Я указал Конселю на карте Средиземного моря то место, где проходит гряда подводных рифов.
— С позволения господина профессора, — сказал Консель, — это ж настоящий перешеек, соединяющий Европу с Африкой!
— Да, друг мой, — отвечал я, — исследования Смита показали, что некогда эти материки соединялись между мысом Бон и мысом Фарина узкой полоской земли.
— Охотно верю, — сказал Консель.
— Думаю, — продолжал я, — что подобный барьер некогда существовал между Гибралтаром и Суэтой, и в геологическую эпоху он совершенно замыкал собою вход в Средиземное море.
— Э, э! — сказал Консель. — А что, ежели этот перешеек во время вулканического извержения опять поднимется на поверхность вод?
— Навряд ли, Консель!
— Пусть господин профессор позволит мне закончить мою мысль. Я хочу сказать, что, случись нечто подобное, господин Лессепс огорчился бы. Сколько труда стоит ему его затея прорыть перешеек!
— Согласен с тобою, Консель. Но, повторяю, в наше время нечто подобное случиться не может. Сила внутреннего огня Земли постепенно ослабевает. Вулканы, столь многочисленные в первые дни мироздания, мало-помалу угасают. Внутренний жар уменьшается, температура глубинных слоев земной коры из века в век понижается в ущерб нашей планете, ибо теплота — источник жизни!
— А солнце…
— Солнца недостаточно, Консель! Может ли оно вернуть теплоту охладевшему телу?
— Не думаю…
— Итак, друг мой, когда-нибудь и наша планета превратится в охладевшее тело. Станет необитаемой, как необитаема Луна, давно уже утратившая свою жизненную теплоту.
— И произойдет это через сколько же веков? — спросил Консель.
— Через сотни тысячелетий, друг мой!
— Э, э! — отвечал Консель. — Времени достаточно, чтобы закончить наше подводное путешествие! Вот только бы Нед Ленд не испортил дела!
И Консель, успокоенный моим сообщением, принялся за свои научные занятия, пользуясь тем, что рельеф дна вынуждал наше судно идти средним ходом.
Там, на скалах вулканического происхождения, распустился целый цветник живой флоры: губки, голотурии, прозрачные, как стекло, ктенофоры-цидиппы с красноватыми щупальцами и слегка фосфоресцирующие, ктенофоры-бероэ, известные под названием морских огурчиков, отливающие всеми цветами солнечного спектра, способные передвигаться морские лилии-коматулы, достигающие высоты до одного метра и окрашивающие воды в пурпур. Необыкновенной красоты морские лилии-эвриалии с древовидно-ветвящимися лучами, павонии на длинных стеблях, множество различных видов съедобных морских ежей и зеленых актиний с коричневым диском, скрытым под густой шевелюрой оливковых щупалец.
Внимание Конселя было обращено главным образом на моллюсков и членистоногих. И, хотя номенклатура их несколько суховата, я не хочу обижать моего спутника, не упомянув результаты его собственных наблюдений.
Из представителей моллюсков он упоминает многочисленных двустворчатых моллюсков-спондилов
— «ослиное копыто», громоздящихся один на другого, треугольных донаций, трезубчатых стеклушек с прозрачными раковинами, оранжевых голых моллюсков-плевробранхий, яйцевидок, испещренных или усеянных зеленоватыми точками, аплизий, известных также под названием морских зайцев, скоблюшек; упомянуты и мясистые ацеры, характерные для Средиземного моря, морское ушко-галиотис, раковина которого производит драгоценный перламутр, морские гребешки, аномии, которых в Лангедоке, говорят, предпочитают устрицам, столь излюбленные марсельцами кловисы, несколько двустворчаток, в изобилии водящихся у берегов Северной Америки и составляющих предмет широкого потребления в Нью-Йорке, морские гребешки с раковинами различной расцветки, морские финики-литодомусы, забившиеся в свои норы, вкусом напоминающие перец, венерикардии рубчатые, у которых раковина снабжена выпуклой верхушкой и выступающими ребрами, цинтии, покрытые алыми бугорками, карпиарии с загнутыми концами раковины, похожие на гондолы, венценосные феролы, атланты с улитковидной раковиной, серые фетиды в своей бахромчатой мантии с белыми пятнами, голожаберники-эолисы, похожие на маленьких слизняков, каволины, ползающие на спине, аурикулы, рыжеватые скалярии, литорины, жантуры, камнеточцы-петриколы, кабашоны, пандоры и т. д.
Что касается членистых, Консель в своих записках совершенно правильно подразделил их на шесть классов, из которых три класса включают в себя и морских животных: ракообразных, усоногих и кольчатых червей. [16]
Класс ракообразных подразделяется на девять отрядов. Первый отряд включает в себя десятиногих, голова и грудь которых слита в головогрудь, прикрытую общим панцирем и несущую пять пар ног.
Консель, следуя нашему учителю Мильн-Эдвардсу, разделяет десятиногих на три подотряда: короткохвостых, длиннохвостых и среднехвостых. Названия эти звучат несколько дико, но они точны и понятны. Между короткохвостыми Консель упоминает своеобразных крабов, лоб которых вооружен двумя расходящимися шипами, крабов-инахусов, которые — не знаю почему — были символом мудрости у древних греков, разные виды крабов-ламбров, видимо случайно попавших на эту подводную скалу, потому что они обычно живут на больших глубинах.
— Ксанто, пилумны, каляппы, — замечает Консель, — зубчатые корнеты, эбалии, стыдливые крабы и прочие.
Консель упоминает обыкновенных лангустов — мясо их самок высоко ценится, — раков-медведей, гебий и все прочие виды съедобных ракообразных. Но он ничего не говорит о семействе астацид, к которому принадлежат омары, потому что лангусты — единственные «омары» Средиземного моря [17]. Наконец, среди среднехвостых он заметил обыкновенных дроцин, спрятавшихся в пеструю раковину, которую они обживают, гомоль с шишковатым лбом, раков-отшельников, порцеллан и проч.
На этом окончились научные труды Конселя. Ему не достало времени пополнить класс ракообразных изучением ротоногих бокоплавов, равноногих, листоногих, усоногих, ракушковых, или остракод, и некоторых других низших ракообразных. И чтобы закончить список морских членистых, он почел необходимым упомянуть также класс кольчатых червей, семействам, а омары известны и из Средиземного моря в который входят различные свободноживущие и сидящие в трубках кольчецы.
Но «Наутилус», миновав горный хребет Ливийского пролива и войдя в глубокие воды, пошел, как обычно, большим ходом. И не стало больше моллюсков, зоофитов и членистоногих! Лишь крупные рыбы, как смутные тени, проносились мимо окон.
В ночь с 16 на 17 февраля мы вошли во второй бассейн Средиземного моря, наибольшая глубина которого достигает трех тысяч метров. «Наутилус», повинуясь рулю глубины, оказался в самых глубинных слоях моря.
Там, в пучинах вод, взамен чудес природы развернулись перед моими глазами сцены волнующие и страшные. Мы шли в той части Средиземного моря, где произошло столько морских катастроф! Сколько кораблей потерпело тут кораблекрушений, сколько судов бесследно исчезло между берегами Алжира и Прованса! В сравнении с обширным водным бассейном Тихого океана Средиземное море всего лишь озеро, но озеро капризное, воды его обманчивы. Нынче оно милостиво ласкает хрупкую тартану, которая плывет между двойной лазурной гладью вод и небес; а завтра, разъяренное, вздыбленное штормом, оно короткими и частыми ударами своих валов разносит в щепы самые большие корабли.
Сколько остовов разбитых кораблей, поверженных на дно моря, видел я во время этой стремительной прогулки в глубинных водных слоях! Якоря, пушки, ядра, железная оковка, лопасти винта, части машин, разбитые цилиндры, котлы без дна — останки кораблей, покоящиеся в этих водах, — одни уже покрытые отложениями кораллов, другие только ржавчиной.