15 сентября благодаря энергии прапорщика Бутана, служившего в канцелярии воинского начальника, писаря этой команды, а за ними и других, настукали на машинках протесты против захватчиков власти, а 16–го генерал С–ий (окружной интендант), переговорив с несколькими офицерами, заявил, что если найдут еще сторонников, то его команда (человек 60) целиком пойдет против большевиков. В 4 часа дня того же числа во дворе окружного интендантства собралось до ста человек, главным образом из нестроевых, и человек пятнадцать офицеров и чиновников. Пригласили туда же и комиссара Наливкина, который явился с оттиском только что полученной из Петрограда телеграммы Временного правительства, в которой сообщалось, что на помощь высылается военная экспедиция, после чего было приказано «арестовать мятежников». При этом комиссар Наливкин заявил, что, несмотря на свою старость, он вспоминает, что когда‑то был сотником и что он, в случае надобности, сам пойдет против большевиков.
Было условлено: собраться к 8 часам вечера во дворе воинского начальника, причем каждый из присутствовавших должен был к вечеру привлечь возможно больше сочувствующих.
Прежде всего необходимо было освободить юнкеров школы прапорщиков из‑под ареста, что и было блестяще выполнено не бывшими случайно под арестом капитаном Ф–м и адъютантом школы прапорщиков Т–м. С помощью нескольких юнкеров, вооруженных взятыми из конвоя винтовками и бывшими в их распоряжении двумя ручными гранатами, они обезоружили большой караул, освободили юнкеров, добыли из цейхгауза винтовки и вооружили их. К этому времени капитан Г–н [288] уговорил находившихся в крепостных казармах, в ожидании отправки на фронт, трехсот ударников примкнуть к движению; их также вооружили винтовками из тех же цейхгаузов, и к 9 часам вечера был сформирован отряд силою до 900 штыков (и 75 казаков из конвоя), включая разных нестроевых офицеров и чиновников. По разным причинам офицеров примкнуло тогда очень мало; командование отрядом было предложено генералу Смирницкому, [289] но он отказался, заявив, что командовать должны только бывшие на войне. Тогда командование принял старший в чине полковник П–в, назначив начальником штаба капитана Г–на. Через час выяснилось, что полковник П–в никогда не был в боевой обстановке и не годится для командования (между прочим, он приказал отпустить на «честное слово» арестованного конвойцами большевистского коменданта прапорщика Гриневича). Пришлось спешно вызвать только что освободившегося из‑под ареста полковника Р–ва (георгиевский кавалер, после тяжелого ранения с вставной челюстью). Полковник Р–в принял командование и приказал весь отряд перевести в крепость, комендантом которой назначил капитана Г–на. Необходимо еще отметить, что освобожденный из‑под ареста начальник школы прапорщиков, полковник Савицкий, также уклонился от командования и оставался с нами в крепости в довольно странной роли присутствующего, но не участвующего в деле лица.
Все было сорганизовано настолько быстро, что большевики не успели помешать, и к утру все государственные учреждения, банки, казначейство, почта и т. п. охранялись уже караулами из крепости; большевики не выступали, но их не трогали по приказанию комиссара Наливкина, ожидавшего, что вот–вот придет военная помощь и тогда наступить «суд праведный». Собственно говоря, с большевиками тогда уже можно было кончить одним ударом, пассивное же сидение в крепости, все время начеку, было весьма изнурительно: приходилось жить в крепости не раздеваясь, караулы были тяжелы из‑за относительной малочисленности. Кроме того, в самой крепости были хорошо вооруженные враги этого маленького отряда (крепостная артиллерийская рота), у которых были и пулеметы, и орудия на валах, и которыми они в любой момент могли оперировать против здания школы, где находился тогда штаб отряда, все офицеры и юнкера. Делались попытки привлечения к несению караульной службы людей из дружин, но это могло оказаться небезопасным. Такое неопределенное положение тянулось почти до октября месяца.
В конце сентября прибыла неожиданная помощь из Самарканда: однажды на рассвете в крепости появился полковник Б–в с двумя сотнями (150 человек) казаков и обратился к коменданту с вопросом, где находится «гнездо», т. е. «Дом Свободы»? Получив указания, он заявил, что сейчас же его разорит. И действительно, вскоре стали прибывать арестованные им: прапорщик Гриневич, писарь школы прапорщиков Федосеев (весьма опасный большевик, член комитета), а также вскоре привезли целый ящик захваченных там документов и запертый несгораемый шкаф.
Но о действиях полковника Б–ва узнал полковник Савицкий; ужасно возмутившись, он отправился к комиссару Наливкину и убедил его приказать полковнику Б–ву — от имени Временного правительства — прекратить военные действия; полковник Б–в обиделся и через несколько дней уехал со своими казаками, но арестованные большевики и захваченное имущество остались у коменданта крепости. Было вполне ясно, что на гарнизон рейд Б–ва произвел сильное впечатление, и если бы ему не помешали, а наоборот — разрешили присоединить две роты юнкеров к его казакам, то тогда легко можно было бы разоружить мятежные полки даже без жертв.
Итак, сторонники Временного правительства, присягавшие ему, показали пример повиновения законному начальству и подчинились приказу комиссара Временного правительства: не раздеваясь по неделям, продолжали в бездеятельности валяться на полу столовой и канцелярии школы, готовые в любой момент, по тревоге, занять свои места на валах крепости или в рядах вылазочного отряда.
В последних числах сентября стали прибывать части отряда генерала Коровиченко, (военная экспедиция по назначению Временного правительства), а 3 октября прибыл и сам генерал Коровиченко. Отряд состоял из (17–го?) Оренбургского казачьего полка, четырех маршевых эскадронов драгун и гусар, пулеметной роты из Ораниенбаума и двух бронированных автомобилей.
Уже с первого дня пребывания генерала Коровиченко в Ташкенте выяснилось, что, будучи прислан Керенским для подавления мятежа, он недооценивает события. Все участники борьбы полагали, что он немедленно прикажет мятежным войскам сдать оружие и, в случае неповиновения, заставит их повиноваться силой, так же понимали и сами прибывшие с ним офицеры и солдаты, так же понимали и трепетавшие большевики. Генерал Коровиченко думал иначе: он считал возможным «уговорить» их, и даже «без разоружения». Начался ряд «роковых» ошибок.
Несмотря на все протесты, штаб генерала Коровиченко расквартировал прибывшие с ним войска так, что драгуны и гусары должны были жить рядом с 2–м запасным строевым полком, а казаки — рядом с казармами 1–го полка, т. е. с «места в карьер» давалась возможность пропаганды среди вновь прибывших. Уже на второй день все опасения полностью подтвердились, и офицеры отряда заявили о неудобстве такого соседства, а также и о том, что среди их людей уже кое‑что «начинается»; но генерал Коровиченко все же полагался на силу «уговаривания» и… отпустил «ударников» (среди них был хорунжий Греков, белоголовый, участвовавший в партизанских отрядах в январе 1918 года на Дону. — Ф. Г.) за ненадобностью — это была вторая ошибка.
Сам генерал Коровиченко отправился с визитом в Совет солдатских и рабочих депутатов, куда съехались члены со всего Туркестана, чтобы «осудить» незаконное свержение краевого Совета; заседая совместно с захватчиками власти, наиболее умеренные из них, не найдя возможным оставаться в таком Совете, постепенно разъехались. И вот на этом Совете генерал Коровиченко произносил большие речи и спокойно выслушивал от «захватчиков власти» самые возмутительные вещи — это была третья ошибка.
Четвертой ошибкой являлось освобождение от обязанностей комиссара Наливкина, что генерал Коровиченко сделал именем Временного правительства. Единственный боевой старший начальник полковник Р–в, соглашаясь с методами Коровиченко, сам отстранился за болезнью (действительной); помощник генерала Коровиченко по гражданским делам (назначенный им) А. И. Доррер, состоявший ранее областным комиссаром Закаспийской области, также полагал, что уговоры бесполезны и необходимо разоружение и арест членов Революционного комитета, но не мог переубедить генерала и сам стал заниматься «уговариванием».