От острой косы, из-за которой открывался широкий вид на Днепр и остров Тавань, был виден пологий песчаный берег. Ни камня, ни кустика. Метелица и Пивень осторожно приподняли головы. Шагов за сто от них виднелся небольшой черный каюк. На нем сидел татарин, лицом на север, откуда могли появиться запорожцы.

— Только один, — прошептал Метелица, поеживаясь от утренней прохлады.

— Двое спят в каюке, — ответил Пивень. — Да и этот, кажется, косом клюет…

— Ну, не будем зря время терять!

Казаки поднырнули под челн. Здесь было темно, как в могиле, пахло мокрым деревом. Засунув ятаганы в приготовленные загодя кожаные чехлы, запорожцы стали друг за другом, уперлись руками в перегородки челна и тронулись вперед.

Метелица шел первым и отсчитывал шаги, а также следил за глубиной. Только так можно было держаться правильного направления под водой, не отдаляясь от берега и не опасаясь вынырнуть слишком рано или поздно. Под ногами был намытый течением твердый песок, идти поэтому было легко.

Шевчик кашлянул.

— Цыц! Старый бухикало! — зашипел Метелица. — Татары услышат!..

— Пусть слышат! Подумают, шайтан под водой кашляет, — огрызнулся Шевчик и хихикнул.

— Замолчь! — одним дыханием пригрозил Метелица, сбившись со счета, и продолжал дальше шептать: —Тридцать два, тридцать три…

Запорожская подводная лодка медленно, но уверенно продвигалась вперед. Тяжелее становилось дышать. Казаки с усилием сопели. Почувствовав, что ноги не достают дна, Метелица направил челн левее, пока не достигли нужной глубины.

Насчитав сто шагов, Метелица шепнул:

— Близко! Осторожнее!..

Казаки замедлили ход. Теперь челн двигался еле-еле. Метелица выставил вперед руку, стараясь нащупать днище татарского каюка. Наступила решительная минута, от которой, возможно, зависел успех всего похода. Казаки схватили ятаганы. Напряжение все больше нарастало.

Вдруг Метелица изо всех сил уперся ногами в песок. Челн остановился.

— Прибыли! Выныривай! С богом! — промолвил старый.

Казаки поднырнули под борт.

Если бы перед татарином, сонно глядевшим на водную ширь Днепра, появился шайтан, то не так напугал бы, как внезапно появившаяся мокрая усатая голова Метелицы. Татарин онемел от ужаса. Он разинул рот, захлопал глазами и в тот же миг, пронзенный с обеих сторон ятаганами, плюхнулся в воду. Его товарищи, что спали на две каюка, не успели даже подняться. Пивень и Когут точными, сильными ударами сразу покончили с ними.

Всходило солнце. Туман быстро рассеивался, и на противоположном берегу Днепра появлялись нечеткие очертания зубчатых крепостных стен.

Следовало спешить. Сбросив в воду ненужные уже грузила, казаки перевернули челн, вылили из него воду и вдоль самого берега быстро направились назад, к чайке.

Серко поднял булаву, и сотни глаз впились в нее. Все было готово к набегу: пушки на носах чаек заряжены, мушкеты и пистолеты набиты порохом и свинцовыми пулями, сабли пристегнуты к поясу.

Кошевой отдал последние распоряжения.

— Арсен, твоя задача — захватить ворота и продержаться в них до нашего подхода! А тогда, сынки, — обратился ко всем, — руби, кроши неверных! Чтоб в самом Бахчисарае и Стамбуле услыхали, как отливаются врагам слезы и кровь наших людей! Вот и солнышко всходит, а с ним Метелица знак подает, что дорога через Днепр свободна… Ну, хлопцы, с богом! Арсен, друже, на тебя вся надежда!

— Не сомневайся, батько! — ответил тихо Звенигора. — Сделаем все как следует! — И к своим в каюке: — Ну, други, выгребаем вперед, на чистую воду!.. Да кричите вовсю, только не по-нашему, а по-татарски! Никто чтоб не забыл!.. Опускай весла!

Каюк качнулся и быстро полетел по спокойному зеркалу протоки. За ним тронулась вся флотилия, но она не могла, конечно, догнать легкую лодку и стала заметно отставать.

Каюк обогнул мыс и вырвался на широкую гладь основного русла Днепра.

Туман почти рассеялся. На той стороне, примерно за версту от каюка, зажелтели ноздреватые стены Кызы-Кермена, выложенные из ракушечника. На высокой башне вяло колыхалось белое турецкое знамя с красной каймой по краям и карминным полумесяцем посредине.

На берегу, перед крепостью, несмотря на ранний час, слонялось несколько татар, очевидно рыбаков. Заметив вдали каюк, они замерли, вытянув шеи, — старались распознать плывущих в нем людей.

— Налегай, хлопцы, на весла! Сильнее! — подбадривал казаков Звенигора. — Раз-два! Раз-два!

Весла замелькали быстрее.

Каюк быстро мчался к острову.

Внезапно из-за поймы вынырнуло несколько запорожских чаек. А за ними еще и еще… Татары на берегу дико заверещали и помчались к крепости. На стенах сразу же появились аскеры. Ударила пушка. Ядро со свистом пронеслось над каюком и бултыхнулось в воду.

Рыбаки вскочили в крепость, и за ними закрылись тяжелые, окованные железом ворота.

— Кричите, хлопцы! А то эти плешивые черти не признают нас за своих! — сказал Арсен и первый закричал по-татарски: — Ойе, правоверные! Не закрывайте ворота! Мы из колена Шаяхметова! Спасите нас!

Но было еще далеко, и на стенах, должно быть, не услышали, так как снова пальнули по ним из пушки.

— Хорь, кричи, черт забери! У тебя ж зычный голос! А то как в третий раз бабахнут, костей не соберем! — крикнул Звенигора молодому парню, что недавно записался в сечевой реестр и, хотя пришел с Правобережья, попросился в Переяславский курень. — Кричи, чтоб перестали стрелять! Свои, мол!

Хорь приложил ладони ко рту и закричал:

— Ойе, оглан-джан! Не стреляй! Свои! Свои!

Со стен замахали руками. Донеслись крики. Тем временем каюк пристал к берегу, и переодетые татарами запорожцы с шумом и криком ринулись к крепости. Добежав до ворот, они отчаянно застучали. Те, кто хорошо говорил по-татарски, наперебой вопили о помощи.

Но ворота не открывались. Только вверху, на башне, из смотрового оконца высунулась круглая бритая голова татарина.

— Ойе, оглан-джан! — заорал Хорь. — Открой! Аллах отблагодарит за доброту твою! Не дай погибнуть от рук неверных!

Татарин заморгал глазами.

— Подожди, спрошу бея, можно ли открыть ворота!

— Ах ты, дурная твоя башка! Пока найдешь бея — пусть аллах продлит его годы! — казаки посекут нас, как беззащитных баранов!

Однако татарин не торопился открывать ворота. Из башни доносился спор: стражники, видно, не знали, что делать. А запорожские чайки уже вырвались на середину реки. Залп из пушек не задержал их. Они еще быстрее ринулись вперед. Вторым залпом разнесло в щепы одну из чаек. На воде закружились красные пятна. Но и это не остановило отчаянного порыва запорожцев.

Видя, что перепуганные защитники крепости не решаются открыть ворота, Звенигора начал ругаться, грозить кулаками:

— Эй вы, трусливые шакалы! Глупые ишаки! Я посланец великого визиря Мустафы-паши! Я везу письмо от визиря солнцеликому султану — пусть славится имя его!.. Немедленно откройте ворота, паршивые свиньи! Или вы умышленно хотите отдать меня с важным известием в руки урусов, гнев аллаха на ваши головы!..

Какой-то круглолицый ага перевесился из бойницы и спросил:

— Ты кто?

— Сафар-бей! Посланец Мустафы-паши! Открывайте ворота!

Ага всплеснул руками:

— Сафар-бей? О небо! Какими судьбами?.. Подожди, я сейчас!

По деревянным ступеням башни глухо загрохотали быстрые шаги. Лязгнули засовы. Заскрипели деревянные рычаги, и ворота открылись.

Запорожцы ринулись в крепость.

— Быстрее! Быстрее! — кричал круглолицый ага. — Сафар-бей, сюда! Я Мемдух Айтюр… Ты помнишь меня?

— Конечно! — ответил Звенигора, выдернув из ножен саблю и опуская ее на голову неведомого ему Мемдуха Айтюра.

Ага упал. Татарская стража у ворот с диким визгом насела на Звенигору. Но наперерез им кинулись запорожцы. У ворот завязался бой.

На крики часовых отовсюду бежали полуодетые аскеры и ханские сеймены[131].