Человека, который, руководствуясь эгоистическими соображениями своей экспансионистской политики, помешал упомянутому выше развитию событий, подав тем самым дурной пример своим наследникам; который, в отличие от Теодориха, якобы проявил политическую прозорливость, стали восхвалять как правителя, «сумевшего осуществить государственную реорганизацию Западной Европы», как короля, «ощутившего веяния времени и проложившего новые пути». Этим человеком был Хлодвиг, основатель Франкского королевства. Оценка его деятельности зависит от того, как относиться к идее Теодориха об ограничении власти византийских императоров путем создания союза всех находящихся в Западной Европе германских государств. Если видеть в создании такого союза одну-единственную возможность, позволявшую сохранить на исторической сцене два самых храбрых и самых талантливых германских народа — вандалов и остготов, тогда оценку политики Хлодвига следует давать именно с этой, общегерманской точки зрения. А если эту точку зрения отвергнуть, тогда можно начать сравнивать, какого фактического успеха добились в своей политике оба этих сильных соперника. В начале противостояния Теодориха и Хлодвига трудно было отдать кому-либо из них предпочтение. Но если принять во внимание конечный результат правления каждого из них, придется признать, что франк добился гораздо большего политического успеха. А был ли этот успех достигнут только благодаря тому, что Хлодвиг проявил себя более талантливым правителем, чем Теодорих? Я думаю, что нет. Ни в коем случае не отрицая того, что Хлодвиг был умным и дальновидным политиком, я все же настаиваю на том, что созданное им королевство обязано своими успехами прежде всего тому обстоятельству, что они были Достигнуты на провинциальной территории; на той земле, которая находилась весьма далеко от обоих центров Империи. И на этой территории жили германцы, из которых Хлодвиг мог постоянно формировать свои новые воинские подразделения. Но все эти благоприятные факторы никак нельзя считать личной заслугой Хлодвига; точно так же как и Теодорих не был виноват в том, что он находился в Италии, а не на отдаленных от центров Империи территориях. Сама судьба поставила перед ними совершенно разные задачи. Но и тот и другой, будучи на редкость талантливыми людьми, вкладывали в решение этих задач всю свою энергию. А поскольку история наделила Теодориха — несмотря на то что ему не удалось добиться длительного политического успеха — определением «Великий», приходится признать, что он был одним из ее любимцев. И, на мой взгляд, он заслужил право называться «Великим» гораздо больше, чем Хлодвиг. Изо всех германских правителей того времени это определение больше всего подходит именно к Теодориху, так как он был единственным королем, кто считал важнейшей целью проводимой им внутренней политики создание и сохранение величайших культурных ценностей. Насколько мне известно, Хлодвиг не придавал этому ровным счетом никакого значения. Конечно же, в какой-то степени на отношение Теодориха к культуре влияла духовная атмосфера той страны, которой он правил. И тем не менее нет ни малейших сомнений в том, что самой натуре остготского короля высокая культура римского мира была намного нужнее, чем Хлодвигу, который «едва ли был чем-то большим, чем варвар и удачливый воин». Если бы волею судеб Хлодвиг оказался на месте Теодориха, вряд ли бы он отнесся ко всему римскому с таким пониманием и такой любовью; но в любом случае принявший ортодоксальное христианство франк постарался бы помочь выполнению реституционных планов византийского императора и итальянских ирредентистов, причем жертвами этих стараний стали бы все готы, исповедующие арианство.
Впрочем, то, что итальянские остготы исповедовали арианскую веру, не имело слишком большого исторического значения. В течение многих лет арианство не играло в судьбе и самого Теодориха, и его народа той роли, которую ему обычно приписывают. Решающую роль здесь всегда играл национальный момент. К тому, что населяющие Италию варвары были арианами, римляне относились практически совершенно спокойно. Арианство готов являлось, скорее, знаковым символом их низкой культуры, которая, точно так же как и их религия, не была предметом серьезной озабоченности для римлян. Пропаганды арианства в Италии не было. Сам Теодорих никогда не подчеркивал свою принадлежность к Арианской Церкви и даже не препятствовал переходу готов в ортодоксальную веру: он относился к этой вере как к составному элементу столь высоко ценимой им римской культуры.
И нет ничего удивительного в том, что под его скипетром Ортодоксальная Церковь жила гораздо спокойнее, чем при многих императорах-ортодоксах, которые использовали церковные интересы для достижения своих личных целей. Основная заслуга Теодориха перед Ортодоксальной Церковью Италии состоит в том, что он всеми силами препятствовал распространению в стране исповедуемого византийским императором монофизитства; тем самым Теодорих боролся с властью византийских тиранов, точнее, с проявлениями ими злоупотреблений своей властью — довольно часто он ощущал это на себе самом. За исключением последних при его жизни выборов Папы, он никогда не вмешивался в церковную жизнь страны и не преследовал людей, исповедующих ортодоксальное христианство, ни в самой Италии, ни за ее пределами.
Следует сказать и о том, что Теодорих чрезвычайно добросовестно и тактично выполнял сразу две тяжелые обязанности, которые послала ему судьба: он был и королем своего народа, и правителем римлян. Выполняя эти обязанности, он поддерживал порядок в стране с помощью достаточно мягких законов. Незаурядные личные качества Теодориха и царственное величие, которое было столь характерным для его облика, сделали его одной из самых заметных фигур времен Великого переселения народов. Эти качества проявлялись во всех его поступках и не могли не вызывать симпатию. «Это был истинный король!» написал о Теодорихе не скрывавший своего восхищения им византиец Прокопий. Несомненно, остготский король обладал ярко выраженной индивидуальностью: он был и отважным воином, и мудрым, прошедшим византийскую школу политиком; в его душе прекрасно сочетались и соломоновское стремление к справедливости и высокий идеализм — та истинная сердечная доброта, благодаря которой его подданные уважали его гораздо больше, чем если бы он держал их в страхе и строгости. «В силе, зоркости и отваге ты — король, в кротости, милосердии и доброте ты — пресвитер». Так охарактеризовал Теодориха Эннодий. Правда, в тех случаях, когда Теодорих видел, что за свою доброту он вознагражден предательством и бунтом, и тогда, когда речь шла о его собственной жизни (так было в начале и в самом конце его правления в Италии), отвагу в его душе вытесняла дикая ярость, а кротость и милосердие — лютая беспощадность. Он был гордым и сильным человеком всегда: и на войне, и в мирное время!
Для того чтобы увековечить свое имя, Теодорих отдал распоряжение о строительстве огромной гробницы, где после смерти будут покоиться его бренные останки. Его богатырская сила, кипучая энергия, гордое осознание своего могущества, уважение к Империи, перед чьей культурой он всю жизнь преклонялся, — все это должно было найти отражение в сооружаемом мавзолее. Этот каменный памятник четко и ясно говорит каждому, кто приходит к нему: «Здесь обрел вечный покой тот, кто был одним из величайших людей ранней истории германских народов».
Строительство гробницы было завершено, когда Теодорих находился на вершине своей власти. Она представляла собой десятиугольное двухэтажное сооружение, центральная часть которого была выполнена в виде часовни.
Вероятно, в верхнем помещении, в котором есть прямоугольная ниша, где находился небольшой алтарь, стоял саркофаг с останками короля. Верх гробницы закрывал огромный каменный купол, сложенный из отдельных известняковых блоков, привезенных с Дуная. Диаметр этого купола составлял 11 м, высота — 2,5 м, а его масса превышала 800 т. Это была та самая «чудовищная каменная глыба», о которой говорил уже упомянутый выше равеннский хронист VI века. Нижний этаж, представлявший собой сводчатое помещение в форме греческого креста, предназначался, вероятно, для размещения саркофагов членов семьи Теодориха Великого, подобно тому, как это было сделано в надгробной часовне Галлы Плацидии.