Кузен приезжал в Войланд только на каникулы — и то не всегда. Он не был ни полюсом, ни осью, вокруг которой вращалась ее жизнь. Он был лишь верстовым столбом в ее жизни. Когда он появлялся, это означало, что истек определенный отрезок времени.

Когда Эндри было шесть лет, а кузену вдвое больше, он привез с собой на Пасху ружьецо, но бабушка его отняла. Она была госпожой охоты, но охотилась только с соколами. Как охотник презирает мужика, убивающего дубиной зверя, попавшего в капкан, так и она презирала охотников, бьющих дичь из ружья.

Яну было запрещено стрелять лисиц и зайцев. В конце концов бабушка ему разрешила стрелять разорителей гнезд: ворон, соек, сорок и одичавших кошек. Когда мальчик запротестовал, говоря, что уже два года тому назад он застрелил своего первого дикого козла, она положила ему плату. За голову вороны — десять пфеннигов, за сороку и сойку — по марке, за дикую кошку — пять. Он взял с собой Эндри, научил ее стрелять. А сам подымал ружье только при ее промахе. Он считал ниже своего достоинства бить такую мелочь: это была забава для детей или для прислуги. Когда Эндри убила первую кошку, он подарил ей ружье.

Он говорил, что ему самому нужно настоящее охотничье ружье, двустволка или трехстволка. Он мечтал о болотах с крокодилами и носорогами, о джунглях, где бродят пантеры и крадутся тигры, о пустынях со львами и жирафами. Все же назначенная бабушкой плата за дичь прельщала его. Если он наберет достаточно денег — сможет купить трехстволку.

Эндри должна была ему помогать. Он мечтал бить коршунов — но ему доставалась грязная работа: только вороны.

Дети начали лазать по деревьям, разорять вороньи гнезда. Бабушка охотно платила и за вороньи яйца.

В последний день своего отпуска Ян подсчитал выручку. Для покупки охотничьего ружья много не хватало. Бабушка великодушно добавила недостающую сумму. Но мальчик отклонил это, сказав, что она может либо спрятать деньги, либо отдать их бедным. На что ему теперь трехстволка, когда он должен еще пять лет сидеть, скорчившись, в школе!

Когда Ян, окончив школу, поступил в Страссбургский университет, он привез с собой в Войланд рапиры и научил Эндри фехтовать.

После этого он не появлялся целый год. В тот год Эндри училась охоте.

За это дело бабушка взялась основательно. Соколиная травля — не спорт и не только охота. Как и бой быков, это наука и искусство.

Однажды зимним утром бабушка отвела Эндри с Петронеллой в Рубенсовскую залу, в которой все окна были плотно занавешены. В огромном камине горели дрова. На столе под зажженными лампами лежало множество книг. Эндри должна была их учить. Если чего не поймет, пусть спросит Петронеллу. Последняя дочь надсмотрщика за дичью выросла среди соколов и все разберет. Клаас принесет им обед, — сказала графиня и ушла, замкнув дверь.

Эндри и Петронелла взялись за книги, но ничего не могли в них понять. Некоторые были написаны даже на непонятном для них языке — по-латыни, что-ли, или по-гречески.

Эндри разбирала немецкие и голландские заглавия.

— Спиши эти, Петронелла, — сказала она. — От чтения мы можем избавиться. Бабушка ведь тоже этого не прочтет!

Так они отложили много книг, списав лишь заглавия, чтобы сказать бабушке. Но большинство книг было с рисунками. Рисунки Эндри понравились. И по рисункам с помощью Петронеллы она научилась отличать соколов от ястребов. История соколиной охоты Домбровского ее заинтересовала…

Пять дней до воскресенья запирала графиня обеих девушек я Рубенсовской зале, а затем отправила их в охотничий замок.

Там за их обучение взялся старый егерь, отец Петронеллы — Гендрик ван дер Лер.

Он показал ей, как приручают соколов. От многих старых жестоких приемов уже отказались. Соколам теперь уже не сшивают веки, чтобы держать птиц во тьме, а надевают на голову колпачок. Можно приручить сокола, и не держа его предварительно целые дни в возбуждении, не изводя его голодом и не мешая ему спать ночи напролет.

Эндри очень гордилась, узнав, что сокола-самки сильнее и больше самцов и для охоты ценнее. Самцы не носили собственных имен. Почти всех их безразлично называли «терцелями». Самки имели имена. То и дело старый сокольничий среди соколов звал Фаусту и Фенгу, Флору и Фриду, среди ястребов-перепелятников — Стеффи, Софию и Сабиллу, среди дербников — Майю и Монику.

— Самки лучше! — с гордостью заявляла Эндри.

— Только для соколиной травли, — смеялся сокольничий, — больше нигде. И уж наверное не у людей.

Эндри задумалась:

— А бабушка?

Гендрик ван дер Лер почесал затылок.

— Графиня, — начал он. — Как сказать! Если нет графа… Но если появится такой в Войланде, не думаю, чтобы он был терцелем!

Эндри согласилась. Если она когда-либо станет графиней, то также не захочет иметь своим мужем какого-нибудь терцеля.

Хищные птицы сидели на деревянных шестах высотою от половины до полутора метров. Самой красивой была Иза, ослепительно белая, синеокая, которую графиня лично привезла из Исландии.

Всему научилась Эндри: как держать соколов, как их кормить, как прикармливать, массировать, угощать и благодарить за победу…

Когда Эндри было уже пятнадцать лет, в Войланде снова появился Ян. Он уже кончал университет и должен был сдавать экзамен на доктора. А затем — что будет затем, он еще не знал. Бабушка очень хотела бы удержать его в Войланде. Она не говорила об этом ни слова, но это видно было по всему. Она все делала для того, чтобы пребывание в Войланде было ему приятно. У нее были намерения, которые Эндри хорошо понимала. Она уже не была ребенком. Ее кровь пела, когда она снова увидела своего кузена.

Только Ян ничего этого не замечал.

Впервые графиня взяла его с собою на соколиную охоту. Это было самое любимое ее дело и лучший ее подарок. Ее единственное удовольствие.

Графиня размышляла: чем удержать юношу, если он не пристрастится к соколиной охоте? Обширно и красиво поместье Войланд, молода и пышно расцветает его наследница. Но и то и другое он может найти где-либо в другом месте на свете. Но где он еще найдет взлетающих к небу соколов?

И Эндри понимала это. Поэтому-то и должна была она изучать соколиную науку. Взлет соколов. Войланд и она — все это было одно, неразрывно связанное. И бабушка собиралась с улыбкой передать своему внуку этот королевский подарок.

Был поздний март, когда приехал Ян. Уже распускались первые почки. В Войланде воцарялась весна.

Эндри свела Яна в Лесной Дом. Она могла ему показать, чему научилась. Она позвала сокола-самца Бриттье, прыгавшего на кухне у ног жены Гендрика. Взяла его на перчатку и представила кузену. И этот терцель, смирный, как овечка, с женщинами, но едва дававшийся в руки самому Гендрику, тотчас же дозволил Яну потрогать себя. Не очень охотно и любезно, но все-же дозволил. Ян почесал ему, как попугаю, темя и шею — ласка, к которой сокол совершенно не был привычен.

Он отнял голову и даже ударил острым клювом, но в воздух, а не в палец. Затем он взлетел к Яну на плечо и, так как Эндри надела кузену перчатку, перелетел; к нему на руку. Эндри массировала птицу, и Ян сделал то же. Терцель спокойно снес это, точно знал его многие годы. Это был огромный успех для Яна.

Вечером Эндри обо всем рассказала бабушке.

— Бриттье при этом мурлыкал, — сказала она. — Дрюкье Лер слышала, как он мурлыкал.

Графиня улыбнулась.

О, она знала, что из Яна выйдет прекрасный соколиный охотник! Она это почувствовала, так же, как и Бриттье. И она легко погладила Эндри по волосам и по щеке.

— Бриттье полюбил его, — сказала она тихо, — любишь ли ты также?

— Да, — ответила Эндри и покраснела, но вовсе не из-за этого «да». Оно было естественно. Что другое могла она сказать? Она покраснела потому, что бабушка к ней наклонилась и она внезапно почувствовала: сейчас бабушка поцелует.

Но графиня Роберта не поцеловала свою внучку. Раньше этого никогда не делала, не сделает и теперь.