Будимирский думал сперва на пристани дать кое-какие объяснения и указания своим «агентам», как он окрестил уже японцев, но здесь решил, что лучше все предоставить их инициативе — во-первых, а во-вторых — не указывать им, как и где они его найдут, — когда настанет срок, он сам их найдет; чем он подальше от них, потаинственнее будет держаться, тем лучше будет импонировать им, несомненно.

Катера и шлюпки, нагруженные пассажирами и багажом, одна за другою отваливали.

Будимирский прошелся по ряду катеров, ошвартованных кормами у пристани, как бы выбирая, который из них взять.

— Вот этот, должно быть, побыстрее будет, — указал Солтер на крайний катер справа, рулевой которого, в красной феске, пытливо смотрел на Будимирского.

— Вы думаете?

— О, да! Он самый новенький, — я даже не видел его здесь раньше, а все новые — последней английской конструкции.

Будимирский указал отельному бою, державшему его чемодан и сак, на катер и подошел к сходне.

— Дженарал Чэнзи, сэр? — спросил его рулевой в феске.

— Yеs, — процедил сквозь зубы авантюрист.

— All right! — ответил рулевой.

Будимирский простился с банкиром, взошел на сходни и затем на катер, который в ту же минуту заработал винтом и вскоре скрылся во мраке.

Джемс Солтер у фонаря на пристани столкнулся с компаньоном своим Пайном.

— Чем вы объясняете, сэр, тот факт, что мистер Найт нашел нужным отправиться solo на стимере, тогда как… — начал Пайн.

— Осторожностью, дорогой сэр, осторожностью… — перебил его Солтер.

— В таком случае новоявленный миллионер наш слишком осторожен, если не…

— Дорогой Пайн, до нас это не касается. Мы сделали дело, а затем я исполнил долг, донес о случившемся в Colonial Office… Остальное в руках правительства теперь…

— Я сделал бы запрос шифрованной депешей, — продолжал Пайн.

— Бесполезно! Донесение прибудет одновременно с Найтом в Европу, и министр сумеет дать надлежащие распоряжения, если найдет нужным. Ну-с? В клуб?

— Пойдемте!

Катер в это время быстро рассекал волны залива, и брызги раза два уже обдали Будимирского, пытливо смотревшего вперед, стоя на носу. Он не знал, твердо говоря, куда идет катер, доверившись вполне Изе, о которой он и задумался, когда до его плеча дотронулся рукою матрос и указал ему на рубку. При свете красного бокового фонаря Будимирский видел, что малаец улыбался. Авантюрист открыл дверь в маленькую рубку, где было темно, и вдруг почувствовал горячие руки, обвившие его шею.

— Милая, это ты? Вот не думал! — вскрикнул он.

— Так лучше, радость моя! Ты бы беспокоился, ведь нам часа два идти придется до Макао, да у берега Тахи пробираться между скалами около часа, — ответила, горячо его целуя, Иза.

Притаившись в неосвещенной рубке, они через окна и открытую дверь могли любоваться картиною рейда ночью, сотнями разноцветных огней на судах и точно иллюминованным уходящим от них Гон-Конгом.

— Ты сделал, как я просила: — последним отплыл, да? — спрашивала Иза.

— Да, по крайней мере, в ту минуту никого отъезжающего на пристани не было уже.

— Прекрасно, значит мы можем теперь переменить курс. С берега нас не видно уже, — довольным тоном заметила Иза и отдала какое-то приказание рулевому.

Катер сделал крутой поворот и помчался полным ходом к устью Жемчужной реки, к старому португальскому городу Макао, к которому так ревниво относился Гон-Конг еще лет 25 назад.

Макао основан португальцами еще в 1557 году и, помимо своего исторического прошлого, имеет неоспоримое значение еще и теперь, хотя европейские игроки в «макао», значительное большинство их, и не подозревают, что игра эта получила свое название от когда-то процветавшего порта.

В XVI веке Португалия стояла на высшей точке своего коммерческого развития, и в ее руках была сосредоточена главная торговля не только с Китаем, но и со всей восточной Азией. Обеспечив себе твердую точку опоры на китайской почве, португальцы имели полную возможность закрепить за собою такое господствующее положение в торговле и на будущие времена, но не сумели этого. Надменные, избалованные легкостью, с какою наживались ими огромные состояния, упоенные сознанием своего военного превосходства перед восточно-азиатскими народами, они увлеклись неразумными гонениями, грубым произволом и всякими несправедливостями. Когда в Восточной Азии появились голландцы и англичане, португальцы сразу стали к ним во враждебные отношения вместо того, чтобы идти с ними рука об руку, как это делается теперь. Такая неразумная политика приключений нанесла неисчислимый вред всей европейской торговле, и если Макао может считаться колыбелью торговли Европы с восточной Азией, то одновременно и ее могилой… Заброшенные пакгаузы и покинутые дворцы этого пришедшего в полный упадок португальского города на юге Китая служат надгробными памятниками его былого величия. Наследниками Макао — Гон-Конг и Кантон, и тысячи кораблей, ежегодно посещающие бухту Жемчужной реки, проходят мимо Макао и выгружают свои сокровища в английском торговом порту, лежащем на восточном берегу той же бухты, как раз против Макао, торговые сношения которого теперь почти ничтожны. Но зато куда бы вы ни попали в восточной Азии, от Сингапура и Батавии до северной Японии и Кореи, всюду вы встретите в деловом мире португальцев из Макао. Правда, это уже не чистокровные представители португальской расы, это — метисы с большой примесью китайской, арабской, малайской и японской крови, на диво непостоянные, горячие и страстные авантюристы, но в Восточной Азии их, хотя и неправильно, зовут португальцами и родиной их называют Макао.

— К ним… и я принадлежу, — закончила свой рассказ Иза и грустно вздохнула.

Вздох этот совсем не гармонировал с широкой улыбкой Будимирского, прислушивавшегося не к ее рассказу, а к песне, откуда-то доносившейся по волнам.

По направлению от Макао показался большой сампан, освещенный ярким огнем и фонарями. Крик, шум и бряцание струнных инструментов доносилось очень отчетливо, но вот все смолкло, и опять чей-то голос, не то мужской, не то женский — не разобрать — запел:

Alls man talk ce; ne cum valice

Bime — by rine come very dark

Have gost water very wide,

Moskee-my-must go top-side!

— Top-side! Hola! Top-sid! Hola!

После первого куплета можно уже было разобрать, что двусмысленную песенку поет женщина, и глаза Будимирского загорелись.

Man! man! One girl-ce talk-ce he,

What tor you go top-side, look-see?

And one time more he plenty cry,

But all time walk-ce planty high.

— Top-side! Hola! Top-sid! Hola!4

Неистовый хохот прервал певицу, которой язык, знаменитый «печин-инглиш», выдавал и профессию и национальность. Стих несколько смех, и женщина в заключение спела:

You go muchee laugh-ce what for me.

I tiuk gou no savy what tiu ce

Suppose you no belong clever inside

More better you go walk-ce top-side5.

Новый взрыв хохота не дал ей кончить припева. Сампан с веселой компанией пронесся мимо, оставив за собою длинный огненный хвост из пылающей ворсы с керосином.

Катер приближался уже к Макао. Из-за массивного облака выплывала яркая луна, при свете которой Макао представлял необычайно живописное, если не величественное, зрелище. Дома идут по отлогому склону амфитеатром; над ними возвышаются многочисленные церкви и колокольни, а по берегу тянутся ряды палаццо, пожалуй, не имеющих себе равных в Европе. Прайя, защищенная с обоих концов старыми крепостными валами, тянется вдоль берега моря на полторы версты и застроена правительственными учреждениями, ратушей и др. общественными зданиями. В рамке яркой зелени днем город этот кажется сонным, и упадок его несомненен, но ночью, весь точно иллюминованный и залитый светом луны, Макао производил сказочное впечатление.