На несколько дней в Полтаве наступило спокойствие, а в «Полтавском дне» мы прочли описание событий 27 ноября, из которого запомнилась такая фраза: «К полудню город был в руках запорожцев, и только небольшая группа офицеров в здании губернского правления героически сопротивлялась до поздней ночи». Лестно?!

У меня остался большой «зуб» против генерала Слюсаренко, который, облеченный диктаторскими полномочиями, был все время только «в инвентаре» гарнизона, а затем покинул нас, воспользовавшись немецкой протекцией. В июле 1919 года, в Екатеринодаре, я «отомстил» ему тем, что, увидя его сидящим на скамейке в парке, прошел мимо него, демонстративно не отдав чести. Генерал смотрел удивленно и молчал.

Через три-четыре года я встретился с поручиком Терещенко в Белграде, где он был тогда «бетонарским майстром». «Я до сих пор не могу решить, – сказал он мне, – хорошо ли мы сделали тогда, что подрались?» – «Конечно хорошо, – ответил я, – у нас есть теперь прекрасное воспоминание!» Потом он уехал во Францию, а я – в Чехословакию, и мы расстались навсегда.

П. Мирошниченко[140]

СТАРОБЕЛЬЦЫ [141]

Еще не выветрился из некоторых голов хмель бесчинств конца 17-го и начала 18-го, а немцы уже тут, в Старобельске.

Кайзеровские: прусского литья и прусской шлифовки.

Офицеры в погонах, щеголеваты, чуть чопорны. Солдаты – подтянуты; мундиры на все пуговицы застегнуты; двое идут – в ногу идут.

Конные в шлемах с шишаками. Кони сытые, вычищенные до блеска, одной масти; хвосты – кокетливой челкой подстрижены.

Пришли утром, а к полудню приказ на видных местах. Поведение требуется хорошее; огнестрельное оружие сдать в комендатуру; нарушение приказа карается по законам военного времени.

Комендант. Имя (с приставкой «фон»). Чин. Кажется, подполковник; не помню.

Приказ на немецком и русском языках. Очевидно, комендант относительно гетмана, сердюков, державной варты, просвиты, ридной мовы и прочего был не в курсе.

Как выглядел тихий степной городок Старобельск в 1918-м? Без фабрик, заводов, шахт?

Пришли домой десятки офицеров и тысячи солдат.

Пришли, а не приехали, потому что до станции Сватово Екатерининской железной дороги 56 верст, а до Черткова Юго-Восточной, считай, все 70. Семейное счастье, чуть омраченное стыдом дезертирства или неожиданным увеличением семьи, – не тема этого рапорта.

Был неслыханный урожай. Некоторые удачливые поля дали почти 250 пудов пшеницы с десятины. Скот в теле; птицы – множество; овощей на три года вперед. В левадах, у курящих и некурящих, по грядке самосада. Не так духовит, как Месаксуди или Стомболи, но крепок. Нашлись и самородки-химики: варят горелку из муки, пшена, свеклы, картошки. И коньяк с четырьмя звездочками – кажется, Асланова – детский лимонад в сравнении с первачом.

Было и тихо и безопасно. На хуторах, в слободах, в самом Старобельске. В степи, на шляхах, в перелесках (лесов нет: степной край). Ни стрельбы, ни грабежей, ни конокрадства.

А старобельчанам чего-то не хватало. Порядка, державности. Никто не спрашивает: а скажи, земляк, на основании какой бумаги с печатью ты смылся с позиции?

Не зовут также «белобилетчики» воевать до победного конца. Не собирают налогов, не берут скота, не трогают птицы.

Не тревожат молодых женщин и девушек настойчивым ухажерством.

Не просят денег на неотложные нужды революции. Не слышно, чтоб собирали монету на расходы – против революции.

С фронта пришли и такие вояки, что бились в Восточной Пруссии у Кенигсберга; шагали с перевалов Карпат в Венгерскую Долину; отбивали победоносный такт под Преображенский марш в старом русском граде – Львове; прикрыли грудью бегство союзников. Нередко у офицеров – Владимир со мечи и банты. У нижних чинов – кресты на ленте полосатой: Егория, победы несущего. Как же так? В нашем Айдаре, в Старобельске, – немцы купают своих коней; с хвостами – челкой, как в Польше у прифронтовых дев…

Молчание – часть приказа фон-коменданта о хорошем поведении. Ну… и помалкивали!

У царя Соломона был перстень с надписью: все проходит. Хорошо царю, читает и говорит: готовься, Соломон, к худому. Худо ему, вертит царь кольцо и себя успокаивает: не горюй, Моня! И худое минует!

У старобельчан такого кольца не было. И потому уход немцев казался в первые часы неправдоподобным. Ушли?

Как видите. Нет приказа с объяснением: зачем пришли? почему ушли?.. Ушел и гетман, Правобережной и Левобережной: Мы, Павло и пр. и пр.

На второй день после ухода немцев прозвучали выстрелы на окраинах Старобельска. Явно – из винтовок. Потом – и в городе. До сего дня интересуюсь: найдя винтовку у мужика, немец не будет конвоировать его к «фон»: в присутствии матери, жены, детей – расстреляет; и это – один пункт. Второй? Ленин призывал моб-сволочь: штыки в землю; иди землю делить! Почему же мужик, дезертируя, не украл из цейхгауза две шинели, а притянул винтовку и две цинки патронов? Даже вопреки смыслу приказа вождя?

Пришла со слезами девочка-гимназистка, говорит: «Встретил меня солдат и сказал: дай вольно! Не дашь – возьму так! Что это значит, мама?!»

Перед храмом поймали прапорщика запаса: забыл срезать погоны. Свалили наземь. Долго били ногами. Отдал Богу душу – по рассеянности: прозевал уход немцев, кайзеровских. Враги-немцы разрешали русским офицерам носить погоны и всем воинским чинам – их ордена за пролитую кровь, за Фатерлянд-Святыню. Через часы – воцарился Хам: о Святыне – не знает.

Так сформировалась Старобельская офицерская дружина, в два месяца переименованная в Старобельский офицерский отряд.

Для воссоздания Великой, Неделимой? Нет!

Для защиты чести матерей наших и сестер-школьниц. Для защиты рассеянных прапорщиков запаса из сельских учителей и мелкопоместных дворян (и они – все – на фронте!). Для спасения себя.

102 штыка… штыков не было! 6 сабель; на своих конях. Один Максим; один Виккерс; 12-13 лент; по 70 патронов на винтовку.

Нет газет. Роптали курильщики: бумага – мягка; размер – подходящий. Пошли слухи. В Харькове Саенко взял 20 больших домов, и в подвалах сидят тысячи. Всяк день – стреляют. А кого, сколько – свидетелей нет.

Луганский патронный шлет подводы с патронами, а кто принимает, где прячут – неизвестно.

В Киеве убивают офицеров. В одном конце – петлюровцы, а в другом – «кацапы». Да за что? Неизвестно!

Старобельск – вольный город. Вроде Гамбурга или Бремена, Риги – в Средние века.

Пришли петлюровцы. Их встретили мы – старобельцы. Бить офицеров? Трудно: у нас два пулемета. Жидов, может? Не разрешаем… и они – люди. «Так ходимо, хлопци!» – И ушли.

Ингуши. С князем (своим) – командиром. Суровые. Молчаливые. Кой их черт принес с гор в степь Старобельскую?

Объяснил штабс-ротмистр N-го гусарского полка: следуем в расположение Южной армии… Князь-командир сказал? Точка!

Полковник Фицхелауров [142] привел в Старобельск три сотни своего 12-го Донского полка.

Полковник привел свои сотни не для того, чтобы обеспечить наши животы и честь наших очагов. По особому заданию атамана и Войскового Круга. В чем задание? Не знаю: был я тогда юнкером разбитого Сиверсом Чугуевского военного училища. [143]

Думается, что и старшие Отряда не удостоились объяснения полковника. Он им сказал:

– От статуса «домоохраны» ступите на путь воинской части, держащей фронт, – передовую позицию. Бог в помощь!

Так старобельцы, без вооружения духовного и материального, вступили на тернистый путь, безнадежный, но честный – Добровольческой армии.

Нет газет, телеграмм, писем, – только слухи: большевики из Харькова – заняли Купянск. Да нет же! Они уже на станции Сватово. А я говорю – в Мостках они… Такие речи слышны были в «штабе» отряда. Солидные – играли в преферанс. Моложе – в «железку» и «очко». Пора! – сказал один. Уже 10. А сегодня декабря 24-е. Сочельник! Там уж – дома то есть! – ждут.