Атаман Дутов приступил к формированию добровольческих отрядов из офицеров и учащейся молодежи: гимназистов, реалистов и семинаристов, которые шли в эти отряды очень охотно. Из Москвы, с сестрой милосердия М. А. Нестерович, прибыла в распоряжение атамана Дутова партия переодетых офицеров в 120 человек.

В станицах — главным образом, ближайших к Оренбургу — началось формирование дружин из стариков, малолеток и неспособных (в мирное время в неспособные, или категорные, зачислялись казаки, которые не отбывали действительной службы в полках в силу физических недостатков; все они были обложены денежным налогом. — И. А.).

Призыв войскового правительства о формировании станичных дружин встретил неодинаковое отношение.

В одних станицах наблюдался большой подъем и дружины собирались быстро; в других — царило равнодушие и дружины формировались вяло; третьи — прежде чем приступить к формированию, посылали делегатов в Оренбург и в соседние станицы для выяснения обстановки, некоторые станицы если прямо и не отказывались от формирования, то ровно ничего не делали в этом направлении и выжидали событий.

Большое значение имела личность станичного атамана: где атаман был энергичный и с порывом, там дело шло хорошо, где атаман медлил и действовал нерешительно, там ничего не выходило.

В одних станицах формировались конные дружины, в других пешие; в некоторых и те и другие.

Большинство дружин на фронт не выступало и никакого участия в боевых действиях с большевиками не принимало; часть дружин так и не закончила своего формирования: сегодня собирались, завтра расходились.

Большое смущение в умы казаков вносили слухи об успехах большевиков по всей России. Проезжавшие через станицы и поселки солдаты–дезертиры и специально посланные агитаторы распускали про большевиков всякие небылицы: рисовали советскую власть как власть народную, ставшую на защиту всех угнетенных говорили, что казаки, как часть трудового народа, не только не должны бороться с большевиками, но всячески помогать им освободить народ от эксплуатации помещиков и буржуев, которые «пьют народную кровь»; казакам внушалась мысль, что большевики борются не с казаками, а с начальством, которое продалось буржуазии и защищает ее интересы казачьими головами.

Помещиков и крупного торгово–промышленного класса в среде оренбургского казачества не было, поэтому агитаторы старались восстановить казаков главным образом против офицеров — и вообще против начальства, — используя в этих видах разные промахи и недочеты из прошлой жизней.

Разобраться в умело веденной пропаганде, отличить правду от лжи простому казаку было очень трудно. Многое из того, что ему говорилось, он принимал за чистую монету и многому склонен был поверить, тем более людей, которые бы разоблачали большевистскую ложь и разъясняли казакам всю нелепость советской системы, в то время в станицах не было! Казаки были предоставлены самим себе. Станичная полуинтеллигенция, в лице фельдшеров, писарей, учителей, кооператоров, сбитая с толку Февральской революцией, быстро начала усваивать большевистскую психологию и со своей стороны повела демагогическую пропаганду, особенно против офицеров, к которым питала неприязнь за прежние унижения.

Станичное и поселковое духовенство, за небольшим исключением, держалось в стороне и никакого участия в общественной жизни станиц не принимало, ограничиваясь исполнением «духовных треб».

По мере хода событий внутри России и под влиянием агитации часть казаков в станицах начала постепенно переходить на «советскую платформу»: одни искренно заблуждаясь, другие в надежде получить выгоду.

Однако подавляющее большинство населения станиц и поселков к пропаганде большевизма относилось отрицательно, хотя бы в силу своего природного консерватизма. Но ясного, отчетливого представления о большевизме и его разрушительных началах у казаков не было.

При формировании станичных дружин казакам пришлось столкнуться с недостатком оружия. Это обстоятельство их сильно беспокоило. Винтовок казенного образца в станицах не было. Вооружались дружины чем попало, старыми берданками, охотничьими ружьями, шашками, самодельными пиками, топорами, ломами, нагайками и просто палками.

Из станиц все время посылались в Оренбург и в окружные города депутации за получением оружия, но в большинстве случаев он должны были возвращаться с пустыми руками.

У войскового правительства для всех оружия не хватало. Винтовками, отобранными у солдат запасных пехотных полков, в первую очередь вооружались офицерские и добровольческие отряды, формировавшиеся в самом Оренбурге.

Встретились затруднения с обмундированием и продовольствием. Добровольцев надо было одевать и кормить.

Комитет Спасения Родины и Революции обратился за помощью к городу. Купечество и зажиточные горожане на призыв Комитета отозвались довольно слабо и особенной щедрости не проявили. Но благодаря настояниям атамана Дутова и энергии отдельных лиц некоторые средства удалось собрать — на первое время вполне достаточные.

Надо заметить, что местное, неказачье население, особенно мещанство и мелкий торговый люд, ясного представления о происходящих србытиях не имели и к борьбе казаков с большевиками относились совершенно равнодушно, полагая, что это дело их не касается.

К сожалению, такая психология преобладала в среде так называемых буржуазных классов, которые считали, что драться с большевиками должны военные — офицеры, солдаты, казаки, но не гражданские лица.

Городская интеллигенция — в лице чиновников, учителей, отставных офицеров — прихода большевиков боялась, но никаких мер в целях организации и самообороны не предпринимала.

Рабочие Оренбурга (главным образом железнодорожных мастерских Ташкентской железной дороги), независимо от того, были ли они меньшевиками или большевиками, социалистами–революционерами или беспартийными, — все они были настроены революционно–бунтарски. Комитета Спасения Родины и Революции не признавали (хотя в его составе были и их представители), казаков и офицеров ненавидели, а атамана Дутова называли контрреволюционером. Все их симпатии были на стороне большевиков, и каждый рабочий с нетерпением ждал вступления в город большевистских отрядов. Наиболее горячие головы из рабочих кругов и городских подонков организовали в разных частях города боевые ячейки с целью произвести восстание.

Вот в общих чертах какова была обстановка, в которой войсковому правительству Оренбургского казачьего войска приходилось начинать вооруженную борьбу с большевиками.

* * *

В конце ноября во всех городах Поволжья, Урала и Сибири власти Временного правительства уже не существовало; она перешла — почти без всякого сопротивления — в руки большевиков, всюду образовались Советы.

Пришел черед и Оренбургскому войску. В декабре месяце отряды большевиков стали подходить к границам войска и проникать на войсковую территорию с разных сторон: на севере — со стороны Екатеринбурга, Уфы и Омска, на юге — со стороны Самары и Ташкента. Сначала красные отряды двигались по железным дорогам, а затем по грунтовым путям, сперва захватывали города, а потом распространялись по станицам.

Прежде всего в руки большевиков попал Челябинск — важнейший железнодорожный узел, а за ним торговый город Троицк — после чего 3–й и 4–й округа очутились в сфере влияния советской власти.

Оренбург был осажден большевистскими отрядами с двух сторон: со стороны Самары и со стороны Актюбинска. Наибольшей активностью отличалась Самарская группа, благодаря наличию в ней отряда матросов.

В половине декабря был созван войсковой Круг, на который съехались в полном составе депутаты от станиц и строевых частей. Круг приветствовали представители города и делегации от всех партий. Атаман Дутов, открывая заседание Круга, произнес горячую речь, в которой призывал депутатов стать на защиту матери России и родного войска. Председателем Круга был избран М. А. Арзамасцев — по профессии медицинский фельдшер, по убеждениям — антибольшевик. С первых же заседаний Круг поделился на две неравные части: большую — стариков и меньшую — фронтовиков.