Мне пришлось согласиться, и на следующий день я отправился по назначению. Diepnoltz оказался небольшим городишком, расположенном в торфяниках на полдороге между городами Оснабрюк и Бремен. В километре от него находился небольшой лагерь русских пленных, которые во время войны добывали торф. В нем в это время было около 600 человек. При этом лагере находилась междусоюзная комиссия, состоящая из двух английских офицеров, одного русского прапорщика Булычева и трех сержант-майоров. Главой комиссии, по английской номенклатуре – старшим офицером, был лейтенант Лемон, который не знал ни одного языка, кроме английского, так что мне сразу пришлось превратиться в его адъютанта и переводчика – вести все разговоры не только с русскими, но и с немцами.

Прапорщик Булычев считался лагерным офицером, обязанностью которого было наблюдать, чтобы немцы выдавали на кухню доброкачественные продукты и хлеб, и вообще заботиться о лагере и его обитателях.

Официальная задача комиссии была проверка положения пленных во время войны; опрос и проверка правильности осуждения остающихся в немецких тюрьмах союзных военнослужащих и т. д. Мне кажется, что были еще какие-то задания, так как после каждой моей поездки по железной дороге меня очень подробно расспрашивали, что я видел по пути. Ездить же мне пришлось много, так как Булычев избегал отлучаться от лагеря, а нужно было почти каждую неделю побывать в Ганновере по делам комиссии и сделать также доклад старшему русскому офицеру.

В английской зоне было разбросано 29 таких междусоюзных комиссий. Центральное управление этих комиссий находилось в Ганновере. Генерал Потоцкий устроил в этом управлении полковника артиллерии Вис. Андр. Богуславского [99] в качестве старшего русского офицера и таким образом начальника и руководителя русских офицеров, прикомандированных к междусоюзным комиссиям английской зоны. Полковник Богуславский давал нам все указания, как по вопросам борьбы с пропагандой коммунизма, так и относительно вербовки солдат в белую армию.

В это время, по сведениям союзников, в Германии находилось около 3 тысяч пленных русских офицеров и 300 тысяч нижних чинов, не успевших, в смутные дни германской революции, самотеком возвратиться в Россию. Все пленные солдаты были сняты с работ и сосредоточены в специальных лагерях. Поговаривали, что Георг V английский взял русских пленных под свое покровительство. Действительно, в 1919 году англичане оказывали большую помощь русским пленным как в продовольствии, так и в исподнем белье и одежде.

Приходится отметить, что в Англии лучше, чем у других союзных держав, была организована помощь пленным. Как мне рассказывали офицеры, всякий англичанин, попав в плен, при первой возможности должен был послать в штаб своего полка, остававшийся на мирной стоянке, открытку с сообщением, что он взят в плен и находится в таком-то лагере. Штаб полка немедленно сообщает об этом его родителям или кому было указано с запросом – в состоянии ли они еженедельно посылать своему пленному стандартную посылку, содержащую известное количество мясных и рыбных консервов, галет и печенья, сахару, табаку и т. д., добавляя то, чего захочет пленный, в общем около 3-4 кг. Если же родственники были не в состоянии это делать, они были обязаны немедленно сообщить об этом в полк, который поручал заботу об этом пленном специальным благотворительным обществам.

Передача этих посылок была возложена на Международный Красный Крест. Этот способ пересылки был нерегулярен, требовал много времени, почему на каждого англичанина всегда в пути находилось много посылок. Как много посылок не успело дойти по адресу, можно себе представить, если учесть, что 3 тысячи пленных и свыше 1 тысячи интернированных офицеров и около 300 тысяч солдат получало по посылке в неделю в течение чуть ли не года. Господа офицеры получали посылки на руки. Солдатам же посылки, во избежание продажи продуктов немцам, на руки не выдавались, а шли в общий котел. Посылки вскрывались в лагерном складе английским магазинером сержант-майором (подпрапорщиком), и продукты под нашим надзором выдавались на кухню для приготовления пищи. Табак, галеты и печенье, по вскрытии посылок, равномерно распределялись между солдатами. Эти посылки позволили значительно улучшить довольствие солдат, так как немецкий паек военнопленного солдата, с которым мы познакомились в Doeberitz-Waldow, был более чем недостаточен.

Приблизительно каждые две недели приходил транспорт белья, обмундирования и обуви. При известии о его получении барачные старшие опрашивали всех в своих бараках и докладывали лагерному офицеру, указывая и степень нужды. Руководясь этими сведениями, сержант-майор каптенармус раздавал полученное под надзором дежурного русского офицера. При этом особое внимание было обращено на предотвращение черной биржи, ибо первым условием этой помощи было: «ничто не должно попасть в руки немцев».

Порядок службы в комиссии был точно определен. В 8 часов утра все офицеры, как английские, так и русские, должны быть в «месс»-собрании и с приходом старшего английского офицера садились за breakfest – первый завтрак. После завтрака дежурный русский офицер шел наблюдать получение из немецкого лагерного магазина хлеба и других продуктов. Он являлся первой инстанцией разрешения недоразумений приемщиков с немцами. В серьезных случаях он немедленно докладывал старшему английскому офицеру, который и разрешал вопрос.

Свободные же от дежурства русские офицеры занимались тем делом, которое им было поручено. Служба тянулась до 1 часа дня, когда все собирались в «месс» для «lunch» – 2-го завтрака, после которого был перерыв службы до четырехчасового чая. После чая до 7 часов вечера шли служебные занятия, а затем все снова собирались для обеда. Повара и прислуга в собрании были русские пленные. Вся пища готовилась из консервов, за исключением картофеля, который приобретался у немцев.

Так как по обычаю английской армии принятие пищи является служебным временем, то пропустить какую-нибудь еду без разрешения старшего английского офицера, ни встать раньше из-за стола было невозможно. В одно прекрасное утро я проспал и явился в собрание хотя и вовремя, но не успев побриться. Старший офицер сделал мне замечание, и пришлось спешно идти бриться.

В лагере Diepholtz мне мало приходилось иметь дело с солдатами – это лежало на обязанности лагерного офицера. Во время дежурства для разговоров было мало времени. Правда, несколько раз, по просьбе лагерного офицера, мне приходилось подменять его и вместо него выводить пленных из лагеря на прогулку. Эта прогулка была установлена по соглашению с немецким комендантом. Русский офицер по счету выводил людей из лагеря и по счету их сдавал по возвращении.

Во время этих прогулок все время шла беседа. Так как я не скрывал, что я не пленный, а забран немцами на Украине, они усиленно расспрашивали, что делается в России, как обстоит дело с землей и когда, наконец, их повезут домой. Вероятно, наши разговоры произвели на них некоторое впечатление, так как в Страстную субботу в канцелярию комиссии явился один из барачных старших – вольноопределяющийся, бывший семинарист, и доложил: «Сегодня Страстная суббота, и ребята желают помолиться вечером, как на заутрене, и просят вас возглавить эту молитву». – «Как же я могу это сделать? Я ведь не священник» – был мой ответ. Но он продолжал: «Это ничего не значит. Богослужение, как семинарист, я хорошо знаю и составил порядок общей молитвы, так что можно помолиться без священника, хор уже все разучил, и вам придется в момент, который я подскажу, возгласить «Христос воскресе!». Пришлось согласиться. Действительно, в 11 часов вечера вольноопределяющийся явился в собрание и пригласил меня в лагерь. Лагерь уже принял праздничный вид. Все пленные, по мере возможности, привели себя в порядок, приоделись и собрались на плацу, барачные старшие впереди своих бараков, хор сбоку. Вольноопределяющийся был одновременно псаломщиком и регентом хора. Он управлял пением и в промежутках читал соответствующие молитвы. В известный момент по его знаку я трижды возгласил «Христос воскресе!» и после пения тропаря поздравил их с праздником и похристосовался со старшими.