– Нет, у нее есть своя полкелья, а только когда в церковь или когда у тетеньки гости бывают, так уж сестра Феоктиста при них.

– Зачем же это?

– Так… Тетеньке так угодно.

– Она знакома была тетушке прежде, что ль?

– Не могу вам про это доложить, – да нет, вряд, чтобы была знакома. Она ведь из простых, из города Брянскова, из купецкой семьи. Да простые такие купцы-то, не то чтобы как вон наши губернские или московские. Совсем из простого звания.

– Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй нас! – раздалось опять за дверью. Весноватая белица твердо возгласила: «Аминь», – и на пороге показалась сестра Феоктиста.

– Спаси вас Господи и помилуй, – проговорила она, подходя к девушкам и смиренно придерживая одною рукою полу ряски, а другою собирая длинные шелковые четки с крестом и изящными волокнистыми кистями.

– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо отвечали в один голос обе девушки.

Феоктиста добродушно поцеловала обеих и опять поклонилась.

– Вот вы уже пришли, а мы еще не готовы совсем, – извините нас, пожалуйста.

Сестра Феоктиста ласково улыбнулась и сказала:

– Ничего-с: я посижу, подожду, – и она села на кончике дивана.

– Много мирских в церкви? – спросила сестру Феоктисту продолжавшая торчать здесь белица.

– Много. Яблоку упасть негде. Очень тесно в храме.

– Пошлите, пожалуйста, нашу няню, – попросила Лиза белицу, после чего та тотчас же вышла, а вслед за тем появилась Марина Абрамовна.

Старуха, растопырив руки, несла в них только что выправленные утюгом белые платьица барышень и другие принадлежности их туалета.

– Одевайтесь, матушки, а то к шапочному разбору придете, – говорила Марина Абрамовна, кладя на стол принесенные вещи.

Девушки стали одеваться, няня помогала то той, то другой.

– Дайте я вам помогу, – сказала сестра Феоктиста, положив в угол дивана свои четки.

Девушки вежливо отклоняли ее услужливость.

– Нет, что ж такое, я помогу. Разве это трудно?

И сестра Феоктиста, встряхнув белую крахмальную юбку, набросила ее на Гловацкую.

– Благодарю вас, душка моя, – отвечала, закрасневшись, девушка и, обернувшись, поцеловала два раза молодую монахиню.

А монахиня опять заворочалась в накрахмаленных вещах и одевала Женни в то же самое время, как Абрамовна снаряжала Лизу.

– Как нынче манишки-то стали шить! Совсем как мужчинская рубашка, – говорила сестра Феоктиста, оправляя надетую на Женни манишку.

– Вам нравится этот фасон?

– Нет, я так говорю; легче как будто, а то, бывало, у нас все шнурки да шнурочки.

– Вы давно в монастыре?

– Давно. Уж и не помню когда, – отвечала, смеясь, Феоктиста. – Три года уж.

– И не скучно вам?

– О чем скучать-то? Спаси Господи и помилуй!

Сестра Феоктиста глубоко вздохнула и в середине двух юниц отправилась в церковь. В церкви была страшная давка и духота. Сестра Феоктиста насилу провела Лизу с Женей вперед к решетке, окружающей амвон, и отошла к особенному возвышению, на котором неподвижно стояла строгая игуменья. Воздух в церкви все более и более сгущался от запаха жарко горящих в огромном количестве восковых свеч, ладана и дыхания плотной толпы молящегося народа. Перед началом стихир мать Агния незаметно кивнула пальцем сестре Феоктисте. Та подошла к ней, сделала поясной поклон и подставила ухо, а потом опять поклонилась тем же поясным поклоном и стала тихонько пробираться к нашим героиням.

– Мать-игуменья беспокоятся за вас, – шепнула она девушкам. – Они велели мне проводить вас домой; вы устали, вас Бог простит; вам отдохнуть нужно.

– Пойдемте, – так же шепотом отвечали обе девушки и стали пробираться вслед за Феоктистою к выходу. На дворе стояли густые сумерки.

– Чаю напьетесь? – спросила сестра Феоктиста, входя на крыльцо кельи.

– По правде сказать, так всего более спать хочется, – отвечала Лиза.

– Ну, так Христос с вами, спите. Прощайте, Господь с вами.

– А нет, зайдите, зайдите, – заговорили девушки.

– Раздуйте самоварчик, – сказала, входя, сестра Феоктиста. – Ну, так спать? – добавила она, обратясь к девицам.

– Лежать, сестра Феоктиста, – отвечала Лиза.

– Ну, ложитесь, покатайтесь, поваляйтесь, расправьте косточки, а я вам душепарочки волью.

– Милая! какая вы милая! – сказала Лиза и крепко, взасос, по-институтски, поцеловала монахиню.

– Чем так вам мила стала? Голуби вы мои! Раздевайтесь-ка, да на постельку.

Истомленные дорогою девушки начали спешно разоблачаться.

– Где же лечь? – спросила Лиза.

– На постель, на постель, мой ангел. Тетушка так сказала, – отвечала сестра Феоктиста.

– Валимся! – проговорила Лиза и, забросив за уши свои кудри, упала на мягкую теткину постель. За нею с краю легла тихо Гловацкая.

– Ну и отлично. Теперь я подам чайку.

– Зачем же вы сами, сестра Феоктиста?

– Да что ж за беда. Я и сама напьюсь с вами.

Чаек подали, и девушки, облокотясь на подушечки, стали пить. Сестра Феоктиста уселась в ногах, на кровати.

Девушки, утомленные шестидневной дорогой, очень рады были мягкой постельке и не хотели чаю. Сестра Феоктиста налила им по второй чашке, но эти чашки стояли нетронутые и стыли на столике.

– Кушайте!

– Не хочется, – отвечали обе девушки.

– Ну, почивайте. Всенощная еще не скоро кончится. Часа полтора еще пройдет, почивайте, а я пойду.

– Нет, посидите с нами, вы ведь тоже устали, там духота такая в церкви.

– Сестра Феоктиста! Как вы думаете, можно покурить потихоньку?

– Ох, не знаю, право.

– Ведь никто не взойдет?

– Не знаю.

Лиза спрыгнула с кровати, зажгла папироску и села у печки.

– Не тянет что-то.

– Труба, верно, закрыта от грома. Я открою сейчас, – и Феоктиста открыла трубу.

Женни тоже покурила, и обе девушки снова улеглись.

– Душно точно, голова так и кружится, да это ничего, Господь подкрепляет, я привыкла уж, – говорила Феоктиста, продолжая прерванный разговор о церковной духоте.

– Как вы успели привыкнуть так скоро? – спросила, внимательно глядя на сестру Феоктисту, Лиза.

– M-м… Так привыкла, потому что здесь ведь хорошо.

– Чем же хорошо?

– Тихо так, хорошо.

Вышла пауза.

– И вы никогда не скучаете? – спросила Женни.

– Чего скучать, надо Богу молиться, а не скучать.

– Иногда против воли скучается.

Сестра Феоктиста вздохнула.

– Молитвой надо ограждать себя, – проговорила она тихо.

– А если нельзя молиться? – спросила быстро Лиза.

– Отчего нельзя?

– Если не спокоен, расстроен, взволнован.

– Тут-то и молиться.

– Вы это на себе испытали когда-нибудь?

– Как же. Искушения тоже бывают большие и в монастыре.

– Интриги?

– Как изволите?

– Интриги, говорю, есть? Сплетни, ссоры, клеветы, – пояснила Лиза.

– А! Ну все надо перенесть: на то покаяние, на то монастырь.

– А есть это все?

– Как вам сказать? – отвечала Феоктиста с самым простодушным выражением на своем добром, хорошеньком личике. – Бывает, враг смущает человека, все по слабости по нашей. Тут ведь не то, чтоб как со злости говорится что или делается.

– А все враг смущает?

– Все по слабости нашей.

– Вы зачем пошли в монастырь-то?

– Как изволите? – переспросила сестра Феоктиста.

Лиза повторила свой вопрос.

– Так, пошла да и только.

– Дурно вам было дома, что ль?

– M-м… так. Муж помер, дитя померло, тятенька помер, я и пошла.

– Разве никого больше не оставалось у вас, и состояния никакого не было?

– Нет, видите, – повернувшись лицом к Лизе и взяв ее за колено, начала сестра Феоктиста: – я ведь вот церковная, ну, понимаете, православная, то есть по нашему, по русскому закону крещена, ну только тятенька мой жили в нужде большой. Городок наш маленький, а тятенька, на волю откупимшись, тут домик в долг тоже купили, хотели трактирчик открыть, так как они были поваром, ну не пошло. Только приказные судейские когда придут, да и то всё в долг больше, а помещики всё на почтовую станцию заезжали. Так, бывало, и плиты по неделе целой не разводим. Ну я уж была на возрасте, шестнадцатый годок мне шел; матери не было, братец в лакейской должности где-то в Петербурге, у важного лица, говорят, служит, только отцу они не помогали. Известно, в этакой столице, самим им что, я думаю, нужно, в большом-то доме!