не отпускал его, хотя воевода Ромодановский предлагал за сына большие деньги или знатных крымских мурз, находящихся у него в плену.

Визирь повел бровью — аскеры, кланяясь, вышли.

— Ты понимаешь по-татарски, князь?

— Немного, — слегка поклонился князь Андрей.

— Ты знаешь, что твой эта[140] — воевода войска урусов под Чигирином?

— Знаю.

— Завтра ты будешь вольный, если напишешь отцу, чтобы сдал Чигирин… То есть получишь волю после того, как воевода сдаст город!

— Я этого не напишу, великий визирь.

— Я заставлю тебя сделать это!

— Даже аллах не заставит! Извини меня великодушно, великий визирь.

— Тогда ты умрешь страшной смертью!

— Значит, умру. Все мы смертны.

Визирь с удивлением посмотрел на пленника. Юродивый или фанатик?

В это время откинулся полог шатра — вошел ага. Поклонился.

— Великий визирь, отряд спахиев захватил в поле казака-запорожца с важным письмом от Урус-Шайтана Серко.

— О чем письмо?

— Как будто о том, что запорожцы желают служить нашему наияснейшему султану.

— Введи казака!.. Постой, кто его захватил?

— Джаббар-ага и Гамид-ага,

— Пусть тоже войдут.

Ага хлопнул в ладоши — аскеры ввели в шатер Звенигору. Потом зашли Гамид и Джаббар-ага. Поклонились визирю до земли.

Звенигора был со связанными руками и поздоровался с визирем легким поклоном головы.

— Почему посланец связан? — нахмурил брови визирь.

Джаббар-ага хотел что-то ответить, но его опередил Гамид. Это он настоял, чтобы казак был связан.

— Я не доверяю ему, великий и высокочтимый визирь. Это мой бывший раб, невольник, который поднял восстание, сжег мое поместье, а потом убежал. Я прошу, великий повелитель правоверных, отдать мне его потом, чтобы я мог свершить над ним справедливый суд, — сказал Гамид и поклонился еще ниже.

Кара-Мустафа выслушал его рассеянно.

— Где письмо?

Джаббар-ага подал белый свиток.

— Но кто же мне прочтет его? Позовите драгомана[141]!

— Я прочитаю, — выступил вперед Звенигора.

— О, ты понимаешь по-турецки?

— Да, великий визирь.

— Развяжите ему руки!

Блеснул ятаган аги, и веревка упала вниз.

— Читай! — приказал Кара-Мустафа.

Звенигора взял бумагу. На миг замялся, соображая, что делать. Переводить действительный текст или продолжать обманывать и визиря, как обманул Гамида с Джабба-ром? Если сделать первое, то, безусловно, лишат головы, зато визирь будет поражен в самое сердце известиями о падении Кызы-Кермена и разгроме турецкой флотилии… Если же сделать второе, то казнь оттянется на какой-нибудь час, пока придет драгоман и переведет письмо правильно… А потом?.. Потом все равно смерть!.. А-а, пан или пропал — читай, как есть, Арсен!

Он расправил бумажный лист и начал громко переводить, следя за выражением лица визиря. Сначала Кара-Мустафа слушал с недоумением, потом начал багроветь. Падение Кызы-Кермена! Флотилия с припасами! Это была страшная неожиданность. Как гром среди ясного неба…

— «…Июля 12 дня против Краснякова, — продолжал Звенигора, — в устье Корабельной, ударил на те все суды, овладел ими, одно только судно парусами и многими гребцы ушло… Вызволены все невольники, взято пятьсот полоненников, семь пушек, тридцать знамен и все продовольствие, а такожды корабельного пашу… Ясырь, предназначенный для тебя, ясновельможный гетман, оставил под стражей в Кардышине… Пашу с верными людьми посылаю к тебе с тем, чтобы ты отправил его в подарок его царской милости государю московскому… А сам с товариством иду на Буг к турскому мосту и заставе, которую, даст бог, погромлю… Кошевой атаман Серко».

— Что все это значит? — выкрикнул визирь. — Ты меня обманул, гяур?

— Нет, великий визирь, я обманул не тебя, а своего злейшего врага Гамида. А тебе я прочитал настоящее письмо кошевого.

— А ты ведаешь, что тебя ожидает?

Вперед выступил Гамид:

— Великий повелитель правоверных, разреши мне наконец расправиться с собакой! Прошу даровать мне такую милость, мудрейший советник властителя трех материков!

Раздраженный Кара-Мустафа, кажется, только сейчас вспомнил, что в шатре находятся посторонние люди, которым не следовало бы слышать такие горькие для турок вести из Запорожья. Он вспыхнул:

— Прочь все отсюда! И забудьте о том, что здесь слышали!

Гамид, Джаббар-ага, а также стражники, пятясь и беспрерывно кланяясь, бесшумно скрылись за пологом.

Князь Андрей коснулся плеча Арсена, сказал тихо:

— Спасибо, казак, за добрые вести. Утешил мое сердце.

— Кто ты такой? — с сочувствием посмотрел Арсен на закованного в кандалы невольника.

— Князь Андрей Ромодановский.

— Что?! — воскликнул Арсен. — Ты сын боярина Ромодановского?

— Да. А ты знаешь моего отца?

— Еще бы! Я недавно встречался с ним и разговаривал.

Визирь молча следил за их беседой. Не перебивал. Вслушивался в чужую речь и о чем-то напряженно думал. Глаза его горели. На высоком темном лбу собрались тугие морщины.

Неожиданно он хлопнул в ладоши. Вошел ага.

— Увести невольника!

Князя Андрея повели из шатра.

Визирь встал, подошел к Арсену. Долго сверлил его молча пронизывающим взглядом узких черных глаз. Наконец произнес:

— Ты родился под счастливой звездой, гяур! Благодари аллаха!

Арсен недоуменно взглянул в колючие глаза визиря, не понимая, к чему тот клонит. А визирь продолжал:

— Ты знаешь, кто этот невольник?

— Знаю. Несчастный сын воеводы Ромодановского.

— Да, сын Ромодана-паши… Его судьба сегодня тесно переплелась с твоей.

— Каким образом?

— Сейчас я напишу письмо Ромодану-паше. А ты — отнесешь.

— Значит…

— Да, ты будешь свободен. Мои люди выведут тебя к самому стану урусов.

Кара-Мустафа прошел в глубину шатра к походному столику, на котором в подсвечнике горела свеча, взял длинное белое перо, задумчиво посмотрел в маленькое слюдяное оконце. Потом порывисто кинул перо на стол и повернулся к казаку:

— Нет, писать не буду! Передашь Ромодану-паше на словах… Слово в слово!.. Слушай внимательно!

— Невероятно! — воскликнул боярин Ромодановский, вскакивая с изящного, обтянутого красным бархатом стула. Он находился у гетмана, а тот любил роскошь и уют — даже в походах возил за собою дорогие вещи: кресла, кровати, наряды. — Невероятно! Ты видел моего сына? В шатре самого Кара-Мустафы? Значит, татары все же поддались настояниям турок, выдали им князя Андрея! Что же сказал визирь?

Ромодановский был взволнован. Нервно дергал себя за бороду, тяжело дышал. Подошел, положил руку на плечо Арсену:

— Говори! Все говори, ничего не скрывая. Я догадываюсь, что нелегкую весть ты принес мне сегодня… Но лучше горькая правда, чем сладкая ложь!

— Боярин, мне тоже нелегко решиться передать слова визиря. Но я должен. Так что прости ради бога, когда мои слова причинят тебе боль, — потупился Звенигора.

Ромодановский молча кивнул головой, а Самойлович, нахмурив седоватые брови, кинул строго: