— Ну и дела! — ворчал Тэкс. — Разберись-ка в этом сердце и в этой душе! Вот она, настоящая Гвинни Брискоу!

— Это же лучше, чем если бы она устроила скандал! — смеялся Феликс. — Риголетта быстро ее приручила.

Он обратился к Эндрису:

— Я получил письмо от вашего кузена, он просит вам кланяться.

— Благодарю вас, — сказал Эндрис. — Где он пропадает?

— В Египте, — отвечал венец. — Но в следующем месяце он вернется. Письмо у меня с собой, могу вам сейчас же дать его адрес.

В «Аполлоне» было так же, как и на улице. Мужчины держались позади, трое женщин шли впереди. Они бросали мячами в кукол, стреляли в тире по глиняным горшкам, пытались набрасывать кольца на ножи. Затем они вскакивали на карусельных лошадок. Риголетта схватилась за завитый колечком хвостик поросенка, которому с большой церемонией почистила нос. Взобрались по шатающейся лестнице для катанья с горы. Летели на санках на животе, визжа и крича. Мария-Берта выражала опасение за дорогой туалет Гвинни, но та смеялась: их еще хватит в магазинах на Елисейских полях! И они снова взбирались наверх, скатывались вниз, налетая одна на другую, кувыркались внизу, вскакивали, крича от удовольствия.

Когда они дошли до русских гор и уже собирались садиться в санки, Гвинни вдруг остановилась и застыла, глядя вниз. Ее маленький ротик искривился, руку она прижала к сердцу. Риголетта поддержала ее, видя, как Гвинни побледнела под румянами и пудрой, чувствуя, как она дрожит.

— Что такое? — спросила она с тревогой.

Гвинни шептала:

— Там… там… увы!..

Шансонетка посмотрела в направлении ее взгляда. Внизу у стола она увидела трех мужчин. Тэкс, несколько в стороне, тянул из стакана абсент. Феликс Прайндль, сидя, что-то писал. Нагнувшись, над ним стоял Эндрис, и его рука дружески покоилась на плече венца.

— Что случилось? — спросила Мария-Берта.

Гвинни испустила крик, вырвалась и сбежала вниз.

Она отстранила Тэкса и стала перед Прайндлем.

— Что?.. Что это значит?.. — крикнула она.

Эндрис выпрямился.

— Что ты хочешь, Гвинни? Он списывает для меня адрес кузена Яна.

Она взглянула на него, сначала покачала головой, а затем с горячностью бросилась в его объятия:

— О!., да!.. — воскликнула она. — Прости меня!..

Парижанки обменялись взглядом.

— Ревнивая! — сказала Мария-Берта.

Но Риголетта пожала плечами и скривила губы.

— Что угодно, — сказала она; — но только не это! Бедный червячок.

Обе женщины сели в санки, съехали вниз по искусственному снегу и подошли к остальным. Гвинни и не пыталась как-нибудь объяснить свое поведение. Даже когда Тэкс дружески прошептал ей: «Что ты делаешь, Гвинни? Мечешься, как сумасшедшая!», она спокойно ответила: «Я знаю, Тэкси». Но в этот вечер она больше не отпускала руки Эндриса.

Они пошли дальше — от одного удовольствия к другому. Лишь постепенно Гвинни пришла в себя, снова обрела свою уверенность, простодушно смеялась вместе с другими. Все же настроение было слегка подавленное. От непринужденности первых часов не осталось и следа.

Гвинни сердечно распрощалась с Риголеттой и ее подругой, пообещав им завтра же послать платья. И она даст знать, когда сможет пойти с ними вместе за покупками. Уже из автомобиля она покивала им головой и подозвала Тэкса:

— Проводите ваших девушек домой, — сказала она. — Они слишком хороши для вас!

Она нервно засмеялась, облокотилась на плечо Эндриса и тихо заплакала. Он дал ей выплакаться и только нежно гладил ее руки.

Остальные четверо поехали в «Курящую Собаку» и были рады снова засесть в свой угол.

— Ты веришь, что она пришлет нам платья? — спросила Мария-Берта.

— Их она, конечно, пришлет, — заявила Риголетта, — но с нами за покупками не пойдет.

Тэкс заявил, что этого нельзя знать, у Гвинни Брискоу все возможно. А нью-йоркские платья он знает: имея их, можно открыть магазин — так их много! Большинство она даже не примерила!

Певица подняла свой стакан и снова опустила его. Она казалась глубоко задумавшейся.

— Тут что-то не так! — сказала она. — Что-то не так!

Затем спросила:

— Как обстоит дело с этим господином, ее женихом?

— Что с ним может быть? — усмехнулся Феликс. — Его имя Эндрис Войланд. Мужчина — как и все другие.

— По крайней мере — здесь, в Европе, и в данную минуту, — добавил Тэкс.

— А прежде? Чем он был прежде? — настаивала Риголетта.

Тэкс уклонился от ответа.

— О, ничем! — сказал он. — Это тайна! — и добавил: — Тайна высочайшего научного значения. Так говорит Гвинни Брискоу, и так оно и есть. А потому не стоит об этом говорить!

Но Риголетта не сдавалась.

— Маленькая мисс приказала, и вы должны слушаться, так? Но ведь она же сказала еще сегодня вечером, что нужно полное доверие — никакого секретничанья! Среди друзей должна быть откровенность. Потому мы, Мария-Берта и я, были с ней вполне откровенны, все ей рассказали, что она хотела знать.

— Что же она хотела знать? — спросил Феликс.

— Вероятно, ее интересовало, даем ли мы вам уроки молитвы или чистки носов? Мы рассказали ей, что вы уже выучились и сдали экзамен. Но вот что я вам скажу: больше никаких уроков, если вы не выложите нам эту тайну, сегодня ночью можете спать одни.

— Собственно говоря, — сказал Феликс, — это уже не тайна. — Весь мир, по крайней мере, научный, ее знает.

— Тогда выкладывайте ее, — настаивала певица, — чего вы стесняетесь?

— Это то, чего вы никогда не слыхали и не так скоро услышали бы в будущем, — сказал Тэкс. — А именно: в Нью-Йорке мистер Войланд был еще мисс Войланд! Был женщиной! Затем она была превращена в мужчину при помощи операций, симбиозов, трансплантаций, длительных внушений и тому подобных средств. Об этом вам пусть лучше расскажет Феликса — он тут принимал участие.

— Ты, дружок? — смеялась Мария-Берта. — Не можешь ли ты и из меня сделать мужчину?

Но Риголетта гнула свою линию.

— А при чем тут мисс? — спросила она.

— Она-то и была причиной всей истории, — заявил Тэкс. — Она влюбилась в мисс Войланд. Я в то время был еще так глуп, что ничего не понимал. Только позже постепенно начал догадываться. Мисс Войланд была равнодушна к ней. Тогда Гвинни приняла яду. Ее спасли, но все вышло наружу. И ее отец — мой хозяин, Паркер Брискоу из Централ Треста, — выдал великую мысль. Женщина с женщиной — это в высшей степени недопустимо и неприлично. Но если бы мисс Войланд стала мужчиной, все было бы в наилучшем порядке. Теперь Гвинни может выйти за него замуж. Они будут счастливы на всю жизнь, как в сказках, счастливы навеки!

— А мисс? — настаивала Риголетта. — Что же с мисс?

— А что с ней может быть? — возразил Тэкс. — Ничего.

Риголетта вытянулась вперед.

— Что с ней произошло, хочу я знать. Она осталась такой же, как была?

Тэкс не понял ее и взглянул удивленно.

— Конечно, она осталась такой же, с ней ничего не случилось. Она любит его — ты это видела сегодня.

Певица покачала головой.

— Она любит его, — сказала она, — любит его? Она лишь воображает, что любит его, вот как я думаю. Но ведь она любила ее, не так ли? А если она такая, если она любит ее, то никогда не сможет полюбить его. Это очевидно. Этого она еще не знает, но однажды это заметит. И тогда прощай «счастливы навеки!». Кончится красивая сказка, и всю твою науку можно будет похоронить!

Она потянула воздух носиком.

— О, я заметила, что тут что-то не так! — воскликнула она. — Потянешь носом: щекочет, будто пахнет гарью. Бедный маленький червячок, маленький дождевой червячок!

Она вздохнула, затем громко засмеялась, подбросила в воздух свой носовой платок и запела о маленьком капризном носике Риголетты, очень смешном, но очень милом, который в воздухе все чует…

В середине февраля Ян приехал в Рим, чтобы снова играть роль проводника, с раннего утра до позднего вечера показывать Ватикан, Форум, собор Святого Петра и Капитолий — так неутолима была жажда маленькой Розы-Марии. Конечно, ему было тяжело целый день просвещать ее. Никто не мог знать всего, о чем она спрашивала. Но он уже привык и отвечал, как человек твердых правил. Чего не знал — о том привирал. Что за важность, сказал он так или иначе! Все равно через несколько недель она забудет. Господи Боже! Свои обязанности по отношению к этому ребенку он выполнил с чрезвычайным усердием. Он заплатил ей, как самый щедрый банкир, деньгами, платьями и драгоценностями. Заплатил, как нежнейший любовник, поцелуями и ласковыми словами. Заплатил, как благодушнейший дядя-профессор, мудростью и образованием… И он все-таки чувствовал, что этого еще не достаточно, что он должен еще прибавить. Перед тем как уехать, она вела себя мужественно и не плакала. Входя в купе, она не сказала ни слова.