– Но я… Пойми, не могла остаться с тобой! – чуть не плакала она.

– Но почему, Мэдди? – Он взял ее за руку.

– Я не узнавала саму себя – та женщина, которая провела с тобой ночь, была не я. Мне стыдно было бы смотреть утром тебе в глаза, стыдно за свое ночное поведение, за слова, за непристойные выражения. Такое было со мной впервые в жизни.

– Но теперь-то ты знаешь, что со мной ты была настоящей?

Ощутив внезапно настоятельную потребность рассказать кому-нибудь – нет, именно ему, Рэнсому, – о своих переживаниях, Мадлен стала торопливо объяснять:

– Я проснулась тогда на рассвете, увидела тебя рядом, комнату, в которой царил беспорядок, свое отражение в зеркале – и не могла понять, кто же я. Ночью мне открылась совершенно другая я, которую я не знала. – Мадлен растерянно покачала головой. – Я испугалась, Рэнсом. Да, ужасно испугалась. И решила незаметно встать и убежать. Убежать от тебя, от самой себя.

Рэнсом еще сильнее сжал ее руку:

– Ты должна была разбудить меня и попытаться все объяснить.

– Но как, Рэнсом? – Мадлен тяжело вздохнула. – Я ведь тогда не знала тебя. Более того, еще когда мы только поднимались к тебе в номер, я уже заранее решила, что ни за что на свете не скажу тебе, как меня зовут, придумаю какое-нибудь имя… – Она покраснела и добавила: – Прости меня.

В ответ он обнял ее за плечи и нежно произнес:

– Той ночью я подумал, что впереди нас ждет что-то грандиозное. Но теперь думаю, что, пожалуй, не надо было начинать наши отношения так.

– Не знаю. Может, когда мы встретились бы в другой раз, произошло бы то же самое. – Она опустила голову и тихо пробормотала: – Как только я тебя вижу, Рэнсом, я хочу тебя…

– И я тоже, – шепнул он. – Все время.

Больше он ничего не говорил и не двигался, словно предоставил самой Мадлен определить судьбу их отношений. Все было в ее руках. Теперь это казалось ей настолько очевидным, что и вопросов никаких не возникало.

– Меня зовут, – медленно произнесла она, – Мадлен Элизабет Баррингтон. Мне тридцать один год. Я живу в Нью-Йорке…

Рэнсом нежно прикоснулся губами к ее губам, и она замолчала.

Глава 16

Они лежали в темноте в одном из выбранных ими для ночлега маленьких кирпичных строений, прислушиваясь к шуму дождя. Крыша протекала, и, когда пошел сильный дождь, Мадлен и Рэнсому пришлось встать и искать хотя бы небольшой сухой островок. Но куда бы они ни пробовали приткнуться, через несколько минут сверху на них снова начинали падать холодные капли, и они, смеясь, словно дети, перебирались куда-нибудь еще. Вечером им посчастливилось обнаружить в домике несколько старых свечей, и теперь одна из них горела, так что они видели друг друга в темноте. Расстелив на полу одно пончо, которое купил Рэнсом, они накрылись другим и крепко прижались друг к другу.

– Как странно, – тихо рассмеялся он в темноте, – ты ведь такая богатая, да и я зарабатываю неплохие деньги, а любовью мы с тобой все время занимаемся в каких-то лачугах.

Мадлен улыбнулась и прижалась к нему еще сильнее. Ей нравилось выражение «занимаемся любовью» в его устах – она не могла понять почему. Просто здорово звучало – как раз про них.

– Ну, я бы не назвала отель «У тигра» жалкой лачугой.

– Правда? Хотите сказать, леди Мадлен, что вам там пришлось по вкусу?

– Ладно, пусть будет лачуга, – согласилась она, не имея ни малейшего желания с ним спорить.

Помолчав, Рэнсом вдруг тихо сказал:

– Прости меня за сегодняшнее утро.

– Что именно ты имеешь в виду?

– То, что я позволил тебе идти за водой одной, а сам спокойно поехал заправляться…

– А, это… – лениво протянула Мадлен, закрывая глаза.

Он шутя легонько пихнул ее в бок:

– Да, именно об этом. Тебя ведь могли обидеть эти двое.

– Но ты, как всегда, подоспел вовремя и заступился за меня.

– Видишь ли, иногда каких-то драк лучше избежать, чем даже победить в них. Но дело в том…

– Я прекрасно понимаю: ты был не в настроении. Сердился на что-то, – пробовала успокоить его Мадлен.

– Честно говоря, я думал только о сексе, – сухо проронил Рэнсом.

– И поэтому…

– …совершил глупейшую ошибку. Тебе пришлось рисковать. – Он немного помолчал и тихо добавил, будто обращаясь к самому себе: – В следующий раз надо быть более хладнокровным.

Мадлен, чуть приподнявшись на локте, посмотрела Рэнсому прямо в лицо:

– Но теперь-то все будет хорошо… – Она легонько поцеловала его в губы. – Теперь, когда ты… – снова поцеловала, – да, когда ты… можешь заниматься со мной любовью в любое время.

Он ничего не сказал, но его реакция показалась Мадлен замечательной…

– Тебе нужно побриться, – заметила она немного погодя.

Рэнсом провел ладонью по заросшей скуле:

– Да, точно. Просто необходимо.

Лениво потянувшись, Мадлен прижалась щекой к его плечу. Кончиками пальцев Рэнсом нежно поглаживал ее шею.

– А у тебя есть семья? – спросила она. – Мама, которая заботится и волнуется о тебе?

– Моя мама умерла много лет назад, – сказал он тихо.

Мадлен обняла его за талию и еле слышно прошептала:

– Когда?

– Когда я был еще совсем маленьким.

– Ты ее помнишь?

– Почти нет, – с тяжелым вздохом признался Рэнсом. – Помню только, что мой отец обожал ее и после ее смерти больше не женился.

– Значит, вся твоя семья – ты да твой отец?

– И еще мой младший братишка. Он журналист; спортивный комментатор.

– А это откуда? – поинтересовалась Мадлен, осторожно прикасаясь к старому шраму на животе у Рэнсома, – она помнила его еще со времени их встречи в отеле «У тигра».

Рэнсом пожал плечами:

– В меня как-то стреляли.

– Стреляли? В тебя?! – Мадлен так и подскочила на месте.

Рэнсом рассмеялся:

– Ничего страшного. Слава Богу, я остался жив…

– Но когда же это случилось? – Мадлен не могла скрыть своего изумления. – Кто осмелился поднять на тебя руку?

– В самый первый день, когда я пришел работать в Секретную службу. И сразу поставил рекорд.

– Расскажи, я хочу знать… – потребовала Мадлен.

– Я должен был прибыть в один полевой штаб. Однако ребята, которые встречали меня в аэропорту, решили мне устроить что-то вроде боевого крещения и сразу втянули меня в какую-то разборку. Я не был тогда таким расторопным, каким стал теперь.

Рэнсом чувствовал себя сейчас прекрасно, лежа с ней в обнимку. Ему ужасно нравилось с ней разговаривать. И слушать ее. Или неподвижно лежать в тишине… Смотреть на нее и знать, что она рядом.

Шел дождь, и под его легкий шум Рэнсом рассказывал Мадлен о таких вещах, о которых не говорил никому на свете вот уже много лет. Рассказал ей все, что помнил о своей матери, о бурных юношеских годах, не забыв при этом упомянуть о нескольких арестах за годы обучения в колледже – арестах, которые он сумел скрыть даже от Секретной службы. Рассказал, почему он решил идти на работу именно туда.

– Видишь ли, для меня это была своего рода миссия, в которую я свято верил. Я хотел защищать не только президента Соединенных Штатов, но и его оппонентов. Для меня это значило защищать саму американскую политическую систему, которая дает возможность каждому излагать свою точку зрения, не умаляя при этом интересов других. Как крайне левые, так и крайне правые кандидаты имеют право свободно высказываться по любым вопросам, и я был частью той команды, которая обеспечивала это.

Разумеется, Мадлен спросила, почему, после девяти лет работы в Секретной службе, Рэнсом вдруг решил уйти оттуда. Его ответ оказался неожиданно простым и в то же время очень понятным: он устал, смертельно устал.

– Девять лет у меня практически не оставалось времени на жизнь, – признался он. – На самого себя. Ты только представь – каждые три недели менять режим, перелетая из одного часового пояса в другой. Постоянные, чуть ли не ежедневные, перелеты. Просыпаешься и не можешь понять, где ты, и сколько времени, и пора ли вставать или нужно, наоборот, еще спать, и что вообще с тобой происходит.