В его голове сам собой созрел план. Нужно, во что бы то ни стало, уговорить Владимира ехать с ними. Еще один мужчина не помешает. А там, глядишь, может Миладка и влюбится. А из столицы, после того, как снимет с себя все обязательства, он мог ускакать в любом направлении. И никто никогда не узнает, куда он делся.

В эту ночь Атан впервые лег отдельно. Не смотря на протесты Милады. Он лег на полу, укрылся старым тулупом и мгновенно заснул.

Милада, наблюдая за ним с печи, сдерживала ярость и рыдания, рвущиеся наружу до тех пор, пока странник на грани сна и яви не стал дергаться всем телом. Милада, зная об этой его особенности, хотела прикоснуться к нему, прижаться к нему всем телом и унять крупную редкую дрожь (оставшуюся ему на память от схватки с нечистью, о которой Атан говорил всего один раз, пьяный и вскользь), прошибающую его тело всякий раз, как он засыпает. Но он не хочет, чтоб она была рядом. Причину Милада найти не могла, но она всегда была умной девочкой.

Корчма была полупуста. Звук глухого стука деревянных кружек смешивался с ровным гомоном мужских голосов, смехом подавальщиц, призывно улыбающихся на каждый похотливый шлепок. Кислый запах бражки и дым самокруток витали над головами посетителей.

В темном углу в полном одиночестве сидел Владимир Самойлов. На интересном лице молодого мужчины застыло отсутствующее выражение лица. На красивые, цвета прелой листвы, глаза мужчины сложно было не обратить внимания. Глубоко посаженные, под резко очерченными светло каштановыми бровями, с густыми, не особо длинными ресницами, они привлекали внимание, завораживали и пьянили девушек, девочек, женщин. Кружка за кружкой он вливал в себя бражку в надежде затопить печаль поселившуюся в его сердце. Она бросила его. Да как она могла! Семь лет они знали друг друга. Пять лет были помолвлены. И вот, Анна Михайловна Соколовская разорвала помолвку. Она нашла другого. Побогаче, поудачливей, посговорчивей, получше…

Анна пришла к нему с сумерками. В сад, где он любил проводить вечера. Уже после того, как ее отец приехал и объявил о разрыве помолвки по причине, которую деликатно завуалировали и представили, как вспышку страсти между ней и сыном градоначальника Креждена.

Она говорила отрывисто, все время смущалась и отводила глаза, не смея посмотреть прямо. Она сбивчиво объясняла, что намеревалась хранить верность, но когда появился он, страсть пересилила голос разума. Она пыталась объяснить ему, что все, что было между ними, было не любовью — дружбой. Они слишком хорошо друг друга знали, чтобы испытывать тот водоворот страсти и чувств, который захватил ее и ее новую пассию — Карниля.

— Владимир, — говорила она, и в голосе ее было столько раскаяния и сочувствия, что ее голос резал по живому, рвал натянутые нервы, выжигал былые чувства и оставлял руины, прах и дикую боль. — Я не хотела делать тебе больно, но пойми, я не любила тебя так, как люблю его.

— Для чего ты пришла? — тихо спросил Владимир. В его тихом голосе звенела сталь. Анна ни разу за все время, что знала его, не слышала подобного тона. — Меня не надо жалеть… Или ты за столько лет не поняла, что жалость мне абсолютно не нужна? — вкрадчиво начал он.

Анна отступила на шаг. И нерешительно продолжила:

— Я просто подумала… мне нужно было поговорить с тобой. Я не могла просто так вычеркнуть тебя из своей жизни, я думала, что ты будешь страдать…

— А если ты придешь и поговоришь со мной, то я сразу перестану страдать? Я сразу пойму тебя и с радостью отпущу, буду рад за тебя и благословлю вас на свадьбу? — красивые губы причудливо изогнулись в презрительной усмешке.

Тень падала на его лицо, скрывая его глаза. Анна чувствовала почти физическую потребность заглянуть в них, узнать, что он на самом деле думает, насколько сильно ранил его ее отказ. Не отдавая себе отчета, она хотела знать, что сделала ему больно. Эгоистические терзания и привели девушку в его сад.

— Ну зачем ты так? — тихо произнесла Анна снова опуская голову.

Ветер тронул кроны деревьев, листья весело зашептались в вышине. Как это контрастировало с тем, что происходило в душе Владимира. Как ему было тошно от Анны. Он видеть ее не мог. Не мог слышать ее, чувствовать. Ее запах, который ветер донес до него, запах, который он так любил, по которому тосковал все это время, теперь раздражал, вызывал головную боль и до скрежета зубов бередил раненое сердце, тревожил истерзанную ожиданием душу.

— Уходи, — Владимир устало махнул рукой, едва сдерживая себя от того, чтоб не схватить Анну за хорошенькую шейку и не придушить ее.

— Владимир, мне… жаль, — еле слышно произнесла она. И развернувшись торопливо пошла прочь. Через десять шагов она остановилась, опустив голову. Владимир смотрел ей вслед, запоминая каждое движение, каждый изгиб этого молодого, сильного и чужого теперь тела. Анна резко развернулась и закричала:

— Ты никогда не старался меня понять! Я была нужна тебе только потому, что во мне ты видел тихую девочку, которая будет тебе во всем потакать. Ты нравился мне, действительно нравился, но в наших отношениях тебе был нужен ты. А я — лишь средство для поддержания твоего престижа. Ты не умеешь любить, Владимир, не умеешь! И сейчас ты страдаешь только от того, что тебя бросили. От того, что все твои надежды рухнули не по твоему велению, а по желанию другого. Я пришла объяснить тебе все, в надежде, что, когда ты встретишь ту, которую на самом деле полюбишь, то не повторишь своих ошибок.

Она развернулась и, чеканя шаг, спешно скрылась из виду, понимая, что все сказанное — не правда, а только способ сделать ему больнее. Сделать так, чтоб он никогда не забыл ее, никогда никого больше не полюбил. Анна не любила быть второй. И даже первой, если есть другая, способная затмить ее.

Эта сцена снова и снова прокручивалась в голове Владимира. Мысли его все время возвращались к ней. Несмотря на солидное количество выпитого спиртного, он был трезв, хотя хотелось напиться до беспамятства, чтобы не помнить, не видеть, не слышать…

— Ты не права Анна, — шептал Владимир, вдыхая табачный дым и выпуская его колечками, — Ты никогда не была тихой девочкой. Ты всегда делала мне больно. Ты научила меня тому, что лучше действительно не любить… Найти тебе замену? Вряд ли…

Молоденькая подавальщица с миленьким личиком, ладной фигурой, высокой грудью приветливо улыбнулась ему. Владимир вынырнул из воспоминаний и улыбнулся в ответ.

— Если спиртное не действует, — подумалось ему, — будем вышибать клин клином.

Леся проснулась рано. С первыми петухами. Она подскочила, как ужаленная, и стала собираться. В голове ее хороводом бродили мысли. Скотину покормить, кур выпустить, воды принести, приготовить завтрак… Утренние дела стройным списком появлялись перед мысленным взором девушки, выстраиваясь в очередь. Стоп, — сказала она себе, — я не дома. Воспоминания накатили на нее снежным комом. Девушка вздрогнула. Милада спит до полудня и ложится спать поздно. Можно полежать и не беспокоить хозяев.

Леся разделась и залезла обратно под пуховое одеяло. Оно согревало ее своим теплом, обволакивая и успокаивая…

Как резко изменилась ее жизнь. Еще вчера она и мечтать не могла о том, чтобы спокойно лежать и думать, греясь под одеялом в лучах весеннего утреннего солнца, падающего в маленькое окошко. Леся была «мерзлячкой», даже летом она спала под теплым одеялом, выставляя голые пятки наружу.

Будущая поездка страшила ее. Она абсолютно привыкла к размеренной жизни в хуторе. Когда знаешь, что нужно делать, когда каждый день рассчитан по минутам. Ее жизнь изменилась, девушка принимала это, но страшилась неизвестного. Как они поедут? Денег у нее совсем не много. Вряд ли хватит на поездку втроем… хотя у Атана и Милады тоже что-то будет.

Хватит, — остановила она себя, — хватит уже думать о глупостях. Ты хотела вообще бежать одна. Куда глаза глядят и тебя не страшила перспектива остаться без денег или нарваться на разбойников. Но, тогда я была одна… отвечать только за себя, всегда легче, чем отвечать еще за кого-то. Легким движением руки Милада переложила всю ответственность с Лесиных плеч на плечи Атана.