— Ну а что она такое выделывала? — спросил я, тараща глаза.

— А чего она не выделывала? Что, по-твоему, твой дядя скажет, если застанет меня, а я тебе такие штуки говорю? Не было человека, чтоб зашел выпить, а она с ним не спуталась. С кем попало. Ни на одном не остановится. Всякий раз с новым. Слыхать, просто жуть что было. Тогда у нее и с Лордом Джорджем началось. Он в этакие забегаловки не имел привычки ходить, слишком важен, но вроде завернул ненароком — его поезд опаздывал, и тут-то он ее приметил. С того раза оттуда не вылазил, крутился среди всякой голи, а те, ясно, знали, с чего он там, а у самого жена и трое детей. Как тут не пожалеть его жену. А пересудов! Ну, пришлось миссис Ривз сунуть Рози жалованье да сказать: складывай вещички и прощай. Право слово, еще хорошо, что так обошлось.

Я отлично знал Лорда Джорджа. Звали его Джордж Кемп, а титул, под которым он был известен, дали ему в насмешку — за манеру важничать. Он торговал углем, немного — недвижимостью, и у него был пай в угольном судне, если не в двух. Жил он в собственном новом кирпичном доме, стоявшем в собственном саду, и имел рессорную бричку. Был он цветущего вида, крепкого сложения, с наглыми голубыми глазами, и носил острую бородку. В моей памяти он остался подобием развеселого краснолицего торговца со старинной голландской картины. Одевался Лорд Джордж всегда броско, и когда проезжал на рысях по главной улице, в песочного цвета куртке с крупными пуговицами, в рыжем котелке набекрень и с красной розой в петлице, то на него смотрели все. По воскресеньям он ходил в церковь в блестящем цилиндре и длиннополом сюртуке. Все знали, как ему хотелось быть церковным старостой и как много пользы принесла бы его энергия, но дядя сказал: «При мне этому не бывать», и хоть Лорд Джордж в знак протеста целый год ходил в часовню, дядя был непреклонен и не замечал его, сталкиваясь в городе. Потом согласие было восстановлено и Лорд Джордж снова стал появляться в церкви, но к руководству и близко не был допущен. Местные дворяне числили его крайне вульгарным; и точно, он был тщеславен и хвастлив. Осуждали его истошный голос и громкий хохот; если он заговаривал с кем-то на улице, то и на другой стороне слышно было каждое слово; его поведение почитали безобразным. Слишком он был общителен, так держался, будто никогда и не занимался коммерцией; был не в меру настырным. Но если он своим панибратством, и общественной активностью, и кошельком, всегда открытым при сборах на ежегодную регату или праздник урожая, и желанием со всеми обходиться по-доброму надеялся сломать сословные перегородки, то ошибался. Его попытки к сближению наталкивались в Блэкстебле на неизменную враждебность.

Помню, как-то раз, когда у тети была в гостях жена доктора, Эмили доложила, что дядю хочет видеть мистер Джордж Кемп.

— Но, Эмили, кажется, звонили в парадную дверь, — сказала тетя.

— Да-с, он пришел с парадного хода.

Наступило минутное замешательство; никто не знал, как поступить при такой неожиданности, и даже Эмили, знавшей, кому полагается входить через парадную, кому через боковую и кому через заднюю дверь, стало немного не по себе. Тетя, добрая душа, искренне огорчилась, что кто-то может поставить себя в столь ложное положение, а жена доктора презрительно фыркнула. Наконец, дядя взял себя в руки.

— Проводите его в кабинет, Эмили, — сказал он. — Я приду, как только допью чай.

Однако Лорд Джордж неизменно оставался безудержным, непоседливым, шумным и кипучим. Он говорил, город-де замер, и намерен был его расшевелить. Хотел учредить компанию по организации туристских поездов. И не понимал, отчего бы не устроить второй Маргит. А почему в Блэкстебле нет мэра? Вот в Ферн-Бэе есть же.

— Он сам в мэры метит, — морщась, поговаривали в городке и присовокупляли: — Дьявол гордился, да с неба свалился.

А дядя замечал: «Бодливой корове бог рог не дает».

Я, нужно добавить, смотрел на Лорда Джорджа так же осуждающе и свысока, как и все. Бесило, что он мог остановить меня на улице и, называя по имени, завести беседу, будто не существовало никакой разницы в нашем общественном положении, и даже звал играть в крикет с его сыновьями, моими сверстниками. Но те ходили в обычную школу в Хэвершеме, и я, конечно, не мог иметь с ними ничего общего.

Пораженный и взволнованный рассказом Мэри-Энн, я верил ей с трудом. Прочитав достаточно романов и многое узнав в школе, я неплохо разбирался в вопросах любви, но относил их только к молодежи. У меня в голове не укладывалось, как мог человек с бородой, имея сыновей моего возраста, испытывать подобного рода чувства. По моему убеждению, с женитьбой все кончалось. И способные влюбляться люди старше тридцати лет вызывали во мне неприязнь.

— Ты хочешь сказать, между ними что-то было? — спросил я у Мэри-Энн.

— Как передают, очень мало чего у Рози Ган не было. И вовсе не с одним Лордом Джорджем.

— Но тогда почему у нее не родился ребенок?

В прочитанных мною романах стоило хорошенькой женщине оступиться в жизни, у нее появлялся ребенок. Причина изображалась уклончиво, а иногда вообще обозначалась звездочками, но исход был постоянно один и тот же.

— Скорей по случайности, чем по осторожности, я б сказала, — отвечала Мэри-Энн. Потом она задумалась, перестав вытирать тарелки. — Ты, я смотрю, знаешь куда больше, чем тебе положено.

— А как же, — сказал я важно, — если на то пошло, разве я не взрослый теперь?

— Сколько мне известно, — сказала Мэри-Энн, — когда миссис Ривз выставила ее, Лорд Джордж сыскал ей место в «Плюмаже принца Уэльского» в Хэвершеме и сам туда гонял на своем тарантасе. Что ли, там пиво лучше здешнего…

— Так отчего же Тед Дрифилд на ней женился?

— Почем я знаю. Увидел ее в «Плюмаже». Небось другая какая порядочная девушка за него и не пошла бы…

— А он знал, какая она?

— Это ты у него спрашивай.

Я замолчал; все было так загадочно.

— Как она теперь? — спросила Мэри-Энн. — Не видала ее с той поры, как замуж она вышла. И до того еще, узнавши, что она выделывает в «Железнодорожном гербе», ни разу с ней я слова не сказала.

— На вид у нее все в порядке.

— Ну, так спроси, помнит ли меня, и глянь, что она скажет.

Глава шестая

Я твердо решил наутро ехать с Дрифилдами, хоть понимал — спрашиваться у дяди нет смысла. Если он, узнав, что я ездил, поднимет шум, уже ничего не вернешь, а если Тед Дрифилд спросит меня насчет дядиного разрешения, то я приготовился сказать, будто получил таковое. Но обманывать никого не пришлось. Днем, в прилив, я отправился на пляж искупаться, а дядя, которому нужно было в город по делу, прошел часть пути со мной. Как раз когда мы проходили мимо «Медведя с ключом», оттуда вышел Тед Дрифилд, увидел нас и прямо подошел к дяде, поражая меня своим хладнокровием.

— Добрый день, викарий. Не знаю, помните ли вы меня. Мальчишкой я пел на клиросе. Я — Тед Дрифилд. Мой батюшка был управляющим у мисс Вулф.

Дядя, вообще весьма пугливый, растерялся.

— Ах да, здравствуйте. Мне было печально узнать, что ваш отец умер.

— Мы тут подружились с вашим юным племянником. Не знаю, отпустите ли вы его завтра со мной на прогулку. Ему скучно кататься в одиночку, а я собираюсь сделать оттиски с медных плит в фернской церкви.

— Очень любезно с вашей стороны, но…

Дядя уже готов был ответить отказом, но Дрифилд упредил его.

— Я присмотрю, чтобы с ним ничего не случилось. Он, наверно, тоже захочет скопировать. Ему будет интересно. Я дам ему бумаги и вощанки, никаких трат не понадобится.

Дядя не умел мыслить последовательно, а перспектива того, что Тед Дрифилд станет оплачивать за меня бумагу и вощанку, крайне его возмутила, и он совсем забыл о намерении вовсе запретить мне эту поездку.

— Он вполне может сам купить и бумагу и вощанку, — сказал он. — У него предостаточно карманных денег, и уж пусть лучше тратит их так, а не на сласти, от которых один вред.