<… > Марций [Кориолан], все опустошая, не щадя ничего, строго запрещал трогать их [патрициев] поместья, не позволял делать им вред или уносить из них что-либо[158].

Однако Шекспир ни словом не упоминает об этой тактике и явно дает понять, что Кориолан не испытывал особой симпатии к патрициям. Ближе к концу пьесы Коминий говорит Менению и трибунам, Сицинию и Бруту, что, умоляя Кориолана не предавать огню Рим:

Его просил я пожалеть друзей.

Он возразил, что недосуг ему

Перебирать прогнившую мякину,

Разыскивая два иль три зерна,

Что ради них трухи зловонной кучу

Не сжечь — нелепо.

Акт v, сцена 1.

Основное противоречие в пьесе — не между аристократами и плебеями, а между личностью и массой, между Кориоланом и толпой. Где-то посередине находятся Брут и Сициний, из трибунов, и Менений и Коминий, из патрициев. В пьесе, среди прочего, рассматриваются понятия общества и сообщества. Об этих последних я уже говорил в лекции о "Юлии Цезаре". Общество непостоянно по своим функциям, которые подвержены изменениям, и по составляющим его личностям, когда они перестают соответствовать своему положению, и их необходимо заменить. Обществу угрожает личность, которая в силу исключительных дарований требует для себя чрезмерных полномочий, больших, чем может предоставить общество. Само же общество представляет опасность тогда, когда тщится выполнять свои функции и после того, как в этом отпала необходимость — например, армия в мирное время. В семье (а каждая семья сочетает черты общества и сообщества) опасность исходит от матери, подобной Волум- нии, которая продолжает относиться к повзрослевшему сыну как к ребенку.

Сообществу, которое следует определять в категориях единых для его членов желаний, грозит расовая или классовая исключительность — она преграждает дорогу в сообщество одаренным людям, разделяющим общие желания. Для сообщества опасны и те, кто не разделяет его желаний, — например, толпа, потому что образующие толпу люди не имеют своего "я" и испытывают не очерченные, а лишь переменчивые желания; сообществу может угрожать личность, неспособная сказать "мы" и требующая для себя особого места. Сообщества основаны на объединяющем сознании любви или, в отрицательном и более простом случае, — на страхе. Обратите внимание, как слуги Авфи- дия поносят мир:

Первый слуга

Да и я скажу: война — лучше мира, как день лучше ночи. Во время войны живешь весело: то тебе новый слух, то новое известие. А мир — это вроде спячки или паралича: скучно, пусто, тоскливо. В мирное время больше незаконных детей родится, чем на войне людей гибнет.

Второй слуга

Это точно. Конечно, на войне подчас чужих жен насилуют; зато в мирное время жены своих же мужей рогами украшают.

Первый слуга

Верно. Оттого люди и ненавидят друг друга.

Третий слуга

А все почему? Потому что в мирное время они не так друг другу нужны. То ли дело война! Надеюсь, римляне скоро будут стоить не дороже вольсков.

Акт IV, сцена 5.

Разумеется, в "Кориолане" присутствует конфликт между плебеями и патрициями. Один из горожан прямо высказывает обвинения в адрес патрициев:

Пекущихся о нас? Как бы не так! Да им никогда до нас дела не было. У них амбары от хлеба ломятся, а они нас морят голодом да издают законы против ростовщичества на пользу ростовщикам. Что ни день, отменяют какой-нибудь хороший закон, который не по вкусу богачам-, что ни день, выдумывают новые эдикты, чтобы поприжать и скрутить бедняков. Если нас не пожрет война, они сами это сделают; вот как они нас любят.

Акт I, сцена 1.

А в чем обвиняет толпу Кориолан? Плебеи отказываются участвовать в войнах Римской республики; "невежественный голос большинства" требует для себя привилегий власти — толпа жаждет "лизать сладостную отраву" не научившись владеть собственными страстями (II.1). Как показывает Шекспир, чернь объединяет именно аппетит и страсть, а не желание. Во время сражения плебеи бегут, отказываясь следовать за Кориоланом. Он входит в стены Кориол один. Они мародерствуют, охваченные страхом и жадностью, их несложно возбудить пылкой речью. Они ликуют и, "потрясая мечами и кидая в воздух шлемы", встречают триумф Кориолана (i. б), но их отношение к нему быстро меняется, когда трибуны побуждают их отправиться на Капитолий и раскаяться в избрании Кориолана консулом (и. з). "Идем на Капитолий", — говорит Бруту Сициний:

Покуда плебс туда волной не хлынул.

Пусть бунт, к которому мы подстрекнули,

Предстанет (так оно и есть отчасти)

Как дело рук народа самого.

Акт II, сцена 3.

Та же переменчивость мнений искусно показана в Анциуме, в сцене, где слуги Авфидия меняют свое отношение к Кориолану. Не зная его, они обращаются с ним как с нищим попрошайкой. После того, как им становится известно его имя, и его обнимает Авфидий, они заявляют, что с самого начала распознали в нем незаурядную личность:

Честное слово, я хотел было огреть его палкой, да, по счастью, сообразил, что он не то, чем по одежде кажется. <… > А я чуть посмотрел ему в лицо, так сразу и смекнул, что тут дело не простое. В его лице есть что-то такое… как бы это сказать…

Акт IV, сцена s.

Для толпы настоящий момент абсолютен. У толпы отсутствует память. Когда два года назад я был в Германии, простые люди говорили мне: "Я всегда был против Гитлера, меня вынудили…" и т. д. Это не ложь в привычном понимании. Так говорят не с целью обмана. После всего, что случилось, в ужасающих руинах сохранилось только ощущение настоящего; люди лишились способности вспоминать. События отняли у них память. Не будем думать, что подобное поведение характерно только для немцев. Большинство из нас, по неосторожности, рискует слиться с толпой. Это никак не связано с нашей классовой принадлежностью.

Когда Кориолан возвращается, угрожая Риму гибелью, римская толпа обнаруживает признаки раскаяния в недавней стремлении изгнать его:

Первый горожанин

Я-то сам,

Сказав: "Изгнать", прибавил: "Жаль"

Второй горожанин

Я тоже.

Третий горожанин

Я, конечно, тоже. Сказать по правде, не мы одни так говорили. Мы ведь думали сделать, чтобы всем было лучше, и хоть соглашались его изгнать, но в душе-то были с этим несогласны.

Первый горожанин

Да смилостивятся над нами боги! Пойдем домой, соседи. Зря мы его изгнали — я же всегда это говорил.

Второй горожанин

Все мы говорили то же самое. Идем-ка поскорей.

Акт IV, сцена 6.

Вскоре после этого гонец сообщает, что толпа набросилась на трибунов, схватила Брута и волочит его по улицам:

Клянясь, что, если только нам пощады И римлянки не принесут, он будет Разорван на куски.

Акт v, сцена 4.

В следующей сцене, в Анциуме, толпа вольсков встречает Кориолана "громом приветствий", но уже через несколько минут кричит: "Разорвать его на части!" (v. б). Толпа — это каждый из нас, когда мы перестаем состоять в обществе, наделенном предназначением, или в сообществе, наделенном пристрастиями или желаниями.