Их обоюдная гордость и сила вместе с замкнутостью и немногословностью поначалу образовали между ними некий барьер. Каждый уважал сдержанность другого, и постепенно недопонимание переросло в привычку. Поэтому двое любящих сердец, каждое из которых страстно нуждалось в понимании со стороны другого, не могли соединиться. Но теперь все было хорошо, и я всем сердцем возрадовался, что Маргарет наконец-то обрела счастье. Когда я все еще размышлял над этим и был поглощен своими мечтами, дверь распахнулась и передо мной предстал мистер Трелони. Он жестом руки пригласил меня:

— Входите, мистер Росс!

Слова были произнесены радушно, но некоторая формальность тона заставила екнуть мое сердце. Когда я вошел в комнату, он закрыл за мной дверь и протянул мне широко раскрытую руку, которую я пожал. Не выпуская ее, он подвел меня к дочери. Маргарет посмотрела сначала на меня, потом на него и снова на меня и опустила глаза. Когда я оказался прямо перед ней, мистер Трелони отпустил мою руку и, глядя своей дочери прямо в лицо, сказал:

— Если все на самом деле обстоит так, как я себе представляю, у нас не должно быть секретов друг от друга. Малькольму Россу уже столько известно о моих делах, что, я считаю, он должен либо сейчас же попрощаться с нами и молча удалиться, либо узнать все до конца Маргарет! Позволишь ли ты мистеру Россу взглянуть на свое запястье?

Она бросила лишь один полный мольбы взгляд на отца, но уже было видно, что она решилась. Не произнося ни слова, она подняла правую руку, и браслет в форме распростертых крыльев, скрывающих ее запястье, съехал ниже, обнажив скрытую ранее плоть. Кровь застыла у меня в жилах.

По ее запястью проходила тонкая неровная красная линия, окруженная красными пятнышками, как будто каплями крови!

Она стояла не шевелясь, весь ее вид воплощал гордость, обреченную терпеть муки.

О, да! Главным в ней сейчас была гордость. Сквозь всю ее красоту, достоинство, готовность к самопожертвованию, о которой мне было хорошо известно и которая никогда еще не была так заметна, как сейчас; сквозь огонь, как будто лившийся из глубины ее темных глаз прямо мне в душу, зримо проступало чувство гордости. Гордости, основанной на вере; гордости, рожденной чистотой души, гордости настоящей королевы из прошлых времен, когда быть королем означало быть первым, быть самым сильным и самым храбрым. Так мы простояли несколько секунд, когда низкий серьезный голос ее отца нарушил тишину:

— Что вы теперь скажете?

Мой ответ был без слов. Когда Маргарет опускала руку, я схватил ее и крепко сжал в своей, второй рукой я отвел золотой браслет и, наклонившись, припал губами к ее запястью. Оставаясь в таком положении и не отпуская ее руку, я поднял глаза. На ее лице сияла счастливая улыбка. Именно такую улыбку я вижу, когда думаю о рае. Затем я повернулся к ее отцу.

— Вы получили мой ответ, сэр!

Удовлетворение отразилось на его серьезном лице. Он произнес лишь одно слово, когда положил свою ладонь на наши сомкнутые руки, наклоняясь и целуя дочь:

— Хорошо!

Нас прервал стук в дверь. После короткого «Входите!», брошенного мистером Трелони, в комнату вошел мистер Корбек. Увидев нас, стоящих рядом друг с другом, он, отступив, хотел выйти, но не успел, поскольку мистер Трелони бросился к нему и, схватив за плечи обеими руками, вывел в центр комнаты. Тряся его за плечи, он как будто превратился в другого человека. На миг к нему вернулся тот юношеский энтузиазм, о котором нам рассказывал мистер Корбек.

— Так, значит, лампы у вас! — почти кричал он. — То есть мои предположения, в конце концов, оказались верными! Пройдем в библиотеку, там мы сможем остаться одни, и вы мне все расскажете! Пока мы будем разговаривать, Росс, — обратился он ко мне, — окажите услугу, принесите ключ от сейфа, чтобы я мог взглянуть на лампы!

И они втроем направились в библиотеку, дочь нежно держалась за руку своего отца, а я поспешил на Чансри-лейн.

Вернувшись с ключом, я застал их все еще беседующими, но теперь к ним присоединился доктор Винчестер, который прибыл вскоре после того, как я ушел. Мистер Трелони, узнав от Маргарет о его внимании и доброте и о том, как он вопреки оказываемому на него давлению твердо решил придерживаться содержавшихся в письме указаний, попросил доктора остаться и послушать. «Возможно, — сказал он, — вам будет интересно узнать конец истории!»

Мы все вместе рано пообедали, после чего довольно долго сидели, пока мистер Трелони не сказал:

— Что ж, я думаю, нам лучше сейчас разойтись и лечь спать пораньше. Завтра надо будет о многом поговорить, а сегодня мне нужно подумать.

Доктор Винчестер ушел, тактично прихватив с собой мистера Корбека. Когда они вышли, мистер Трелони обратился ко мне:

— Мне кажется, вам тоже сегодня вечером лучше отправиться домой. Я хочу побыть со своей дочерью наедине. Слишком многое я хочу рассказать ей и услышать от нее. Возможно, уже завтра я и вам смогу все это сообщить, но пока нам с ней будет проще не отвлекаться, если в доме не будет посторонних.

Я прекрасно понимал его желание, но на меня все еще действовали воспоминания о пережитом за последние несколько дней, и я не совсем уверенно произнес:

— Но не опасно ли это? Если бы вы знали, как мы…

К моему удивлению, меня перебила Маргарет:

— Нет никакой опасности, Малькольм. Я останусь с отцом! — И она крепко обняла отца, как будто защищая его. Я, не сказав больше ни слова, поднялся, чтобы тотчас уйти. Мистер Трелони добродушно сказал:

— Утром можете приехать так рано, как вам захочется, Росс. Приезжайте к завтраку. После этого нам с вами нужно будет поговорить, — с этими словами он спокойно вышел из комнаты, оставив нас с Маргарет наедине. Я крепко сжал и поцеловал ее руки, которые она протянула ко мне. Потом я притянул ее к себе, и наши губы встретились в первый раз.

В ту ночь я спал недолго. Счастье, с одной стороны, и волнение — с другой, не давали мне заснуть. Волнение было сильным, но такого счастья, как тогда, я не испытывал никогда ранее и никогда уже не испытаю в будущем. Ночь пролетела так быстро, что утро не наступило незаметно, как ему полагается, а обрушилось в мгновение ока.

Еще не стукнуло девяти, а я уже был в Кенсингтоне. Когда я увидел Маргарет, все волнение исчезло, как исчезает с неба облако, влекомое силой ветра. Я заметил, что ее бледность уступила место здоровому румянцу, знакомому мне по прежним дням. Маргарет сказала, что ее отец спал хорошо и скоро должен выйти к нам.

— Мне кажется, — прошептала она мне на ухо, — что мой заботливый отец нарочно решил задержаться в спальне подольше, чтобы я могла первой встретить вас и чтобы нам никто не мешал!

После завтрака мистер Трелони провел нас в кабинет. Вставая из-за стола, он сказал:

— Я прошу и Маргарет присоединиться к нам.

Когда мы заняли свои места, он с серьезным выражением лица начал:

— Вчера вечером я говорил, что нам, возможно, есть что сказать друг другу. Полагаю, вы подумали, что я имел в виду вас и Маргарет. Верно?

— Да, я так и подумал.

— Что ж, молодой человек, это так. Мы поговорили с Маргарет, и я знаю, чего она хочет, — он протянул руку.

Когда я пожал ее и поцеловал Маргарет, которая придвинула свое кресло поближе к моему, чтобы мы могли, слушая, держаться за руки, мистер Трелони продолжил, но в его голосе чувствовалась какая-то неуверенность, которой я раньше за ним не замечал:

— Вам многое известно о моих поисках этой мумии и всего, что с ней связано. Думаю, вы уже догадались и о сути моих намерений. В любом случае, если будет необходимо, я объясню это позже, четко и кратко. Сейчас же я хочу выяснить у вас следующее: мы с Маргарет разошлись в одном вопросе. Я собираюсь провести эксперимент, который станет венцом моих исследований. Ради этого я не покладая рук трудился последние двадцать лет и много раз подвергался опасности. Этот эксперимент позволит нам узнать то, что было скрыто от человечества многие столетия. Я не хочу, чтобы при этом присутствовала моя дочь, так как отдаю себе отчет, что его проведение может быть опасно, очень опасно! К тому же точно неизвестно, что нам грозит. Мне уже приходилось раньше сталкиваться лицом к лицу с опасностью, о которой я ничего не знал. Через это прошел и отважный ученый, помогавший мне в работе. Что касается меня, я готов пойти на любой риск, ведь это принесет пользу науке, истории, философии. Мы сможем приоткрыть очередную пожелтевшую страницу мудрости, не известную в наше прозаическое время. Но я не хочу, чтобы такой опасности подвергалась моя дочь. Ее молодая, яркая жизнь имеет слишком большую ценность, чтобы ею можно было так легко пожертвовать, особенно теперь, когда она стоит на пороге своего счастья. Я не хочу видеть, как она повторит судьбу своей матери, расстанется с жизнью…