Умный человек, пусть даже самый умный — человек, чьи слова так часто выражают мои смутные мысли, — все равно не способен дать ответ на этот вопрос. Умный человек — это просто человек, которому приходят в голову вопросы. Но не ответы.

Когда от Мэдж поступило предложение вызвать спасателей (спасатели на Крите — как вы себе это представляете?), мы наконец увидели обоих — и Тома, и Нейла, — на карачках выползающих из пещеры и тем же манером продвигающихся по склону в обратном направлении.

— Слава богу, живы, — вздохнула Мэдж, едва они заползли на мост.

Тут только я почувствовала, что рот у меня совершенно пересох, нога затекла, а ворот майки насквозь пропитался потом.

Первым зашевелился Том. Начал было отряхивать джинсы, но осмотрел себя со всех сторон, махнул рукой и направился к лестнице. Он выглядел страшно измученным: сухие корки на губах, потухшие глаза, в которых не осталось ничего, кроме боли, потное тело с прилипшими к коже песчинками, на боках — синяки и ссадины.

Я посмотрела на Нейла. Он тоже встал, но не торопился присоединиться к нам.

— Том, ты меня покидаешь? Так скоро?

Том уходил не оборачиваясь.

— Глазам своим не верю. Ты же так хотел побыть со мной наедине.

Том ускорил шаг.

— Вернись, Том! Ты разбиваешь мне сердце. Не дождавшись ответа, Нейл тяжело вздохнул.

Развел руками, признавая свое поражение. Одним прыжком вскочил на низкий каменный парапет моста и пошел по нему — пошел, словно по асфальту. Шаг за шагом, обычной своей ленивой походкой, как будто слева не зияла пропасть, готовая поглотить любого психованного ирландца, у которого хватит глупости оступиться на растрескавшихся от времени камнях.

— Ну, подойди же хотя бы на минутку, Том! Я шепну тебе кое-что на ушко.

Сидя на ступенях, Том наблюдал за ним с каким-то тоскливым вожделением, но не обнаруживал ни малейшего желания откликнуться на призыв.

— Иди же, — вкрадчиво произнес Нейл. — Не заставляй меня ждать.

Том сидел неподвижно, позволяя Мэдж обтирать его лоб смоченным в воде носовым платком.

Нейл дошел до середины моста и затанцевал на парапете, демонстрируя крайнюю степень помешательства. Мне хотелось крикнуть, чтобы он немедленно возвращался на твердую землю, но я боялась, что он потеряет равновесие и сорвется в пропасть. Господи, что за псих… Он походил на сильфа, исполняющего ритуальный танец перед магом, рискнувшим в своих личных интересах задействовать силу одного из четырех элементов.

— Господи боже!.. — У Мэдж опустились руки. — Надо что-то делать! Он же упадет. — Она посмотрела на Тома, до крови кусающего губы. — Что нам делать, Том?

Парапет высотой около тридцати сантиметров и шириной около двадцати был сложен из того же золотисто-серого камня, что и все вокруг. Если бы он отделял тротуар от мостовой, пройти по нему не составило бы труда. Но он, увы, отделял не тротуар от мостовой, а землю от воздуха.

Глубоко вздохнув, я сняла с шеи фотоаппарат, поставила сумку на ступени.

— Я иду к тебе, Нейл.

В принципе ничего сложного. Главное — не смотреть вниз.

Мой многоликий, изменчивый, страшный, блистающе-текучий, переливчатый бог трансформаций — вот я. В моих снах ты упорно побуждал меня взять твою протянутую руку, руку с золотым браслетом на запястье. И вот я держу эту руку в своей. Итак, кому же из нас предстоит совершить переход? Ему или мне? Или, может, обоим? Но если мне, то куда? А если ему.

— Great[43]->->, — прошептал он, глядя мне в глаза и не делая ни одного встречного движения.

Только бы не закружилась голова.

Откуда куда устремляюсь я? Из смерти в жизнь? При условии, что мое прежнее дремотное существование не заслуживает называться жизнью. И куда устремляется Нейл? Из жизни в смерть? Если рассматривать это с точки зрения обыденного сознания. Или опять-таки из смерти в жизнь? Если принять точку зрения мистов и визионеров.

Можно вывихнуть мозги, думая об этом. Как в знаменитой загадке Панарка: мужчина, который не был мужчиной, попал в птицу, которая не была птицей, сидящую на дереве, которое не было деревом, камнем, который не был камнем. Что это? Ответ прост: евнух, летучая мышь, дымовая труба и пемза. Мы живем жизнью, которая в действительности есть смерть, и с ужасом ждем приближения смерти, которая и является жизнью в подлинном смысле этого слова.

Так мы и стояли, как два неизлечимых психопата, боясь шевельнуться, боясь прикоснуться друг к другу, боясь нарушить молчание, в котором сейчас было больше смысла, чем в любых, самых проникновенных словах.

Поразительно: свежая ссадина на скуле украшает его точно так же, как все его колечки и цепочки, которые он не снимает даже на ночь. Пифагор считал золото самым драгоценным из металлов, потому что в золоте заключена сила Гелиоса. Сила солнца. Загипнотизированная его блеском, я не сразу заметила, как из глаз Нейла выскользнули две блестящие слезинки и скатились по щекам. По худым загорелым щекам.

— Я хотел бы прожить долгую жизнь вместе с тобой, Элена, — заговорил он еще более тихим и более хриплым голосом, чем всегда. — Но этого не может быть. — Он на мгновение зажмурился, поморгал мокрыми ресницами и снова взглянул мне в глаза. — Прости меня. Этого не может быть.

— Я знаю, — отозвалась я. И обнаружила, что тоже слепну от слез. — Знаю, что не может. Не знаю только, как я буду жить без тебя, Нейл Бреннан. Кажется, долгая жизнь без тебя мне не очень нужна.

Протянув руки, он сделал еще шаг вперед и плавно привлек меня к себе. Я услышала стук его сердца. Да, оно еще билось, гоняя разбавленную химией кровь.

Стоя над пропастью, мы дрожали от беззвучных рыданий, и слезы Нейла смешивались с моими слезами на наших соприкасающихся щеках. Когда видишь такое по телевизору — это мелодрама. Когда находишься в самой сердцевине момента — это конец света. Твоя личная глобальная катастрофа.

Повинуясь непреодолимому зову бездны, я посмотрела вниз, и Нейл проследил за моим взглядом:

— Это выход. Скажи только слово.

Шагнуть туда с ним вместе, рука об руку, как настоящие муж и жена. Исида и Осирис. Сделать это, не раздумывая, пока не подкрался страх. Смешать нашу кровь на раскаленных солнцем камнях, как только что смешивали слезы.

Слишком заманчиво. И никакого смысла. Я покачала головой:

— Нет, Нейл. Ты не можешь. Ты обещал свою жизнь Дальянису. Он будет ждать тебя. Ты дал слово.

С губ его сорвался короткий смешок.

— Если бы я всегда держал свое слово. Пора научиться, ты считаешь?

— Да.

Мы выпали из реальности. Для нас двоих это место — древний каменный мост между склонами гор — стало чем-то вроде ничейной земли, пограничной области, зоны безвременья, где мы могли свободно говорить о том, о чем молчали в плену пространства и времени.

— Почему ты должен уйти к ним? Ты уверен, что должен уйти?

— Да.

— Почему?

— Несколько лет назад, впервые оказавшись на Крите, окунувшись в эти воды, вдохнув этого воздуха, я обратился к Всемогущему Богу с мольбой. Я просил, чтобы мне было позволено остаться здесь навсегда.

— Ты можешь сделать это, Нейл… но не так скоро!

— Видишь ли, я поклялся, что готов отдать за это полжизни.

— Какое безрассудство…

— Ты считаешь?

Я знала, что в конце концов забуду его лицо. Лицо человека, торговавшегося с Богом. Но не его губы, произносящие: Forever. Навсегда.

— Пойми, Элена, боги не исполняют наших желаний просто так. Все имеет свою цену.

— Да. Это справедливо.

— Я хочу, чтобы ты оставалась со мной так долго, как только возможно. И в то же время не хочу.

— Я сделаю так, как ты скажешь.

— Это может быть трудно.

— Наверно, не труднее того, что предстоит тебе.

Не помню, как я оказалась на мосту. Быть может, мое тело, ведомое инстинктом, само аккуратненько переместило себя на безопасную твердь. Нейла оттащил от края Том. Сдернул за руку с парапета и тут же отправил в нокаут.

— Кончай, слышишь? У тебя что, вообще мозгов нет?