— Почему ты не идёшь домой? — прокричал сквозь шум дождя и грохот грома Скотт. — Если останешься здесь, в тебя ударит молния!

Между раскатами грома он расслышал резкий звук сверху и задохнулся от удивления. Древесный кот спрыгнул с ветки прямо ему на плечо. Ощущение тепла Фишера его мокрой кожей было потрясением. Прикосновение к лицу крошечных ручек со втянутыми когтями внушало благоговение.

— Мяу! — в этом звуке было острое расстройство. Скотт мог ощущать настойчивость беспокойства исходящую от древесного кота, чувствовать каким-то образом, что Фишер останется с ним не смотря ни на что, точно также, как древесный кот Стефани Харрингтон не оставил её, а бросился на гексапуму. Он оказался лицом к лицу с таким самоотверженным благородством, что оставалось только устыдиться трем четвертям истории человечества.

Теплое, покрытое мехом тело прижималось к его голове, а мордочкой древесный кот тёрся о щёку Скотта, не обращая внимания на проливной дождь. Фишер урчал Скотту на ухо, прикасался к его лицу, нежно обернул хвост вокруг его шеи, только что не тряс его в попытке дать знать, что Скотт не один в этой ужасной ситуации посреди неистовствующей грозы. Скотт рискнул оторвать одну руку от костыля, чтобы поднять её и прикоснуться к сидящему у него на плече разумному созданию; урчание кота он мог не только слышать, но и ощущать, поглаживая мокрый мех дрожащими пальцами.

— Откуда ты пришёл? — прошептал Скотт. — Вы, ребята, должны жить неподалёку. Я не знаю, почему ты, Фишер, помогаешь мне, но ты просто не представляешь, как я рад этому. — Тут, оценив интенсивные эмоции, изливавшиеся на него от кота, он поправился: — Хотя, может быть и представляешь.

— Мяу... — звук был тихим, успокаивающим. Древесный кот указал на пелену ливня в направлении примерно соответствующем месту, где, казалось целую вечность назад, Скотт оставил свой аэрокар. — Мяу!

Древесный кот был настойчив; Скотт практически ощущал нараставшее в нём нетерпение. Поэтому и поковылял в том направлении, всё ещё пытаясь сориентироваться. Если бы он считал, что сможет найти пещеру поблизости, то с радостью бы заполз в неё; но единственное место, где он наверняка мог найти убежище, был его аэрокар, где-то впереди примерно в этом направлении. Во всяком случае, он думал, что в этом направлении. При очередной вспышке молнии наверху он, наконец, разглядел отблеск реки, но сказать, сколько он уже прошёл не смог. Хлещущий дождь не давал определить как далеко он от места, где столь неудачно упал, уж тем более от места, где он оставил аэрокар.

— Мяу! — древесный кот указывал прямо вперёд.

— Надеюсь, ты знаешь, куда мы идём, Фишер. — Скотт продолжал медленно брести вперёд, не доверяя опоре для ног в грязи и толстом слое разнообразных наносов, составлявших поверхность почвы в лесу. Ветки и сухостой, и скользкие от дождя камни подворачивались каждые несколько секунд. Только костыль не давал ему упасть. Древесный кот оставался с ним, согревая плечо и верхнюю часть руки. Утешающее присутствие кота удерживало отчаяние на расстоянии. Стоило Скотту остановиться, задыхаясь и безнадежно заблудившись, как древесный кот уверенно указывал направление в озаряемом молниями мраке и проливном дожде, явно зная, куда ему надо, даже если Скотт больше не был уверен, куда на самом деле они идут. Скотт совершенно не представлял, сколько он так шел, ссутулившись под секущим ливнем, когда услышал подобную ружейным выстрелам первую дробь ударов градин по деревьям.

Боль от удара градины пронзила его спину, и Скотт охнул, едва не утратив равновесие. Он удержался от падения в последний момент, вцепившись в посох, и секунду стоял, содрогаясь, а вокруг него в грязь падали градины, пробившие кроны деревьев. Скотта шатало так, что он даже не был уверен, удержится ли он на ногах ещё шаг. Град падал повсюду вокруг, обрушиваясь на частокольный лес разрушительным ливнем, который сшибал наземь обломанные ветки и сучья.

— Мяу! — древесный кот переместился у него на плечах, выгнулся защитной дугой над головой Скотта. Четырёхпалая рука, появившаяся на краю поля зрения Скотта нетерпеливо ткнула вперёд. Ярко полыхнула молния...

И тут Скотт увидел разрыв между деревьями, а в нем отблеск ярко-жёлтой краски его аэрокара.

— Аэрокар! О Боже, Фишер, ты замечательный, удивительный кот!

Он побрёл по грязи вперёд, задыхаясь от напряжения и втягивая голову в плечи каждый раз, когда градина щелкала по ветвям над ним и шлепалась наземь неподалёку. Почти дошёл... ещё всего несколько метров... Он вышел из-под деревьев и поскользнулся в разлившемся здесь грязевом озере. Скотт вскрикнул, понимая, что не сможет удержаться на ногах, что упадёт и очень неловко. Он ударился левым плечом, услышал вопль боли... и обнаружил, что лежит, раскинувшись в грязи, а голова его покоится на мокрой, дрожащей меховой подушке. Слабый стон боли вырвался у древесного кота. Скотт тоже стонал, почти ничего не видя из-за собственной боли, но этот страдающий звук заставил его подняться на четвереньки, склонившись над котом. Градины сыпались потоком, барабаня его по спине, но он не обращал внимания на резкие, болезненные удары, фокусируя глаза на древесном коте.

При вспышке молнии он увидел Фишера лежащим под его плечом со странно вывернутой относительно тела кота одной из средних лап. Когда Скотт попытался осторожно её ощупать в поисках повреждений, древесный кот вскрикнул. “О Боже, его средняя лапа должно быть сломана. Ты же мог отпрыгнуть... почему не сделал этого?”

Потому, что если бы он отпрыгнул, Скотт ударился бы головой о раскисшую, усеянную булыжниками землю и древесный кот это понимал. И понимал, какой урон это причинит. Скотту не нужно было объяснять, что сделал кот. Его глаза защипало, и он сморгнул слёзы. Скотт подхватил древесного кота одной рукой и прижал к груди, поражённый в самое сердце вырвавшимся у того мяукающим звуком. Вглядевшись сквозь пелену дождя, он разглядел свой аэрокар меньше чем в двух метрах. Скотт пополз на трёх конечностях по раскисшей земле, разбрызгивая лужи и вздрагивая, когда в его ладонь или колени вонзались расщепленные останки деревьев, унесённых отсюда половодьем, создавшим эту прогалину. Казалось прошла вечность, хотя это не могло занять больше чем несколько минут максимум. Наконец, Скотт нащупал рукой борт аэрокара, открыл дверцу и заполз, содрогаясь всем телом, в сухое убежище.

Ему хотелось свалиться прямо там, на полу.

Вместо этого Скотт закрыл дверцу, прополз дальше и включил питание. О взлёте в шторм, подобный бушевавшему снаружи, в других обстоятельствах нечего было бы даже и думать, но ему — а теперь и Фишеру — крайне была нужна медицинская помощь. А такой шторм обязательно станет выворачивать деревья с корнем и пускать их по течению реки вместе с паводком, обрушившимся вниз по каньону. Вполне возможно, прямо в его запаркованный аэрокар. Скотт щёлкнул тумблерами, включая свет и активируя системы аэрокара. Измождённый, мучащийся собственной болью, он затащил себя и своего спутника в сиденья среднего ряда и зарылся в аптечке, которую всюду брал с собой — и по глупости оставил в аэрокаре.

— Больше я никогда не сделаю такой ошибки, — вслух пробормотал он, доставая бинты и шину.

Скотт закусил губу, зная, что сейчас причинит боль древесному коту, но на лапу того надо было наложить шину. Он мягко прикоснулся к пострадавшей конечности кота. Фишер застонал, как большой ребёнок, но позволил ему выпрямить лапу. Она, слава Богу, не произвела впечатления сломанной, когда Скотт аккуратно ощупал её кончиками пальцев. Он, однако, ощутил воспаление и опухоль, а также ригидность, что предполагало серьезное растяжение связок. Скотт не был ксеноветеринаром, но всё-таки доктор медицины, а повреждение мягких тканей оставалось повреждением мягких тканей произошло ли оно у человека, у птицы, у лошади, или у разумного древесного кота.

— Прости, парнишка, я не хотел так тебя ушибить. Боже, в какое дерьмо я нас впутал. Держись, Фишер, я собираюсь вытащить нас, о’кей?