Внутри было темно. Тонкие лучики дневного света с трудом пробивались через бумагу, которой Рэнди закрыл окна, и я с трудом отыскала выключатель. Прикрепленная на потолке лампочка без плафона залила помещение мутным желтоватым светом, оставлявшим местами пятна тени. В воздухе стоял странный запах, определить который я не могла. Пахло лекарством или каким-то химическим препаратом… Даже при включенном свете помещение казалось замкнутым пространством и вызывало клаустрофобию. Посреди комнаты, на полу, настланном досками из клееной фанеры, стоял одинокий стул на колесиках, который пришлось отодвинуть в сторону, чтобы пройти. Я оставила дверь открытой и все время следила за ней, опасаясь, что Рэнди выскочит из дома через черный ход, размахивая ножом, как Синяя Борода, чтобы наказать непокорную супругу.

Пока я не видела ничего, что могло бы навести на тревожные мысли. По обе стороны вдоль стен выстроились большие стеллажи с полками и выдвижными ящиками из светлого неполированного дерева, с ручками из желтой меди, а сзади находился большой встроенный шкаф, к двустворчатой двери которого был прикреплен какой-то рисунок. Рассматривать его я пока не решилась. Когда я открыла первый ящик слева, от неожиданности перехватило дыхание: там было полно боеприпасов, коробок с патронами различного калибра, аккуратно уложенных одна на другую. Взяв в руки первую попавшуюся коробку, я прочла: «Ремингтон 357», «Холлоу-Пойнт, 50». В следующем ящике находилось оружие – шесть револьверов в кожаной кобуре. Я не поняла, какой они модели и калибра, но вид у них был зловещий. Рэнди говорил, что когда-то увлекался стрельбой и тренировался вместе с коллегами по работе, но ни словом не обмолвился о том, что имеет огнестрельное оружие. В третьем ящике находилась коллекция ножей в кожаных футлярах. Они были так хорошо начищены и смазаны, что казались эластичными на ощупь. Я достала несколько штук и удивилась их разнообразию. У одного из ножей было длинное зубчатое лезвие, у другого – более короткое, с загнутым крючком на конце, а лезвие третьего ножа было зазубренным с одной стороны и гладким с другой. Все три были отлично наточены, и когда я уронила один из них острием вниз, он легко вошел в деревянную столешницу. Положив ножи на место, я стала открывать другие ящики, где обнаружила множество инструментов, назначения которых не знала. Один из них напоминал присоску, а другой, сделанный из серебра, походил на хирургический инструмент. Здесь же были рулоны клейкой ленты, портативный прибор с миниатюрным экраном и надписью «GPS», пара перчаток, сетка для волос и бобины толстой веревки, аккуратно уложенные симметричными штабелями.

К горлу снова подступила тошнота. Я все время оглядывалась на открытую дверь, которая находилась совсем близко, но казалась такой далекой.

Перейдя на другую сторону и открыв первый ящик, я обнаружила аккуратно разложенные документы в ламинированных суперобложках. Первыми попались под руку водительские права с фотографией Рэнди, выданные в штате Висконсин на имя Джеральда Хэмби, и удостоверение личности на имя Уильсона Хэмби из штата Делавар. Я рылась в документах и доставала паспорта, банковские и кредитные карты с поддельными именами. В тот момент мне стало интересно, есть ли на этих картах деньги. Впоследствии на суде обнаружилось, что на каждом счете лежало по несколько тысяч долларов. Рэнди всегда отличался трудолюбием и умел экономить, так что деньги у него водились. Теперь стало ясно, почему муж всегда держал меня в стороне от финансовых дел семьи, разглагольствуя об обязанности настоящего мужчины содержать жену и детей. Правда, я никогда и не стремилась заняться денежными вопросами и в душе испытывала благодарность за то, что Рэнди избавил меня от этих хлопот.

Потом на глаза попалась папка с моими инициалами, из которой в ящик выпало еще несколько банковских карт и других документов. С удостоверения личности, выданного в штате Делавар, смотрело мое лицо, и такая же фотография красовалась на водительских правах штата Калифорния. Правда, Рэнди переименовал меня в Дебру Хэмби. Пересмотрев все документы, я разложила их на столе.

Результат оказался впечатляющим: пять удостоверений личности для Рэнди и три для меня. Мы назывались супругами Хэмби или Джонсон. В паспорте с моей фотографией, точно такой же как на остальных документах, стояло имя Дарлин Джонсон. Проглотив застрявший в горле комок, я вдруг отчетливо поняла, что происходит, как будто внутри меня заговорил чей-то уверенный громкий голос: «Он думает, что ты все стерпишь и будешь жить дальше как ни в чем не бывало. Он уверен, что ты давно что-то заподозрила». Моя реакция была характерной для человека, стремящегося себя защитить, когда единственным способом не сойти с ума и не начать рвать на себе волосы является приступ ярости. Сукин сын и в самом деле решил, что я соглашусь разделить его тайную жизнь, как будто речь идет о таких обыденных вещах, как проступок пешехода или невинные слабости наших соседей вроде пристрастия Фелисити Конрад к обезболивающим наркотическим препаратам или любовных похождений Дэна Янгблада. Все местные кумушки знали пикантные подробности из жизни этих людей и не уставали их смаковать, когда Фелисити и Дэна не оказывалось поблизости. Подобные мелкие грешки воспринимаются как естественные издержки спокойной жизни по установленным нормам эдакой тихой заводи, в глубинах которой шастают акулы. К акулам наши соседи приспосабливаются довольно легко.

Теперь понятно, как мало я значу для Рэнди, который видит в жене лишь робкую сообщницу, готовую примириться с чем угодно, коль скоро он осчастливил ее своим доверием. Казалось, меня безжалостно отхлестали по лицу. Возможно, муж вообразил, что если проявит некоторое терпение и кое-что разъяснит, сложившаяся ситуация не покажется такой извращенной и дикой…

А что, собственно, в ней плохого? Пока известно лишь одно: муж незаконно хранит оружие и имеет кучу фальшивых документов в своей «мастерской» за домом. Других улик я еще не нашла.

Я положила документы обратно в ящик, стараясь вспомнить, в каком порядке они лежали. Теперь остался большой встроенный шкаф во всю стену. Подойдя поближе, я все же рассмотрела рисунок, приколотый к двустворчатой двери, и у меня снова похолодело внутри. Это был один из набросков, сделанных Рэнди, наподобие моего портрета, который он нарисовал, когда мы только начали встречаться. С тех пор словно прошла тысяча лет. Карандашный рисунок, сделанный неумелой рукой, на котором изображен мальчик-подросток с копной волос, похожих на парик, что придает ему сходство с манекеном. В лице подростка было что-то фальшивое и неестественное: искривленные в усмешке тонкие губы, пухлые щеки и нахмуренный лоб. Как будто парня застали в момент занятия самоанализом, результаты которого привели его в замешательство. А потом я обратила внимание на прищуренные глаза, смотревшие куда-то в сторону. В их взгляде светилось предвкушение чего-то губительного, какая-то мерзкая тайна и сладострастие. Рисунок был черно-белым, и на первый взгляд глаза мальчика не представляли собой ничего особенного, не считая не по-детски злобного выражения. Это лицо никого не напоминало, но потом я задумалась, и страшный ответ пришел на ум сам собой, как ни старалась я отогнать его прочь. Да, этот пристальный взгляд хорошо знаком. Именно так смотрел на меня вчера Рэнди. Взгляд, за которым скрывается жуткая тайна, сотворенное им чудовищное зло. Это портрет мужа в юности. Потом на ум пришла еще более жуткая мысль. Что, если я ошибаюсь и Рэнди изобразил не себя, а Хейдена, каким он хочет его видеть через несколько лет? Да, вероятно, это наш сын, которому уготовано безрадостное будущее – жить в плену у страшной тени собственного отца.

Я медленно открыла двустворчатые дверцы, потянув их на себя, и в следующий момент земля ушла из-под ног.

3

Часом позже я топталась во дворе, что-то бормоча себе под нос, только чтобы не сойти с ума. Когда наш бывший сосед полицейский Тод Клайн вышел из мастерской, в которой провел всего несколько минут, на нем не было лица.