«Пора жениться!» — почему-то подумалось Шеллоу. «В самом деле! Найду какую-нибудь милую девушку и женюсь!».

«Надо жить! Надо продолжать жить!» — думал Уайт.

На следующий день после отъезда жены, Вильям забрал из театра половину своего пая и уехал в Стратфорд. Денег вполне хватило чтоб обустроить могилу сына и купить большой светлый дом с самом центре городка.

Пропасть между ним и близкими и раньше, в предыдущие его приезды была значительной. Теперь она стала неодолимой.

Жена бесконечно перекладывала и пересчитывала деньги, которые он ей дал. Или сидела и смотрела прямо перед собой в одну точку. Вильям готов был поклясться, что она мысленно пересчитывает его деньги, оставшиеся в театре. Больше эту старую женщину ничто не интересовало.

Дочери превратились в двух огромных и туповатых баб. Бесконечно ругались между собой. Как только появлялся он, замолкали. Смотрели в сторону. Отвечали односложно.

— Да… мистер Шекспир.

— Нет… мистер Шекспир.

Уже на второй день Вильям не мог находиться в доме более получаса. Он одевался и шел прогуляться по городу.

Прохожие не узнавали его. И он не узнавал никого из встречных. Это был абсолютно чужой ему город.

В доме пастора все было сделано топорно, увесисто. Пастор и Вильям сидели за крепким дубовым столом. Если по нему треснуть кулаком, он, наверняка бы, долго гудел, как барабан.

Когда-то пастор и Вильям были друзьями детства. И не сразу узнали друг друга. А когда узнали, долго хлопали друг друга по спинам и плечам и беспричинно смеялись, смеялись… Со стороны оба вполне могли сойти за сумасшедших. Совсем еще детьми, они мечтали стать Робин Гудами, грабить богатых и раздавать богатства бедным. Теперь же…

Теперь, сидя за столом и поминутно чокаясь глиняными кружками, ловили в лицах друг друга детские черты…

«А помнишь?», «А помнишь?»…

— А помнишь… — весело смеялся Вильям. — Первая любовь…

— … третья…. четвертая… — сощурившись, поддержал пастор.

— О, Джейн Остин! — воскликнул Шекспир. — Ты была моей…

— … восьмой любовью! — закончил пастор.

— В первой десятке, да!

— У меня она была, всего лишь, четвертой… — романтически вздохнул пастор. — Как-то уже под утро, уезжал я от нее верхом на лошади… Сидя задом наперед… чтоб на нее, стало быть, было удобнее смотреть…

— Посмотреть было на что!

— Она так трогательно махала мне с балкона ручкой…

— Могла бы не жадничать и помахать ножкой! — вставил Вильям.

Опять оба долго смеялись, показывая друг на друга пальцами.

Ближе к ночи, обнявшись за плечи, друзья тихо пели.

— Стало быть, не покорился Лондон? — неожиданно спросил пастор. — И все-таки, возвращаешься?

Вильям молчал. На него наваливалось нехорошее предчувствие. А своим предчувствиям, ощущениям, он верил бесконечно.

— Благословить тебя?

Шекспир отрицательно помотал головой. Потом вздохнул.

— Он меня сам благословит. Если захочет.

Вильям шел по ночному Стратфорду. Где-то далеко лаяли собаки.

«В Лондон! В Лондон! В Лондон!» — стучало у него в висках.

В тот же день, в Лондоне к «Глобусу» стремительно подкатила маленькая карета. Перед входом в театр лошадь резко остановилась, но дверцы кареты не раскрылись, опустилось только боковое окно.

— Эй, любезный! — громко крикнула Смуглая леди, не выходя из кареты. — Позови-ка Вильяма Шекспира! Да, поживей!

— М-м-м… — ответил Томас Харт.

Он стоял, опершись плечом о косяк двери, жевал свой традиционный бутерброд с бычьим салом и жестами пытался объяснить. Мол, не может разговаривать, пока не прожует. Мол, воспитание не позволяет.

— Его нет в театре? — теряя терпение, крикнула леди.

Томас Харт развел руками в стороны. Вернее, только одной рукой. Вторая была занята бутербродом.

— Он уехал? Когда? Куда? — начала откровенно злиться Смуглая Леди. — Говори же что-нибудь, бестолочь!!!

Харт, не переставая основательно двигать челюстями, жестами и мимикой попытался выразить. Мол, Вильям уехал еще три дня тому назад. Куда именно, никто не знает. Когда вернется, неизвестно.

— Не слишком-то ты разговорчив! — рявкнула Смуглая Леди.

— М-м… Моя жена… того же м-мнения. — просипел Томас Харт.

Смуглая Леди в ярости что-то крикнула кучеру и маленькая приземистая карета мгновенно рванула с места.

Томас Харт насмешливо посмотрел ей вслед, проглотил остатки бутерброда, вытер ладони о штаны, и, выпучив глаза, шумно выдохнул.

Достал из заднего кармана маленькую флягу, сделал из нее внушительный глоток и умиротворенно улыбнулся.

«Минуй нас пуще всех печалей…» — подумал Томас Харт, глядя вслед отъезжающей карете.

Вернувшись в Лондон, Вильям даже не зашел в театр. Сразу же направился домой. Предчувствие не обмануло его. На письменном столе лежала записка. Вильям развернул ее и ему показалось, что сердце вот-вот остановится…

Записка была от Томми-Элизы. В ней девушка сообщала, что она полюбила другого человека. Уплывает с ним на корабле в другую страну. Просила ее не искать. Записка пахла французскими духами…

Вильям отчетливо представил себе, как бедная Элиза писала под диктовку эту записку, как горько плакала…

И кто стоял в этот момент у нее за спиной…

… На Лондон со стороны Ла-Манша налетел ураган, с завываниями ветра, с потоками холодного дождя и мокрого снега, он бушевал над городом несколько суток подряд. Пронизывающий ветер поднимал на городом клубы пыли, смешивал их с хлопьями снега и обрушивал на крыши домов, на колокольни церквей и соборов. Косматые грязно-серые облака проносились почти над самой землей, задевали верхушки деревьев и со злобными завываниями пытались вырвать их с корнем из земли. Горожане наглухо закрыли ставни окон и приготовились к длительной осаде…

Вильям стремительно шел, почти бежал по пустынному городу… Губы его беззвучно шептали…

… в лицо хлестал леденящий дождь, волосы развевал пронзительный, холодный ветер… Он не замечал этого…

По Лондону еще долго гуляли слухи о каком-то безумном актере, который во время того ужасного урагана врывался в дома почтенных граждан и, под угрозой физической расправы, требовал вернуть ему его возлюбленную. Еще его неоднократно видели в порту, где он пытался провести досмотр всех судов, стоявших у причала. С большими трудами, не без помощи увесистых кулаков портовых грузчиков, этого безумца удалось утихомирить.

Говорят, еще во время урагана его видели сразу в нескольких портовых кабаках, где он вливал в себя несметное количество напитков, но никак не мог опьянеть.

Был ли тем безумцем Вильям? Нет ответа.

Вернулся домой Вильям только через несколько дней. Грязный, избитый, промокший, больной. Какие-то портовые грузчики, как только стих тот ужасающий ураган, привезли его на телеге и скинули, как мешок, прямо у порога дома парикмахера.

Несколько дней Вильям был без сознания. Ни врачам, ни друзьям так и не удалось узнать, где он пропадал все это время…

Вильям Шекспир болел несколько недель. Когда же, выздоровев, он снова появился в театре, друзья не узнали его.

Вильям постарел на несколько лет.

Семнадцатый век медленно завоевывал Англию. Кончалась эпоха мрачных заговоров, публичных казней и постоянного страха.

На семидесятом году скончалась королева Елизавета. Великая Елизавета. Баллады, сонеты и даже целые поэмы были посвящены столь печальному событию. Все поэты и драматурги откликнулись. Все, кроме Вильяма Шекспира.