Естественно, Талейран очень рисковал, ведь стоило императору Александру захотеть показать Наполеону свое дружеское к нему отношение, и бывшему министру наступил бы конец. Но «Анна Ивановна» все просчитала точно: русские не выдали его. Сам же Наполеон долгое время вообще ни о чем даже и не подозревал.

Биограф Талейрана Ю. В. Борисов пишет: «Можно ли говорить о государственной измене Талейрана? Да, несомненно. Являясь доверенным лицом Наполеона на свидании в Эрфурте, он призвал союзную державу к борьбе с Францией»[364].

Это не просто не совсем так, а совсем не так. Талейран призывал не к борьбе с Францией, а к спасению Европы и к сопротивлению потерявшему чувство реальности Наполеону. Это, очевидно, не одно и то же. Несомненным же является лишь то, что пути Талейрана и Наполеона бесповоротно разошлись. Теперь Талейран окончательно понял, что «пришло время дать Франции нового начальника, и он хотел иметь возможность решать, каким будет этот начальник»[365].

Жан Орьё по этому поводу категоричен: «Посмотрим на то, что некоторые историки называют “Эрфуртским предательством”, но что, на самом деле, было лишь возвращением на место того, что было переставлено незаконно. По отношению к Наполеону это было предательство, по отношению к Франции и Европе — мудростью»[366].

По сути, Наполеон уже давно не был Францией, и последнюю надо было срочно спасать.

Императоры расстались 14 октября 1808 года, тепло обнявшись на прощание. Союзный договор между ними был подписан, но он так никогда толком и не соблюдался.

Кстати сказать, именно в это время император Александр пожаловал Талейрану орден Святого апостола Андрея Первозванного. Но самым удивительным оказалось то, что «Анна Ивановна» в это же время «по совместительству» занимался «взаимовыгодным сотрудничеством» еще и с Австрией. Может быть, это слишком громко сказано, но, во всяком случае, он «держал Меттерниха в курсе всего»[367].

«Наполеон, конечно, ничего не знал об этих “негоциациях”, как писали старинным слогом в тогдашних русских дипломатических бумагах. Но императору тотчас же донесли о непонятном сближении Талейрана и Фуше, бывших до этого явными врагами»[368].

В частности, 20 декабря 1808 года Фуше вдруг объявился собственной персоной на приеме в особняке Талейрана. Никто не мог поверить собственным глазам, особенно когда два «врага», «взявшись за руки, принялись прогуливаться из одного зала в другой»[369].

И это были люди, которые еще в октябре 1808 года считались заклятыми противниками!

Тогдашний австрийский посол в Париже Клеменс фон Меттерних написал в Вену, что «эти люди, стоящие во Франции в первом ряду в общественном мнении и по уровню влияния, еще вчера противостоявшие друг другу по взглядам и интересам, сблизились из-за обстоятельств, независимых от них самих»[370].

Да, они были совершенно разными. Фуше являл собой типичного представителя «третьего сословия», а Талейран был из аристократов. Их взаимная антипатия быстро переросла во взаимное презрение, и это, казалось бы, должно было блокировать любое сближение. Но, как очень верно отмечает историк Луи Мадлен, «они оказались слишком политиками в душе, чтобы их взаимная ненависть могла звучать громче их интересов»[371].

Надо сказать, что к концу 1808 года их интересы пересеклись и точкой пересечения стала оппозиция по отношению к Наполеону.

До 20 декабря 1808 года Фуше никогда не пересекал порога дома Талейрана. Что же вдруг так резко изменило их отношение друг к другу? Считается, что посодействовал их первой встрече Александр Морис Блан де Ланотт, граф д’Отерив. Он работал в министерстве иностранных дел, в свое время несколько лет находился в США, прекрасно знал Талейрана и даже считался его негласной «правой рукой». Он-то и организовал эту встречу. Почему? Да потому, что граф д’Отерив был человеком умным, на все имеющим свое мнение. Еще в декабре 1805 года он написал Талейрану, что Наполеон, «похоже, поднялся выше своих собственных идей»[372].

Если он так думал после Аустерлица, то можно себе представить его суждения в 1808 году…

Известны, например, такие слова д’Отерива о Наполеоне: «Я не вижу, как он может прийти к миру, иначе как раздавив всех вокруг»[373].

Сначала граф д’Отерив переговорил с Фуше, потом — с Талейраном. И встреча состоялась, так как оба этих человека к тому моменту уже предвидели крах слишком вознесшегося вверх императора. Соответственно, нужно было заранее подготовиться к этому и решить, что делать в случае, например, гибели Наполеона на очередной войне. Это и стало главной основой для их сближения. И, кстати, их первый конфиденциальный контакт имел место в салоне княгини де Водемон, которая до того принимала их по отдельности[374].

Встреча на приеме в особняке Талейрана — это уже было очень серьезно, и она весьма сильно обеспокоила барона Паскье — человека, который благодаря своим деловым качествам в скором времени станет столичным префектом полиции. Естественно, обо всем тут же было доложено императору.

Что это было — открытая демонстрация или заговор? Наполеон пока не знал. Но тема эта сильно взволновала и его. Во всяком случае, известно, что примерно в это время он сказал генералу Кларку, своему новому военному министру:

— Я вам запрещаю связываться с Талейраном, так как это г…! Он вас запачкает.

Эти весьма жесткие слова Наполеона стали известны из «Мемуаров» Луи Виктора Леона де Рошешуара[375]. Но вот о возможности заговора против себя у Наполеона тогда не было и мысли. А вот Клеменс фон Меттерних, поддерживавший самые тесные связи и с Талейраном, и с Фуше, именно тогда написал в Вену следующее мнение о них обоих: «Не устроят катастрофу, но используют, если таковая произойдет»[376].

Так продолжалось до начала 1809 года, когда тайная полиция Наполеона перехватила письмо к Неаполитанскому королю маршалу Мюрату, в котором тому сообщалось о планах Талейрана по возведению его на французский престол в случае неожиданной смерти Наполеона. Это известие заставило императора, находившегося в то время в Испании, бросить все и спешно вернуться в Париж. На приеме, устроенном 28 января 1809 года, император в ярости набросился на своего бывшего министра, публично упрекнув его в участии в самых темных делах. Эта сцена сотни раз описывалась в исторической и мемуарной литературе.

— Вы вор, мерзавец, бесчестный человек! — кричал Наполеон. — Вы не верите в Бога… Вы всех обманываете, всех предаете! Для вас нет ничего святого, вы бы продали родного отца! Почему я вас еще не повесил на решетке Тюильри? Но для этого есть еще достаточно времени! Вы — дерьмо! Дерьмо в шелковых чулках!

Талейран выслушал крики разъяренного императора. Он стоял, опершись на мраморную панель камина, и казалось, сам был сделан из белого мрамора. Ничто на его лице не показало ни одной эмоции. А Наполеон, видя это, разъярился еще больше и решил ударить «ниже пояса»:

— Герцог де Сан-Карлос — любовник вашей жены!

На этот выпад Талейран, улыбнувшись, ответил:

— Я не говорил вам об этом, так как думал, что эта новость не может быть интересна славе Вашего Величества, да и моей тоже…